Семья - Тосон Симадзаки
— Она вся горит! — прошептала о-Юки. Санкити осторожно прикоснулся рукой к худенькому плечику ребенка. О-Фуса пылала огнем.
— Мы поедем в больницу, там тебя посмотрит врач. Не бойся, ты ведь у нас умница! — ласково приговаривал Санкити.
— Мамочка, сделай мне, пожалуйста, челку, — попросила о-Фуса.
Мать начесала ей волосы на лоб, остальные перехватила на затылке лентой.
Пришли рикши. Первой села о-Юки. Санкити вынес дочь на руках и бережно передал ее жене. Служанка с грудным Танэо поехала следом,
— Нобу, — обратился Санкити к племяннице, — я тоже поеду. Прошу тебя, побудь дома, пока я вернусь.
Санкити поспешно вышел из дому. Он решил ехать трамваем.
Весь день родственники и жившие поблизости друзья приходили к о-Нобу справиться о здоровье о-Фуса.
— Тебе, Нобутян, наверное, скучно одной! — посочувствовала соседка — учительница начальной школы, проходя мимо окон.
Доктор, посмотревший о-Фуса, сказал, что состояние девочки крайне тяжелое, и не только о-Юки, но и Санкити не покидали больницы. В доме Санкити ночевал Морихико. Утром он возвращался к себе в гостиницу.
В комнатах было очень тихо. У соседей на дворах громко кудахтали куры. Кудахтанье слышалось через дорогу и разносилось далеко в неподвижном вечернем воздухе.
Высокий плотный человек в коротком кимоно, хакама и элегантной шляпе остановился перед воротами. Это был Морихико — отец о-Нобу. Уже больше недели о-Фуса была в больнице. Сегодня Морихико не был на службе, а ездил проведать ее и поэтому приехал раньше обычного.
— А, папа, — выбежала ему навстречу о-Нобу. Морихико, покинув родные места, долгие годы жил один в гостинице. Ему редко удавалось побыть с дочерью. Войдя в дом, он стал рассказывать о Футтян, потом спросил, как управляется с делами о-Нобу. Слушая дочь, он отмечал про себя, что в ее речи еще проскальзывают словечки, которые она привезла из своих мест. В этом не было ничего удивительного, ведь о-Нобу не так давно жила в Токио.
— Ну, а как твоя голова? Дядя сказал мне, что ты плохо себя чувствуешь, и хорошо бы тебе отдохнуть от ученья. Что же ты молчала сама? Или страшинка какая в тебе сидит?
Непроизвольно Морихико и сам заговорил, как говорили в его родных местах. Морихико был рад случаю сделать дочери наставление. Степенно, неторопливо, как и подобает главе старинного семейства, Морихико перечислил ей главные добродетели человека: терпение, бережливость, человеколюбие и прилежание. О-Нобу, давно не разговаривавшая с отцом, слушала его застенчиво.
— А я и забыл, что конфеты тебе принес, — спохватился Морихико и, засмеявшись, достал из рукава кимоно бумажный кулек. Затем огляделся вокруг и сказал: — Чем только они в этом доме дышат! Санкити весь день трубкой дымит. А вентиляции нет никакой. Я у себя каждый вечер перед сном открываю окна. Ложусь спать, только когда хорошо проветрится комната. Я ни за что не усну, если в доме накурено.
Он попросил нож и вырезал в каждой комнате в верхней части сёдзи небольшое квадратное отверстие.
— Ну, мне пора идти, Нобу!
— Ты уже уходишь, папа?
— Да. Сегодня дядя приедет домой, он мне говорил, так что ты не будешь одна. А меня ждут дела. Но я еще не раз приду сюда ночевать.
Когда Санкити приехал вечером из больницы, о-Нобу рассказала ему, что отец заходил к ней, но снова ушел и ночевать не придет.
Санкити вышел на веранду и, увидав соседку, живущую напротив, поздоровался с ней.
— О, Коидзуми-сан, вы сегодня будете ночевать дома? — отозвалась учительница. Стукнув решетчатой дверью, она вышла из дому, обогнула бамбуковую изгородь со стороны колодца и через садик подошла к веранде. Она была уже не первой молодости, сын ее ходил в среднюю школу. Всегда очень вежливая, она говорила, отчетливо произнося слова, но в ее разговоре было что-то провинциальное.
— Как себя чувствует маленькая о-Фуса? Она так плохо выглядела, когда я навещала ее в последний раз. Мне было очень больно смотреть, как она страдает.
Санкити коротко рассказал о состоянии дочери и со вздохом заключил, что надежды на благополучный исход, кажется, нет.
О-Нобу тоже вышла на веранду узнать о здоровье сестры.
— Если будет совсем плохо, из больницы дадут телеграмму, — добавил Санкити. — Мне обещал врач, я очень просил его. Я приехал всего на один день по делам.
— И что это у вас такое с детьми... Мать нашего хозяина говорит, что вы, верно, с дурной стороны приехали сюда... Я, конечно, в это не верю. Но ведь за какой-нибудь год все три девочки... Не могу я этого понять, сколько ни думаю.
— Мне говорили, — сочувственно продолжала она, — что девочка на всю больницу кричала: «Мамочка, мамочка!» Каково это слышать матери...
— Да, целую неделю она все звала и звала мать, — ответил Санкити. — А теперь и голосок ослабел.
Учительница ушла домой, когда далекая полоса неба между соломенной крышей хозяйского дома и темной хвоей сосен окрасилась в яркий желтый цвет. Санкити вышел в сад. Он беспокойно шагал взад и вперед.
— Я всю эту неделю почти ни одной ночи не спал. Сегодня я в больницу не поеду. Приготовь мне постель здесь, я лягу пораньше. Если у тебя болит голова, ложись и ты скорее.
Санкити лег рано, но уснуть не мог. Каждый миг могли прийти с телеграммой. Раздражал особый больничный запах, въевшийся в кожу. Этот запах незаметно вернул его мысли к о-Фуса... Лампа... Кровать... Над изголовьем для защиты от света натянут кусок черной материи. Возле о-Фуса сидят жена и сиделка. Рядом служанка с Танэо на руках. Сестра в белом халате то входит в комнату, то выходит. О-Фуса, напрягая последние силы, которые еще есть в ее детском тельце, кричит, кричит так, что кажется, лопнет ее маленькая головка... Вконец измученный, Санкити уснул, будто провалившись в глубокую черную яму.
На другой день Санкити все утро провел дома, а днем о-Нобу опять осталась одна.
— Хорошо, конечно, — сказал Санкити, уходя, — когда можешь не отходя сидеть подле ребенка, как твоя те-
тушка. А мне надо заботиться о деньгах. Кто-то должен кормить семью...
Вернувшись, он опять повалился на постель, как убитый.
«Мамочка!» — услышал Санкити во сне и очнулся. Было уже поздно. Поужинав, Санкити поговорил немного с о-Нобу о дочке и опять лег. Он не знал, сколько времени проспал. В соседней комнате ровно дышала племянница. Он лежал неподвижно, а в ушах его непрестанно звенело: «Мама, мама, ма-мочка-а-а!» Этот раздирающий душу крик ни на секунду не затихал, пронзая острой болью мозг и сердце.
Как сквозь сон, услыхал он стук в ворота.
— Коидзуми-сан, телеграмма!
Санкити не помня себя вскочил. Открыл дверь, взял телеграмму. Она была из больницы: «Пульс очень плохой, приезжай немедленно». Санкити пошел будить племянницу. О-Нобу что-то пробормотала и опять уснула.
— Вставай, телеграмма из больницы!
— Это, оказывается, на самом деле, — сказала о-Нобу, приподнявшись в постели и протирая заспанные глаза. — А я думала, это мне снится.
— Я должен немедленно ехать. Мне жалко тебя поднимать. Но делать нечего. Сходи, пожалуйста, за рикшей.
Санкити вышел из дому и стал ждать. Трамваи еще ходили. Был праздник Инари, бога урожая. Небо над Синдзюку светилось. Где-то вдалеке лаяли собаки. Прибежал рикша. Санкити решил доехать до Синдзюку и там пересесть на трамвай.
— Не бойся тут одна! — сказал он племяннице и сел в коляску.
О-Нобу вошла в дом, заперла двери и легла в остывшую постель. В ее маленькой голове еще долго бродили разные мысли. Ее пробирала дрожь. Она никак не могла уснуть. По деревянной крыше застучал дождь...
Перед домом остановился рикша. Из коляски выпрыгнул Сёта. Он толкнул калитку.
— Нобутян, все вернулись! — позвал Сёта, открыв решетчатую входную дверь.
О-Нобу услышала его голос, вскочила с постели и выбежала из комнаты. Вместе с Сёта приехал Морихико.
— И о-Фуса тоже?
— Да, сегодня утром... На рассвете перестала дышать. Сейчас все подъедут.
