Марико Коикэ - Без аккомпанемента
К тому времени Эма уже отказалась от кофе и сигарет, поэтому демонстративно пила чай с лимоном. Я улыбнулась ей и спросила:
— Ну как? Все в порядке?
Показывая двумя пальцами знак «виктори», Эма ответила:
— В полном!
Она совсем не выглядела беременной. Я вообще с трудом представляла, как меняется организм женщины во время беременности, поэтому мне было трудно поверить, что Эма может вот так же запросто, как и раньше, выходить в город, улыбаться, пить чай…
Юноскэ смотрелся на удивление бодрым. Пожалуй, даже слишком бодрым, так что он в какой-то степени заслонял своим присутствием Ватару. Желая побольнее задеть его, я сказала:
— Поздравляю, Юноскэ-сан! На будущий год ты станешь папой.
Произнеся эту фразу, я сама ужаснулась тому, сколько язвительной злобы было в моих словах. У меня даже голова закружилась. Но Юноскэ и бровью не повел. Только усмехнулся.
На этом разговоры об Эмином ребенке закончились. Далее мы повели обычную беседу на нейтральные темы, которая со стороны смотрелась, как разговор хороших друзей. Время от времени наша компания разражалась громким смехом, заставляя других посетителей кафе сердито хмурить брови.
Ватару, в свойственной ему манере, старался уделять мне как можно больше внимания. Говорил он только со мной, ни разу за время беседы не обратившись напрямую к Юноскэ. В общем вел себя… ну, как обычный мужчина, который старается всячески обихаживать объект своей новой любви в присутствии объекта любви прошлой.
В такой обстановке мне начало казаться, что все увиденное мною в тот ненастный вечер было не более чем дурным сном. Настолько обычными казались мне все присутствующие в нашей компании. Просто влюбленная пара, у которой по недосмотру получился ребеночек, и поэтому они твердо решили пожениться, хотя, в общем-то, еще рановато. А с ними девочка, которая на следующий год будет поступать в университет, и ее парень.
Мы просидели так почти час, а потом Юноскэ что-то шепнул Эме на ухо. Ее лицо вмиг просияло, и она кивнула ему в ответ.
— Вы извините, — сказал Юноскэ мне и Ватару, — но нам надо идти.
Ватару взглянул на Юноскэ, но тот даже не посмотрел на него. Его глаза были устремлены на меня.
— Просто нужно еще зайти в одно место.
— Пожалуйста, делайте что хотите. Не обращайте на нас внимания, — уверенно ответила я. Мне хотелось добавить: «И, вообще, забудьте о нас, навсегда». Я пыталась вложить в свой ответ глубокий сарказм, но Юноскэ, похоже, ничего не заметил.
— Ну, пока, — глядя то на меня, то на Ватару, Эма встала с места. — Скоро увидимся. Обязательно опять все вместе.
— Береги себя, — сказала я. — Нигде не падай.
— Не беспокойся, у меня всегда под боком большое дерево, — со смехом сказала Эма, хватая Юноскэ за руку. Мы с Ватару одарили ее фальшивыми улыбками.
Эма и Юноскэ быстро надели пальто и друг за другом вышли из «Мубансо». Звучало «Адажио» Альбинони. Перед огромной колонкой, обращенной к рядам стульев, сидело несколько старшеклассников. Воздух в кафе казался фиолетовым от табачного дыма. Подол плиссированной юбки в шотландскую клетку мелькнул и исчез за дверью. Не отрываясь, я долго смотрела на эту дверь.
Ватару отчего-то нервничал. Намного сильнее, чем в то время, пока с нами был Юноскэ. Правда, вспомнила я об этом только потом. А тогда особенно не обращала внимания на его состояние.
— Не ожидала, что мы окажемся здесь все четверо, — сказала я, стараясь придать своему голосу как можно больше беспечности. — Мне было как-то не по себе.
Ватару кивнул и взял в рот сигарету. Его огромные, черные, словно намокшие, зрачки цепко уставились прямо на меня.
— Странно, — сказал он.
— Что странно?
Казалось, что приторная мелодия «Адажио» воздвигла между нами невидимую стену. Несколько секунд Ватару пристально смотрел на меня, а потом медленно прикурил от горящей спички. Пока он выпускал дым, я рассматривала его губы.
— Мне уже давно кажется странным, что ты ничего не рассказала Эме.
— О чем не рассказала? — нарочито непонимающим тоном спросила я.
Ватару скривил губы и беззвучно вздохнул, словно пытался отогнать от себя какую-то неясную мучительную боль.
— Я был уверен, что ты обо всем ей расскажешь. И не только я. Юноскэ тоже так думал. Раз уж так все получилось, то ты обязательно… Эме…
— Я не смогла, — перебила его я. — И теперь уже не расскажу. Никому.
Ватару кивнул с еле заметной усмешкой.
— Чудная ты девочка.
— Чем же я чудная? — я изо всех сил попыталась изобразить улыбку. — Самая обычная.
На лице Ватару появилась мрачная усмешка. Он в упор посмотрел на меня. Какое-то время мы, не отрываясь, разглядывали друг друга.
Я уже привыкла к этому гнетущему молчанию, которое возникало всегда, когда мы с Ватару оказывались вместе. Но в тот раз молчание почему-то показалось мне зловещим. Я вдруг подумала, а что если Ватару давно разгадал мои козни против Юноскэ… что если он понял, что я не выдаю Эме их секрет только для того, чтобы, используя Эмину беременность, разлучить Юноскэ с Ватару.
— Ты хочешь, чтобы я рассказала Эме? — с вызывающей ухмылкой спросила я, пытаясь избавиться от беспокойства. — Если хочешь, чтобы она все узнала, расскажи ей сам. Я не буду.
— Да нет, я не об этом, — произнес Ватару, почти не двигая губами. — Пойми меня правильно. Я вовсе не хочу, чтобы Эма все узнала.
— Неужели ты не понимаешь, почему я ей ничего не рассказала?
— Понимаю, — ответил Ватару. Похоже, он сказал это безо всякой задней мысли.
— Бывают ситуации, когда лучше ничего не знать, — сказала я с сочувствующим лицом, кивая в такт своим словам. — К тому же сейчас ничего не должно омрачать ее счастье.
— Я тоже так думаю, — сказал Ватару, отводя взгляд.
После этого мы еще немного молча покурили и, затушив сигареты в пепельнице, вышли из кафе. Снег уже не падал.
Взявшись под руки, мы пошли к проспекту. Вопреки обыкновению, Ватару не стал сажать меня на автобус, а вместо этого повел в парк Котодай. Мы обошли безлюдную площадь вокруг замерзшего фонтана и оттуда направились в сторону четвертого северного квартала. Я уже и забыла, когда Ватару последний раз провожал меня пешком до теткиного дома. По пути он несколько раз спросил, не замерзла ли я, а когда увидел, что щеки у меня стали совсем холодными, снял с себя белый шерстяной шарф и укутал в него мое лицо.
Не доходя до главной улицы четвертого северного квартала, мы свернули на узенькую дорожку, ведущую направо, и оказались среди погруженных в тишину жилых домов. Не в силах больше терпеть, я остановилась. Ну как могла я сохранять здравый рассудок, шагая по присыпанной снегом дорожке, через лютый мороз, в обнимку с самым важным для меня человеком на земле?
— Забудь про Юноскэ, — сказала я, не отводя от него глаз. — Он уже не твой, он Эмин. Эма носит его ребенка. Сколько бы ты ни думал о нем, ничего уже не изменишь. Так ведь?
В ожидании ответа я пристально вглядывалась в губы Ватару. Мое сердце бешено колотилось от волнения и надежды. Звук наших шагов по замерзшей, безлюдной дорожке прервался, и все остальные звуки тоже прервались.
— Забудь, — повторила я. Терять мне уже было нечего. — Бывают моменты, когда надо выбрать: или А, или Б. Но оставить все, как было, уже не получится. Ватару-сан, ты же это понимаешь?
— Понимаю, — еле слышно произнес Ватару. Его голос был настолько тихим, что, казалось, он впитывается в снег и растворяется без остатка.
Он вдруг с силой обнял меня обеими руками и губами прижался к моим холодным волосам. Где-то вдалеке медленно проезжали машины с намотанными на шины цепями. Я стояла с открытыми глазами, уткнувшись лицом в пальто Ватару, и чувствовала лишь ставшую уже привычной беспомощность, да звенящую пустоту в голове. Хотелось заплакать, но слез не было.
— Я верю тебе, Ватару-сан, — сказала я. — Пожалуйста, не забывай об этом.
Ну прямо картинка из комикса для девочек! Или как минимум сцена из подростковой книжки. Я подняла лицо и прикусила губу.
— Не забуду, — с придыханием ответил Ватару.
Где мы потом бродили, не помню. Но пока мы не вышли на улочку, ведущую к теткиному дому, не сказали друг другу ни слова. Подойдя к дому, мы увидели, что на крыльце кто-то стоит. Это была тетка.
— Здравствуй, ты уже вернулась? — поприветствовала меня она. В руках тетка сжимала бамбуковую метлу. Снег на бетонированной дорожке, ведущей к крыльцу, был чисто выметен и в свете фонаря, который висел у входа, чтобы освещать террасу, поблескивал, словно крупицы только что просыпанного сахара.
— Если не подмести, к утру все замерзнет, — глядя то на меня, то на Ватару, и не в силах сдерживать любопытство, затараторила тетка. — Я и подумала, что надо бы снег убрать.
Я в растерянности посмотрела на Ватару и, не зная, как следует поступать в такой ситуации, сказала, обращаясь к тетке.