Джеймс Олдридж - Горы и оружие
— Я пытался войти в контакт с вашими комитетскими друзьями, — сказал Шрамм, идя следом. — Но ни из кого здесь не вытянешь, где они. И вот ничего пока не сделал. Да и машина где сейчас, не знаю.
— С ильханом вы, однако, виделись, — сказал Мак-Грегор. — И были с его людьми позавчера, когда те напали на людей кази.
— Так вот, значит, с кем была стычка, — сказал Шрамм, жестко усмехнувшись. — А с ильханом я встретился, можно сказать, ненароком.
— Отнюдь нет. Вы искали с ним встречи, и вас отвезли к нему.
Мак-Грегор поздоровался с курдами, назвав себя, и спросил Галу:
— Зачем ты возил француза к ильхану? Разве так курд поступает?
— Француз мне заплатил, я и отвез, — пожал Гала плечами.
Мак-Грегор успел уже вспомнить, кто такой Гала. В 1946 году Гала сражался вместе с муллой Барзани против иранской армии, но позднее стал профессиональным горным контрабандистом и проводником для других контрабандистов, для агентов разведок и вообще для любого желающего. О Гале ходила молва, что он всю пограничную стражу подкупает сигаретами, транзисторами и электрическими утюгами, что иногда исподтишка, анонимным доносом выдает соперника-контрабандиста иракским или иранским пограничникам. Переправляет грузы на ослах и слывет похитителем ослов, но ружья с собой не носит.
— Как же ты мог в таком деле польститься на деньги? — укорил его Мак-Грегор. — И зачем перевез француза через границу? Это и глупо и опасно.
— Но он же хочет повидаться с кази, — сказал Гала в ответ. — А кази где-то тут в Ираке, около Амарадьи. Вот я и привез его. Он заплатил…
— Где сейчас твоя машина?
— Мурад ее на время взял. Он из паломничества только что вернулся, святой человек теперь — хаджи.
— Вранье, — бросил Мак-Грегор. — Собирайтесь-ка, — сказал он Шрамму. — Берите вещи, спальный мешок, идемте со мной.
— Куда? — спросил Шрамм.
— Надо выбраться отсюда затемно, — сказал Мак-Грегор. — Вставай, Гала, пошли! — И, выйдя из ворот казармы, Мак-Грегор повел их по ухабистой и крутой дороге вниз, к старому, помятому «мерседесу».
— Но, черт подери, это ведь наша машина, — сказал Шрамм. — Как вы нашли ее?
— Я на ней сюда приехал.
— Но каким же образом?
— Не в этом суть сейчас. Садитесь. — И, сев впереди, рядом с Галой, Мак-Грегор велел ему ехать под гору к реке, а там повернуть на черную дорогу и везти их к старому несторианскому селению, к пещерам.
Трясясь на ухабах и выбоинах, Мак-Грегор задремал беспокойной дремотой. Разбудил его град комьев грязи, брызг — это машина въезжала на крутой сланцевый мокрый склон, синевато-серый в свете фар. Остановились на окраине большой деревни, где два вооруженных курда — очевидно, люди Затко — приказали им выйти из машины. Узнав Мак-Грегора, один из курдов спросил, нет ли с ними оружия.
— Дайте мне ваш пистолет, — сказал Мак-Грегор Шрамму. Передал пистолет курду, и тот сунул его себе за пояс, словно бесповоротно присваивая. Затем сказал, чтобы Мак-Грегор шел с ним, а Шрамм пусть ожидает.
Идти оказалось недалеко, но в гору; в темноте, спотыкаясь, дошли до глинобитной хибары, где другой курд сонно сидел на корточках при входе. Зажгли лампу, Мак-Грегор прошел одну комнатку, другую, чуть не касаясь головой низких потолков. В третьей комнате на деревянной койке, на старых циновках лежал кази, укрытый серым армейским одеялом. Он приподнялся, сел на постели, запахнулся одеялом. На ногах его были нитяные толстые носки, какие в войну выдавали английским летчикам.
— Добро пожаловать, — сказал кази, пожимая Мак-Грегору руку. Он извинился за свой вид, за убогость помещения и встречи. Затем сказал: — Мне передавали, что ты едешь сюда.
— Рад слышать, — сказал Мак-Грегор. — Я оповещал через кого мог.
Кази исхудал, лицо его покрывала землисто-серая, под цвет одеяла, бледность. Горло было обвязано грязным бинтом, сбритая борода отрастала щетиной. Обритое темя тоже было обинтовано.
— Как здоровье твое? — усталым голосом спросил кази.
— Благодарю, здоров, — сказал Мак-Грегор. — Но ты-то, кази? Вид у тебя нехороший.
— Сейчас я уже ничего, — сказал кази. — Но одно время было худо.
— Я опечален этим, кази, — сказал Мак-Грегор.
— Не беда. Нас порядком измотали, правда. Ильхан все старается взять меня в плен, гоняет нас с места на место и шлет мне послания, что единственная, мол, его цель — защитить меня.
— Негодяй…
— Ясно, что я нужен ильхану для престижа. Он не дает Затко покоя, мешает закрепиться, упрочиться где-либо. Гоняется за нами на своих машинах, устраивает засады, покушения на Затко. Нелегкое это дело — воздерживаться от ответа на его провокации.
— А для чего воздерживаться? Стоит ли?
— Стоит. Для борьбы нужен принцип, — помолчав, потрогав забинтованное горло, ответил кази. — И раз наш принцип — единство, то надо его и держаться. И значит, надо избегать междоусобиц, а иначе дело курдского освобождения пойдет прахом. Отступить от принципа даже ильхан меня не заставит.
— Но рано или поздно он тебя убьет, — возразил Мак-Грегор.
— Навряд ли. Он просто хочет заставить меня согласиться с его политическим курсом, с его понятиями о курдской нации. Но я вовеки не соглашусь. Будет день, когда ему придется принять наши взгляды и цели, и я не погублю этого будущего, не стану идти теперь на столкновение с ильханом.
Кази позвал одного из бойцов охраны.
— Проводи друзей наших в сухие пещеры, — велел кази и сказал затем Мак-Грегору: — Там, в верхних пещерах, вам будет хорошо. А утром, до встречи с французом, надо будет нам с тобой еще переговорить.
— Где Затко? — спросил Мак-Грегор.
— Он оседлал дорогу под Халдаштом. — И кази велел другому бойцу отправиться туда и разыскать Затко.
— А иракский Али где? — спросил напоследок Мак-Грегор.
— Али здесь, — сказал кази. — Но он хворает. — Кази лег на подушку. — Обсудим все завтра. Тебе надо теперь отдохнуть: путь из Парижа неблизок. Я рад, что ты приехал, друг, благодарю тебя.
Рано утром Мак-Грегор пришел к кази, надевшему уже чистый бурнус и чистую чалму и ожидавшему Мак-Грегора в одной из пещер. Там подмели, поставили старый сосновый стол, плетеные стулья; в углу, под желтым фонарем-«молнией», немо красовался большой черный радиоприемник. Понимая, что все это декорация, Мак-Грегор подумал: «На француза, может быть, подействует, напомнит ему другие партизанские пещеры в других освободительных войнах Востока». Четверо бойцов-часовых в грязной курдской национальной одежде, с патронташными ремнями вперекрест выглядели убедительней, хотя Мак-Грегор чувствовал, что и эти часовые слегка отдают бутафорией. И только кази с иракским Али, тощие и настоящие, придавали обстановке встречи требуемый достоверный вид.
— Так что же там, в Париже? — сказал Али. — Запутанная штука получилась?
— Сейчас я расскажу, и сами сможете судить, — сказал Мак-Грегор и стал излагать шаг за шагом все свои действия в Европе. Али и кази слушали не перебивая, сидели за столом в напряженном молчании. Но когда Мак-Грегор кончил, кази не смог скрыть растерянного удивления.
— Какой спутанный клубок, — проговорил он. — Объясни же нам, что это все означает по-западному.
— Распутать клубок непросто, — сказал Мак-Грегор. — Все правительства на Западе внезапно заинтересовались курдским будущим, и все не прочь вмешаться.
— Это не ново, — сказал Али с мрачным выражением на больном лице.
— Да, но впервые все они принимают всерьез идею курдской автономии, даже идею суверенной курдской нации. А это уже нечто совершенно новое.
— Выходит, мы делаем успехи, — сказал кази. — Но в чем же тогда загвоздка? Почему они не помогают нам — и даже не дают приобрести оружие?
Мак-Грегор пожалел, что у него нет лучших объяснений, чем те, которые в Европе казались очевидными, но здесь, в горах, неясны и чужды. К Шрамму сегодня утром подошли с больным ребенком две горянки, приняв его за чужеземного врача (по их мнению, раз ты чужеземец, значит, доктор). Француз печально объяснил, что он не врач и помочь не может. Женщины ответили разгневанным плевком и крепким ругательством…
— Загвоздка в том, — сказал Мак-Грегор, облокотись на пыльный стол, — что они примут идею курдской революции, только если смогут обеспечить себе от нее выгоду.
— Каким способом обеспечить?
— Любым: с помощью денег, оружия или обещаний, политических махинаций, подкупа. Любым способом, который даст им то, чего они хотят. Французы — те, видимо, удовлетворятся чисто коммерческими выгодами от нефти и газа. Поэтому я и решил, что французы будут для нас полезнее других.
— А французы — честные? — спросил кази.
— Как ты можешь задавать такой вопрос, кази? — сказал Мак-Грегор с грустной усмешкой. — Французы слабее всех прочих, вот и все.
