Сью Таунсенд - Женщина, которая легла в постель на год
Близнецы изобразили, что их тошнит, и заткнули уши звуконепроницаемыми наушниками. Проезжая знак поворота на Лидс, Брайан и Поппи любовно мурлыкали друг другу серенаду «Ты стала частью меня».
* * *
Едва лишь Брайан высадил их напротив Сентинел-тауэрс, близнецы ринулись к лифту, чтобы поскорее выставить рождественские подарки от родственников на интернет-аукцион. Подержанные айпэды были до смешного отсталыми от новейших технологий и не годились для продвинутых нужд Брайана-младшего и Брианны. Планшеты лежали на дне черного целлофанового пакета. Там же находился шарф, который Руби связала для внука, и автобиография Тони Блэра с надписью на первой странице «Брианне в день Светлого Рождества от бабушки Ивонн».
Но Поппи задержалась и попыталась с помощью взгляда передать Брайану, что считает его самым неотразимым мужчиной в мире и ей невыносима разлука с ним.
* * *
В половине четвертого утра Брайан-младший услышал, как открылась дверь в комнату Поппи и зашумела вода в душе.
Поппи фальшиво напевала:
– Я стала частью себя!
Брайан-младший разозлился. Он ударил кулаком в стену и испугался при мысли, что способен на самом деле убить Поппи.
В глубинах интернета Брайан-младший уже нашел способ, как заставить кого-то «исчезнуть» и остаться непойманным.
Глава 44
Сестра Спирс велела Еве снять ночную рубашку. Она хотела обследовать тело пациентки на предмет пролежней.
Ева как могла прикрыла свою наготу покрывалом.
– Я знала людей, умерших от декубитуса, миссис Бобер, – подбодрила медсестра. – Если за пролежнями не следить, они могут привести к некрозу, образованию язвы, а в финале и к ампутации. – Она приподняла лодыжки Евы и критическим взглядом изучила пятки. Затем переместилась к ягодицам и закончила осмотр ощупыванием локтей. Сестра Спирс, по-видимому, слегка разочаровалась, не найдя никаких пролежней. – Наверное, вы пользуетесь хорошим защитным кремом.
– Нет, – сказала Ева, – но я знаю об опасности пролежней и поэтому не забываю двигаться и менять позы.
Когда пациентка оделась, медсестра измерила ее давление и нахмурилась, увидев результат, хотя тот не выходил за рамки нормы. Затем вставила термометр в ухо Евы и снова нахмурилась, посмотрев на показатель. Убрав градусник, сестра Спирс спросила:
– Как поживает ваш кишечник?
– Мой в порядке, а ваш? – вежливо ответила Ева.
– Я рада, что вы способны на такую беззаботность, миссис Бобер, учитывая все обстоятельства. По словам вашей матери, ваш муж живет в пристройке с другой женщиной.
– В сарае.
– Ваша мать также рассказала, что когда вам необходимо воспользоваться уборной, вы сооружаете то, что сами называете «Белым путем», и считаете этот самый путь продолжением своей постели. Это правда?
– Да, правда. Белый путь и есть продолжение моей постели. Если я прострелю вам череп и он разлетится на куски, сестра Спирс, как правильнее рассматривать пулю: саму по себе или как продолжение пистолета? – Ева вспомнила этот пример из подслушанной однажды за завтраком дискуссии о квантовой физике между Брайаном и Брайаном-младшим. Спор закончился падением банки с вареньем из рук мужа на пол.
Сестра Спирс хмуро делала пометки в карте Евы.
– Я бы хотела прочесть, что вы там написали, – сказала Ева.
– Боюсь, эти заметки – конфиденциальная информация, – отрезала медсестра и отодвинула карту подальше от Евы.
– Вы ошибаетесь, сестра Спирс, – возразила Ева. – По закону пациент вправе читать свою карту.
– Я пришла к заключению, что вы недостаточно умственно здоровы, чтобы читать свою карту. Это может спровоцировать у вас психический срыв.
– Я физически и умственно здорова.
– Психически больные, как правило, считают себя полностью здоровыми.
– Значит, вы хоть так, хоть этак правы? – усмехнулась Ева.
– В этом вопросе мне послышался оттенок паранойи, – насторожилась сестра Спирс.
– Вы достаточно квалифицированы, чтобы диагностировать психические заболевания? – поинтересовалась Ева.
– У меня нет соответствующего образования, но хватает личного опыта. В моей семье был случай психической ненормальности, этого не нужно стыдиться, миссис Бобер.
Ева почувствовала холодок страха.
– И вы из своего личного опыта вывели, что я психически нездорова?
– Я отправлюсь в больницу и сообщу вашим врачам, что, по-моему, у вас своего рода нервный срыв. Опять же, миссис Бобер, не бойтесь. Подобными расстройствами страдали многие выдающиеся люди. Вспомните Черчилля, Алистера Кэмпбелла, Леса Денниса.
– Но с моей психикой все в порядке! – настаивала Ева.
– Медицина продвинулась далеко вперед с тех пор, как бедный мистер Черчилль страдал от депрессии и называл ее «черная собака, которая всегда со мной». Изобретены чудодейственные препараты, и всего через несколько недель вы снова станете собой. Сможете встать с постели и снова присоединиться ко всем нам.
– А я не хочу к вам присоединяться.
Сестра Спирс надела темно-синий дождевик и аккуратно протянула ремень через коричневую кожаную шлевку.
– Я непременно к вам еще зайду. До свидания, миссис Бобер.
* * *
Пять минут спустя, услышав снизу голос матери и звук захлопнувшейся входной двери, Ева крикнула:
– Мама!
На подъем по лестнице у Руби ушло больше времени чем обычно, и, дойдя до кровати Евы, она тяжело дышала.
Ева не хотела расстраивать мать, но откровенный разговор уже назрел. Ева спросила:
– Значит, ты побеседовала с медсестрой?
– Да, – кивнула Руби. – Спирс рассказала о докторе Бриджесе. Представляешь, он уже три дня не ходит на работу – как-то повредил нос анимированным пинцетом.
– Автоматизированным, – исправила оговорку Ева. – И Спирс не следовало сплетничать о врачах.
– Ей не по вкусу этот чернокожий доктор, Проказзо, говорит, он натуральный лентяй. Ну, медики все такие и есть, а?
– Нет, они не такие.
– Я бы ни за что в мире не согласилась на работу Спирс. На все эти тошнотворные вещи, что ей регулярно приходится делать. Она описала несколько самых запущенных случаев. Отвратительно, какими только гадостями бедняжка не вынуждена заниматься.
– Ты насплетничала ей о Брайане и Титании, что они якобы живут в пристройке.
– Но я ведь не могла сказать, что они живут в сарае, разве нет?
– И зря ты проболталась о Белом пути.
– Но все давным-давно знают о твоем Белом пути, – возразила Руби.
– Все?
– Ну, все, с кем я знакома. Сказать по правде, Ева, все думают, что это сумасбродство с твоей стороны.
– А ты, мама? Ты сама как думаешь? Что это сумасбродство?
Руби печально покачала головой и вздохнула:
– Я думаю, что никогда тебя толком не знала и никогда не узнаю. Никто из нас больше тебя не знает, дочка. Мы все хотим, чтобы к нам вернулась прежняя Ева.
– Прежняя Ева мне не нравилась. Она была несчастной трусихой.
– Тебе давно пора сменить обстановку. За четыре месяца, небось, наотдыхалась. Неужели тебе не хочется встать, принять душ, вымыть волосы этой твоей овощной штукой…
– Травяной, – поправила Ева.
– … одеться потеплее и пройтись со мной по магазинам? В парке уже появились подснежники. Я могла бы позаимствовать у Стэнли инвалидную коляску. Ты стала легкая как пушинка, мне будет легко тебя везти. Я присмотрю за тобой, Ева.
– Ты не понимаешь, да, мама? Считай меня огромной гусеницей. Я окукливаюсь здесь, в этой комнате.
Руби стало неловко:
– Ты говоришь глупости, перестань!
– Но однажды я сброшу кокон, – мечтательно улыбнулась Ева. – Я с нетерпением жду этого момента. Интересно, какой бабочкой я окажусь?
– Одинокой, если продолжишь нести вздор в том же духе.
* * *
Руби спустилась вниз и обнаружила там Титанию, опорожняющую стиральную машину. Вещи любовников тесно переплелись. Одна из рубашек Брайана поглотила ночную сорочку Титании.
– Значит, вы не на работе? – спросила Руби.
Титания, считавшая Руби рекордсменкой по недалекости, терпеливо ответила:
– Очевидно, нет, раз я здесь, на кухне, позиционируясь в трех измерениях. Даже в четырех, если считать время.
Кивнув в сторону комнаты дочери, Руби вздохнула:
– Ей становится все хуже. Только что Ева сказала, что она – огромная гусеница.
Титания выпучила глаза:
– Вы уверены, что она не сказала что-то вроде «у меня заусеница» или «принеси мне гусятницу», или другое созвучное?
– Знаю, что я не молоденькая, но я своими ушами точно слышала, как она заявила «Я огромная гусеница».
– То есть, насекомое?
– Вот-вот.
– Очень по-кафкиански[27], – пробормотала себе под нос Титания.
