Теа Обрехт - Жена тигра

Короче, университет поручил мне собрать небольшую группу медиков и незамедлительно туда отправиться, поскольку все эти люди, и без того пребывавшие на пороге смерти, подвергали себя постоянному и, безусловно, чрезмерному напряжению. Мне предстояло создать там некий временный лечебный центр и постараться по возможности оказать страждущим бесплатную медицинскую помощь. Я приехал туда во главе отряда из дюжины медсестер, и нам сразу стало ясно, что знаменитое озеро находится чуть ли не в тысяче миль от любого цивилизованного селения. Единственным достойным внимания строением по эту сторону горы являлась церковь, так что и все события здесь всегда связаны либо с ней самой, либо с ее окрестностями. Поблизости не имелось ни больницы, ни гостиницы, и что-то непохоже было, чтобы они могли там появиться и через двадцать лет. Чудо оказалось слишком недавним, и никто еще попросту не успел извлечь из него выгоду. Церковь старалась дать умирающим хотя бы кров, но единственным свободным помещением, куда священники могли поместить людей, была крипта. Туда вела дверца, открывавшаяся за алтарем, нужно было довольно долго спускаться по каменным ступеням в подвал, где прах мертвых был вмурован в стены, в кирпичную кладку. Здесь прямо на полу лежали умирающие, завернутые в церковные одеяла, и вонь стояла такая, что сразу хотелось покончить жизнь самоубийством. Дело в том, что помимо запаха, свойственного различным недугам, там царили ароматы того, чем питались эти люди, а ели они то, что могла предложить им церковь, куда местные крестьяне приносили яблоки, оливки и деревенский хлеб. Все вокруг было пропитано кислым духом этой пищи, порой полупереваренной. В итоге смрад настолько пропитывал твою одежду и волосы, что от него просто некуда было деться.

Усугубляло ситуацию то, что вдобавок к умирающим, прибывшим туда молиться и искать последнего утешения, на остров приплывали на паромах и те, кому хотелось пировать и веселиться в честь Пресвятой Богородицы, так что к ночи священнослужители всегда находили на территории церкви человек шесть-семь, упившихся до бессознательного состояния. Их переносили в небольшую пристройку к крипте, надеясь, что к утру они протрезвеют. Другого места, куда служители могли бы поместить пьяниц, там просто не было. В этой каменной каморке пьяных запирали на замок, чтобы они попусту не бродили по острову, но можешь себе представить, что происходило, когда они среди ночи очухивались и обнаруживали, что находятся в подземной темнице. Естественно, гуляки поднимали шум, и порой всю ночь было слышно, как они орут и рыдают в подземелье. Несчастным умирающим, ночующим в крипте, сидящим на церковном крыльце, прислонившись спиной к колоннам, или спящим прямо в церковной купели, эти вопли, доносящиеся из подвала, казались, должно быть, гласом мертвых, которые призывают их, погибающих, поскорее с ними воссоединиться.

Когда-нибудь ты и сама увидишь, как ужасно выглядит помещение, полное умирающих людей. Они всегда словно чего-то ждут и на что-то надеются. Более всего во сне. Рядом с ними ты тоже начинаешь чего-то ждать, постоянно прислушиваешься к их дыханию, к тяжким вздохам.

В ту ночь, о которой я тебе рассказываю, пожалуй, было даже спокойней, чем обычно, и пьяные не особенно бузили в своей келье. Я остался дежурить, а медсестер отпустил до утра, чтобы они смогли нормально провести воскресенье на «большой земле», как следует пообедали и немного передохнули. Я понимал, что заснуть мне все равно не удастся, но это было, пожалуй, даже неплохо — порой полезно побыть наедине с самим собой. Со мною больше никто не дежурил, так что некому было напоминать мне об умирающих. У меня был маленький фонарик, и я время от времени проходил по рядам людей, спящих на полу, наклонялся и заглядывал им в лицо. Если у кого-то был сильный озноб, температура или рвота, я давал им лекарства и какое-то время стоял рядом, направляя на беднягу свой фонарик. По-моему, свет приносил этим несчастным куда большее облегчение, чем лекарства. Один человек там ужасно кашлял, и у меня не было ни малейших сомнений в том, что жить ему осталось совсем недолго. Как врач я уже ничем не мог ему помочь, однако, как только с ним рядом оказывается источник света, он немного успокаивался и кашлял уже не так сильно.

Так я бродил взад-вперед по крипте и вдруг услышал, как кто-то тихо просит воды.

Было очень темно, я никак не мог понять, откуда доносится этот голос, поэтому тихонько спросил:

— Эй, вы где? Кто здесь пить хочет?

Довольно долго никто мне не отвечал, потом в тишине снова послышался тот же голос:

— Пожалуйста, дайте мне воды.

Я поднял фонарик повыше, но видел вокруг себя только спины или лица спящих людей, укутанных в одеяла. Никто не поднял руку, чтобы подозвать меня, и ничьи открытые глаза не смотрели на меня умоляющим взглядом.

— Эй, где вы? — повторил я.

— Да… здесь. Прошу меня извинить, но, пожалуйста… дайте скорее воды.

Голос звучал очень слабо, казалось, что он доносится откуда-то сверху, из темноты у меня над головой.

Я поднял фонарик и несколько раз повернулся вокруг собственной оси, высматривая этого человека, и тут голос, в котором ощущалось какое-то немыслимое терпение, пояснил:

— Я здесь, доктор! Дайте мне, пожалуйста, воды.

До меня наконец-то дошло, что голос доносится из той кельи, где обычно держат пьяниц. Сперва я решил, что это просто какой-то пьянчуга проснулся и пытается выбраться наружу, так что, если я его выпущу, с ним хлопот не оберешься. Но дверь оказалась запертой.

Я подергал за ручку, но она и не подумала открываться, а человек все повторял:

— Я здесь, здесь, доктор, здесь я.

Я ощупывал стену руками, пытаясь отыскать какую-нибудь щель между камнями, и в итоге обнаружил ее у самого пола. Там то ли вынули камни, то ли они сами раскрошились от старости. Это была совсем маленькая щелка. Я поднес к ней фонарик, но по ту сторону стены, кроме тьмы, ничего видно не было.

— Вы там? — спросил я.

— Да, доктор, — раздалось ответ, и я понял, что обладатель этого голоса тоже прильнул к щели.

Он снова попросил воды, но я понятия не имел, как дать ему напиться, обдумывал, как это сделать, и вдруг услышал:

— Какой чудесный сюрприз, доктор!

— Простите?..

— Как это приятно — снова встретиться с вами. — Голос звучал в высшей степени дружелюбно, потом выжидающе замолк.

Тем временем я, совершенно сбитый с толку, тщетно пытался «приставить» к этому голосу какое-нибудь определяемое лицо, спрашивал себя, кто же из моих знакомых мог совершить подобное путешествие — приехать на этот остров, находящийся буквально у черта на куличках, и в итоге оказаться запертым в подвальной келье вместе с пьяницами? Я решил, что это, должно быть, какой-то юный олух из числа приятелей твоей матери, так что пусть он пока там и посидит, а воды я ему не дам принципиально. Но все-таки в том, как этот человек говорил, и в том, что он просил именно воды, было нечто такое, что заставляло меня предположить, что голос этот принадлежит кому-то из моих давних знакомых.

Человек терпеливо выжидал, поскольку я довольно долго молчал, а потом проговорил:

— Вы должны меня помнить, доктор. — Но я по-прежнему ничего сообразить не мог, и он прибавил: — Это действительно было давно, лет пятнадцать назад, и все-таки вы, наверное, не забыли, как мы с вами пили кофе, цепи на ногах и озеро. Вы ведь это помните, правда?

Тут до меня дошло: это же он, тот бессмертный человек! Но я продолжал молчать, просто не знал, что ему ответить.

Он, полагая, что я никак не могу догадаться, продолжал бубнить:

— Вы должны меня помнить, доктор. Разве можно забыть восставшего из гроба?

— Да, конечно же, я вас помню, — сказал я, но только потому, что мне совсем не хотелось, чтобы он снова в подробностях рассказывал о тех цепях на ногах и об озере.

Для меня эти воспоминания стали дурным сном, о котором словами и рассказать-то невозможно. Это был немыслимый риск, на который я, не теперешний опытный врач, а просто молодой дурак, решился тогда пойти. Это случилось много лет назад, но я не мог и не хотел снова вспоминать об этом.

— Вы Гавран Гайле.

— О, я так рад, что вы меня помните, доктор!

— Ну что вы, — сказал я. — Это ведь было поистине незабываемое событие!

Однако куда более странным было то, что мне довелось снова нос к носу столкнуться с этим Гавраном Гайле да еще в полной темноте, даже не имея возможности проверить, реальный это человек или призрак. Ты пойми, одно дело — просто знать, что некто не умер, после того как бросился в воду и пробыл на дне озера большую часть ночи. Ты, разумеется, ничего не можешь себе объяснить, но, по крайней мере, знаешь, что никогда больше ни с чем подобным не встретишься, что тебе уж точно не попадется второй такой человек, который способен вести себя как амфибия. В общем, ты не пытаешься не только как-то объяснить такое явление, но и ничего не рассказываешь об этом другим людям. Постепенно это забывается, ускользает от твоего собственного восприятия истины. Но совсем другое дело…