Давид Гроссман - Кто-то,с кем можно бежать
Они были выстроены из больших тяжёлых камней, и из их стен обильно росли дикие кусты. Асаф шёл в тишине. Было слышно только щебетанье птиц. Из-под ног выпрыгивали кузнечики. Он поднимался и спускался по маленьким затейливым лестничным пролётам, связывающим дома между собой, и заглядывал внутрь домов. Это была, скорее всего, заброшенная арабская деревня, жители которой убежали во время войны за независимость (по словам Носорога), или были жестоко изгнаны (Рели). Комнаты в домах были пустыми, прохладными и затенёнными, и в них – горы мусора и кала. В потолке каждой комнаты было пробито отверстие, и ещё одно большое отверстие – в полу. Асаф заглянул и увидел внизу ещё одну комнату, может быть, резервуар для воды.
Он шёл по деревне призраков, будто на цыпочках, с лёгким почтением. Когда-то здесь были люди, думал он. Здесь, по этой тропинке, они ходили и разговаривали, их дети бегали и играли, и они не представляли себе, что мир так обрушится на них. Асаф всегда избегал углубляться в такие мысли, может быть, потому что всегда, когда дело касалось политики, в его голове начинался концерт бесконечных споров между Носорогом и Рели; и здесь они тоже моментально появились, энергично споря. Рели цедила сквозь зубы, что каждая такая заброшенная деревня – это открытая рана в сердце израильского общества, а Носорог терпеливо отвечал ей, что, если бы было наоборот, то так выглядел бы её дом, так что лучше? И, словно выражая обычный банальный вывод его мамы в завершение спора, над головой Асафа пролетел пёстрый и очень жирный голубь. Он опустился на перила балкона, висящего в воздухе в верхней части одинокой стены, за которой не было дома, и, когда его ноги коснулись перил, Асаф напрягся: казалось, что под его весом балкон должен рухнуть вместе со всей стеной.
"Фотоаппарат, - конечно, подумал он, - как я не подумал взять его сегодня с собой!"
Рядом с одной из развалин он увидел пару кроссовок, подвешенных за шнурки на каменный выступ. Поднялся по лестнице, заглянул внутрь и увидел двух спящих ребят.
Он тут же вышел. Постоял снаружи, поражённый: что они здесь делают? Как можно жить в такой грязи?
Он спустился на две ступеньки и поднялся на одну. Ему было немного страшно и неудобно подсматривать за их жизнью. Он снова остановился в дверях и увидел: двое очень худых ребят. Один закутан в грязное одеяло с белыми пятнами извести, другой почти голый. Спят на жёлтых поролоновых матрацах, обгорелых и покрытых сажей по краям. Валялись пустые бутылки из-под водки "Стопка", и везде были мухи. Десятки. Воздух был наполнен жужжанием. Посреди комнаты, поверх большого отверстия, кто-то положил перевёрнутую железную кровать, очевидно, чтобы не упасть в яму с водой внизу.
Ребята спали с двух сторон от отверстия, прижавшись к стенкам, на первый взгляд они показались ему моложе него как минимум на три года. Он подумал: не может быть, чтобы дети так жили.
Он опять собрался уходить. Не мог этого выдержать. И, кроме того – чем он может им помочь? Повернувшись, он наступил на лежащую там жестяную миску и перевернул её. Перепрыгнул через миску и уронил железную вешалку с окна. Эта цепь мелких оплошностей подняла большой шум. Мальчик, который спал ближе к двери, медленно открыл глаза. Он увидел Асафа и снова зажмурился. Потом с большим усилием опять открыл глаза, сунул руку под матрац и вынул нож.
- Что ты хочешь.
Голос был детский. Он говорил медленно, слабо, с русским акцентом. В конце его вопроса не было вопросительного знака. Он даже не поднялся.
- Я ничего не хочу.
Молчание. Мальчик лежал на спине. Его обнажённая грудь была белой и гладкой. Он смотрел на Асафа без выражения, без страха, без надежды.
- Может, есть еда, - спросил он.
Асаф качнул головой "нет", но вдруг вспомнил, вынул из рюкзака два бутерброда, которые приготовил утром. Подошёл. Мальчик не вставал. Только протянул ему руку. Во второй руке по-прежнему был нож.
Асаф отступил назад. Мальчик медленно сел, каждое движение давалось ему с огромным трудом. Его руки слегка дрожали. Он запихнул бутерброд в рот почти целиком. Только тогда почувствовал, что бутерброд завёрнут в бумагу, вынул его, отодрал, что было можно, и снова запихнул, закрыл глаза и долго жевал, постанывая. Из-под одеяла выглядывали его ступни. Пальцы были черны. На цементном полу рядом с матрацем лежала книга на русском языке в цветной обложке. Вдоль стен громоздились кучи газет, туалетной бумаги и пакетов от "Бамбы[37]". Множество пустых пакетов от "Бамбы" и шприц.
Мальчик уничтожил бутерброд и вытер губы обёрточной бумагой непостижимым в тамошнем запустении воспитанным движением.
- Спасибо.
Он посмотрел на второй бутерброд в руке Асафа. Его губы делали жевательные движения.
- Это положи ему, - сказал он Асафу и указал на спящего мальчика.
Асаф осторожно обошёл край ямы и положил бутерброд рядом со спящим. Наклонившись, он увидел, что за матрацем возле головы мальчика лежит чёрный пистолет. Он видел его одно мгновение и не был уверен, настоящий он или игрушечный. Спящий мальчик даже не открыл глаз.
Он вернулся к двери и остановился.
- Я Асаф.
- Сергей. - Молчание. Тяжёлый стон, как у древнего старика. – Сергей Маленький. Есть ещё Сергей Большой. Спит там. Может, есть ещё еда.
Асаф сказал, что нет. Потом подумал, что может жвачка сгодится. Отдал ему всю пачку. И две шоколадки "Киф-кеф". Их мальчик тоже попросил поделить между ним и его другом.
Возле матраца Сергея Большого лежала фольга от сигарет, тщательно расправленная и разглаженная, а рядом с ней – две соломинки и несколько кусков туалетной бумаги, обожжённых по краям. Асаф смотрел на них, не отрываясь: год назад в школьном туалете поймали несколько учеников из одиннадцатого, которые нюхали героин. Так сказали ребята, и Асаф тоже передавал эти слухи дальше, но для него это были просто пустые слова. Потом кто-то из одиннадцатого объяснил во дворе это дело с фольгой и туалетной бумагой, которую поджигают под ней, и как продукт, нагреваясь, скатывается в шарики на фольге и тогда можно гонять его вдоль огня и вдыхать.
На всех стенах вокруг огромными, дрожащими буквами были написаны длинные строчки по-русски. Каждая строчка другим цветом. Асаф спросил, что там написано.
- Это? Рассказ. Пишет один, который жил тут когда-то. Уже умер.
Динка, которая всё это время крутилась снаружи, искала там что-то, поднялась по лестнице. Сергей услышал её шаги и схватился за нож. Увидев её, улыбнулся:
- Собака, - сказал он, и голос его впервые потеплел, - в России у меня тоже такая была. – Потом снова лёг, глядя на Динку раскрытыми глазами. Асаф не знал, как поддержать затухающий разговор.
- Что это за книга? – указал он рукой на книгу, валявшуюся возле матраца.
- Это? Так, драконы, ДНД.
- Правда? – обрадовался Асаф. – Что, и на русском есть?
- На русском есть всё, - сказал мальчик и тяжело вздохнул, - там, откуда я приехал, у меня была группа ДНД, - глаза его закрылись.
- Постой, - сказал Асаф.
Кто ты, как сюда попал, как дошёл до такого состояния, что ты ел за последнюю неделю кроме "Бамбы", может, ты болен, у тебя больной вид, где твои родители, знают ли они вообще, где ты, почему они не прилагают все усилия, чтобы тебя найти, что с тобой будет завтра, где ты будешь через месяц, если будешь.
- Я ищу одну девушку, - сказал он вместо всего этого. У него всё ещё теплилась надежда, что Динка знала, почему привела его сюда. – Маленькая, с длинными чёрными волосами. Она ходила с этой собакой.
Сергей медленно открыл глаза. Посмотрел на Асафа, как будто уже забыл его. Поднялся на локтях и заморгал против светлого квадрата, в котором сидела Динка. Асафу показалось, что его глаза вдруг заострились.
И снова лёг, его плечи не выдержали веса головы. Он закрыл глаза. Не шевелился. Мухи сидели в уголках его рта и подбирали крошки бутерброда. Асаф разочарованно подождал ещё несколько минут. За затейливым окном он видел голубое небо, склон горы и несколько сосен. Затем повернулся, чтобы уйти.
Голос мальчика остановил его у двери:
- Она приходила сюда, - сказал он, не открывая глаз, и у Асафа задёргалась кожа на затылке. – Может месяц назад? Может два месяца? Не знаю. Она ищет кого-то. Может мальчика? Парня? Приходила с фотографией. Спрашивает, или знаем. Может это её друг? Не знаю.
Асаф молча слушал. У него пересохло во рту. Глубоко в сердце зазвенела боль.
- Здесь был один, Паганини его зовут, - мальчик говорил, будто сквозь сон, - он играл на скрипке. Играл, играл, пока у него в руках не взорвалась газовая горелка, и кончил играть. – Он надолго замолчал. Асаф боялся, что он заснул и больше ничего не скажет. Но мальчик снова заговорил, не открывая глаз: - И он, этот Паганини, видел её парень играть на гитаре на улице.
- А Паганини знаком с этим э... её парнем?
- Нет... не знакомы. Откуда? Но её парень очень хорошо играет, очень хорошо. Это сам Паганини сказал.
