Анатолий Козинский - КРИТИЧЕСКАЯ МАССА ЯДЕРНОГО РАСПАДА. книга третья.
Генерация новых идей в показушном государстве была поверхностной и односторонней - всё производилось не для пользы дела, а для громкого рапорта наверх. Ох, как хотелось выпрыгнуть из штанов и покрасоваться. Показать то, что показывать не стоило, но… иначе не заметят! Итак, практически ничего не изменяя, флотские начальники волевым решением назначили корабли постоянной готовности – вот они стоят, как огурчики! Правда, некоторые из них не могут отойти от причала, но стоят…. Теперь РПК СН, уже постоянной готовности, будут цикличными!
- Что, экипажи на этих кораблях полностью не укомплектованы?
- Люди, постоянно работая на пределе человеческих возможностей, не выдерживают и всеми правдами и неправдами с этих «цикличных» бегут?
- Люди…- людей у нас много! И «железо» должно выдержать всё – на то оно и железо. Именно с этого момента на флоте корабли начали называть «железом».
Корабль – это гордое единство людей и техники! Корабль - это традиции. Корабль - это история взаимной любви. Корабль - это «Ладушка»! Тут же, утверждена полнейшая обезличка и безответственность «наездника»: вскочил, поездил и прости – прощай, «железо»!
Стал Липовецкий со своим экипажем служить уже на кораблях не только постоянной готовности, но и цикличных. Сдал он свою «Ладушку» в чужие руки, а сам с экипажем начал цикл: отпуск, учебный центр в Палдиски, переезд в Гремиху, приём чужого корабля, контрольный выход в море и затем боевая служба – это цикл полный. Малый – то же самое, только без поездки в учебный центр, не редко и без отпуска. Подводники оглядывались на свой корабль и «Ладушка», почувствовав разлуку, подвывала сиреной, звучанием которой сердобольные «чужаки» провожали удаляющийся экипаж.
Из удалённого, обитаемого, практически острова, семья Липовецкого на период отпуска прибыла на родную Украину. Местный уклад жизни и взаимоотношений людей на Большой Земле им как-то не понравился совсем. Антон видел, что всё было не так, как раньше, как учили в учебниках, как писали в текущей прессе. Класс рабочих и крестьян с прослойкой интеллигенции как-то растворился и канул в лету. Появился целый класс помпезных партийных функционеров, которые власть в правящей единственной партии передавали по наследству. По уставу они должны были стоять на страже законности и порядка. И так, как они сами считали себя законом то, что ни делалось ими, было законным. Рука об руку, в мире и согласии с ними, жили руководители крупных промышленных предприятий, фабрик и заводов. Абсолютное большинство из них, на ступеньках роста номенклатуры, растеряли свои инженерно-технические знания, но интриганами с политическим уклоном стали отменными. Это раньше они трепетали перед одним настоящим хозяином в стране. Теперь хозяевами жизни были они.
Ни один хозяин в капиталистическом обществе не мог позволить себе то, что вытворяли они. Вся эта никудышная руководящая верхушка в будущем сама себя станет называть элитой. Все остальные из класса рабочих, крестьян и интеллигенции из бывших хозяев страны превратятся в тружеников, которых официально так и называли. Труженики, ставшие в многонациональном браке Советскими людьми, свободно перемещались по стране, и быть её липовыми хозяевами больше не желали. Они хотели иметь что-то более конкретное, своё, и в своих руках. Им очень хотелось, чтобы всё это благополучие свалилось на них без особого труда и риска. Им было наплевать, откуда придёт и кто будет этот добрый «дядя», который изменит по волшебству всё к лучшему.
В ожидании этого волшебства, Советские люди, кто как мог, щипали от общего пирога, спекулировали, торговали по точкам и, хотя числились тружениками, но работать честно не хотели. Крупные заводы, фабрики и их конвейеры не остановить, но качество выпускаемой продукции, несмотря на госконтроль и поощрительную зарплату было никудышным. Однако план давали, зарплата и премиальные деньги шли.
Обидно было за страну. Хотелось воскликнуть:
- Люди, хозяева земли, что же вы с ней делаете! Ведь вам и детям вашим на этой земле жить….
Особенно в почёте были «труженики», которые имели «колёса». Под мышкой в мешке много не унесёшь, другое дело шофёр с грузовиком! Как грибы у них росли свои домики рядом со стройками коммунизма. Эти стройки разваливались из-за растащенного цемента, не достраивались из-за сворованного кирпича и других стройматериалов. Горючее лилось рекой, шофёры сливали его прямо в землю, чтобы показать высокий километраж своей производительности. На самом «верху» государства сидел Генеральный вождь, который казалось, устраивал всех. Поговаривали, что кроме любви к орденам, коллекциям автомобилей он был не прочь выпить и поохотится.
То ли от преклонного возраста, то ли от выпитой водки, то ли от старческого маразма, но его речи с обращением к народу никто толком понять не мог: ни по смыслу и содержанию, ни по произношению и дикции, ни по злободневности дня. Его «крылатое» выражение - «сиськи-масиськи» с триумфом обошло весь Союз. Одному богу известно, что он имел в виду: то ли слово «систематически», то ли бес в ребро стукнул, и он размечтался о прелестях приземлённых.
Поэтому: «Ветер веет, собака лает, а караван верблюдов…» - то бишь страна, неуправляемо шла себе в пустыне идеологии лжекоммунистического словоблудия в обширное пространство «никуда».
Антон любил свою землю, любил, несмотря ни на что, этих простых людей, заблудших в дебрях идеологии, толкуемой лживой «элитой». А уж маленькие радости и пристрастие – рыбалку и охоту, да ещё в отпуске, он мог любить беспрепятственно, и пропустить это увлекаемое занятие ему было бы грешно.
- Послушай, Пётр, - обратился Антон к свояку, - я тут, практически, чужак. Ты же все местные ходы и выходы знаешь. Как бы нам съездить на охоту?
Поездка на охоту для простого люда – это, конечно, не охота «элиты» в заказниках и заповедниках с дичью, привязанной за лапу к дереву. Чтобы понять все чувства, испытуемые на настоящей охоте, это событие нужно пережить самому.
- Готовься, - радостно сообщил Пётр, буквально на второй день, - завтра едем на косуль. Есть две лицензии. Выезжаем рано утром грузовой закрытой будкой автомашиной – всего восемь человек. Патроны – картечь, пули, но иметь и дробь помелче.
Антон почистил свою неизменную «вертикалку» – гладкоствольное ружьё двенадцатого калибра (ИЖ-12). Изнутри оба ствола блестели кольцами – хорошо. Патронташ – 24 патрона с номерами дроби, обозначенных, на торцевых картонных кружочках.
- Пули…, а зачем пули? Тем более что их у меня нет, - успокоил себя Антон. – Одежда: ватник, тёплые штаны, яловые сапоги, шапка – всё имеется в наличии. Рюкзак…- его собирает Светлана. До чего же у меня жена молодец! Как такую не любить: безропотно на рыбалку и охоту отпускает! Если сама не едет, то уж рюкзак соберёт по полной форме. А у Петра жена – моя родная сестра: крик, недовольство, попрёки, а то и слёзы…. Свояк молодец! Антон его считал больше своим родным братом, чем сестру сестрой.
- Вот держи, - подала Светлана мужу уже собранный рюкзак. - Фляжку, колбасу, сало, чеснок, лук, огурцы, соль, хлеб, запасные носки в него я уложила.
- Что ещё? – она вопросительно посмотрела на Антона.
- Нож, а где мой нож? – спросил он.
- Тут в боковом кармане рюкзака, - успокоила мужа жена. – Сигареты и спички - там же. Бросил бы ты это вредное курение, - безнадёжно добавила она.
- Брошу! Обязательно брошу, - пообещал он. – Вот только переберусь служить на более спокойную береговую службу и брошу.
Светлана скептически вздохнула и спросила:
- Во сколько времени утром подымаешься и куда едете?
- Подъём в часа четыре. Куда едем, точно не знаю: куда-то в Медовские леса. Будем дома, когда стемнеет, - кратко отчитался Антон.
Спал охотник тревожно. Несколько раз поднимался, смотрел на часы – рано ещё. Наконец плюнул, тихонько оделся, вышел на улицу, перекурил. Осеннее небо было ясное и всё в звёздах. Люди заселили его понятиями теми же, которыми живут на земле: звери, рыбы, раки, скорпионы, змеи и стрельцы. Ничего не поделаешь – раз есть звери, то всегда будут стрельцы….
С тоски и бессонницы от кусачих блох, где-то вдали горестно тявкнула собака. Громче, уже ближе ей ответила другая и, с перепугу хриплым дурным голосом, прокричал соседский петух. Устыдившись своего испуга, он замолк – рано ещё орать!
Поцеловав жену и сына, Антон постоял и мысленно посокрушался:
- Таскаем мы бедных детей по всему Союзу. Сколько школ уже сменил Владимир – не сосчитать. Вот и сейчас: дети уже учатся в этих самых школах. А он…, хорошо, что мать учительница и занимается с ним учёбой самостоятельно.
- Ну, будьте здоровы, - сказал он и в полном снаряжении, тихо прикрыв дверь, неспеша пошёл к дому Петра.
Все ещё спали, улицы городка были пустынными. Как-то по осеннему сонно шумели струи воды, которые, утратив силу напора, медленно просачивались сквозь мелкие щели запруды на местном мосту. На угловом столбе у дома сестры одиноко и тускло мигала электрическая лампочка. Сам Пётр уже одетый бодро бегал от двери к другой двери сарая, приготавливая корм для домашних животных.
