Жемчуга - Гусева Надежда
Он был счастлив. Девочка поняла его.
Люди плачут по разным причинам. Ия плакала оттого, что понимание происходящего придавило ее. Непонятно работающий мозг будущего хирурга-гения щелкнул и выдал результат, к которому она была еще не готова.
Она поняла следующее:
Мальчик, сидящий с ней рядом, – волшебник.
У него есть свой мир, который никогда ей до конца не откроется.
Теперь ей нужно всю жизнь оберегать и этот мир, и этого мальчика, причем оберегать их главным образом друг от друга.
Тяжеловато для десятилетней девочки.
5
Не всякая измена является изменой физической. Бывают измены гораздо страшнее. Только раз в жизни Родион предал Ию и, если бы не ее мудрость, жестоко бы за это поплатился. Возможно – потерей разума, а возможно, и потерей жизни. В любом случае он разрушил бы сам себя.
Хотя предал – это, пожалуй, громко сказано. Он попросту на время забыл о ее существовании.
Это случилось лет пять спустя после их знакомства. Было лето, жара, сосновый бор и спортивный лагерь. Девочка сразу привлекла к себе внимание. Казалось, куда ни пойдешь, куда ни взглянешь – повсюду звенел ее смех, сияла яркая майка и насмешливо поглядывали глаза цвета спелых желудей. Она была как тугой ветер, как заплыв в ледяной воде, как аксиома в геометрии – все раз и навсегда, пусть непонятно, зато не надо думать о доказательствах. Она подхватывала как вихрь, и все смеялась, смеялась…
Она смеялась над всем. И в том числе – над его рисунками. Впервые в жизни над ними кто-то смеялся. И впервые они показались Родиону плоскими и жалкими – всего лишь черточки красок на сгустках спрессованной целлюлозы.
Они сидели на нагретом подоконнике и делали отрядную газету – прямо посреди розового света, запаха скошенной травы и криков ласточек. Родион рисовал и думал – кого она ему напоминает? Где он уже видел ее, вот такую же, только совсем другую?
– Ну, это уж никуда не годится, – говорила она, облизывая губы. – Это ж газета, а не на выставку нести. Чего у него глаза такие, будто съел дыню с селедкой?
– Это…
– А это? Фи-и… – она рассмеялась. – Родь, ты что, по жизни такой странный или прикидываешься?
– Я…
– Понятно. В общем, делаем так и так…
Кроме газеты, он не создал за двадцать дней ничего. Абсолютно ничего.
Ия так быстро забежала на пятый этаж, что с полминуты астматично дышала, не в силах слова сказать. Но мама Родиона и так все поняла.
– На реке. Утащил все.
Она боялась не успеть. Что-то творилось, и ей было страшно. И то сказать – страж из нее получился паршивый. Не уберегла…
Она не успела.
Родион сидел на бережку – подросший, повзрослевший, загорелый, спокойный – и пускал в воду кораблики. Разноцветная флотилия медленно уплывала, оставляя в фарватере размывшиеся пятна гуаши и акварели. Рядом догорал костер. В нем скукожились хрупкие серые листочки. Вкусно пахло картошечкой. Рядом валялись пустые коробки.
Ия замерла.
А потом бросилась на Родиона. Она дралась, кусалась и царапалась, отчаянно спасая осколки погибшего мира, уничтоженного огнем и потопом.
Осталось всего две с половиной коробки.
Две были самыми старыми – Солнце, горы, море, диковинные растения, странные, наполненные мудростью и чистотой звери, птицы с глазами как драгоценные камни, шестикрылые бабочки, драконы, расписные змеи, фантастичные морские создания…
– Тигр! – истерично крикнула Ия. – Тигр где, ты, гадина?
Родион молча протянул помятый посередине листок – наполовину кораблик.
Она не кричала и не обвиняла. Никогда в жизни она не сказала: «Как ты мог?» и «Я же говорила!».
Она просто собрала листы в коробки, развернулась и ушла. Спасенный осколок, хрупкая жизнь полумертвой вселенной, поломанный Тигр…
В третьей коробке испуганно сжались немногие уцелевшие люди. На самом дне дрожали от страха Бры и его команда. Вовы и его подруги на листе давно не было.
Задыхаясь от позднего раскаяния, Родион смотрел ей вслед.
Он болел до конца лета. По ночам истошно орал. Сон мучил его. Во сне они приходили и говорили с ним. Их было множество – одни жаловались, другие умоляли, но страшнее всего были те, что смиренно смотрели прямо в глаза и пытались утешить.
А однажды ему приснилась девочка из лагеря. Вскочив с постели в холодном поту, он рывком вытащил из-под кровати спасенную Ией коробку. И похолодел еще больше. То, что Вова рано или поздно исчезнет, он понял давным-давно. Он сам выжил его из своего мира, ревниво смел, показав напоследок язык. Но про девочку он забыл. И ее тоже не было. А ведь Иван Саввич, гений психологии, так тщательно и с нажимом их прорисовывал. Теперь не осталось и следа…
И он вдруг с ужасом понял – вот кого ему напоминала смеющаяся аксиома с желудевыми глазами.
6
Им не нужно было думать над выбором профессии. Все решилось так органично, будто уже при зачатии каждому выпала одна-единственная дорога.
К тридцати трем годам Родион стал настолько востребованным иллюстратором, что за счастье работать с ним сражались крупнейшие издательства, рекламные агентства и даже студии мультипликации.
Ию он почти не видел. Она редко вылезала из клиники. У врачей вообще, а у нейрохирургов в частности, нет права на ошибку. У нее же не просто не было ошибок, при ней никто из персонала не мог их совершить. Как только она натягивала перчатки, тонкие пальцы, будто связанные из ломкой соломы, становились до ужаса быстрыми и ловкими, длинный рот сжимался в нитку, а на бледном лице загорались красноватые пятна.
Слабая здоровьем, она быстро уставала, но на работе этого не показывала. И часто засыпала прямо за столом, не снимая одежды, пока Родион наполнял ей ванну.
Завтракали яичницей с шампиньонами и вчерашним рагу. Левая рука Родиона отправляла еду в рот, правая рисовала в блокноте. Ия потягивала черный кофе.
– Так что ты вчера сказала? Переведи.
– Когда?
– Вчера. Настолько худо было, что провалы?
Вчера вечером Ия явилась домой усталая как собака, да к тому же еще и под хмельком – случай редкий, если не сказать исключительный. Ее старинная подруга и коллега праздновала юбилей.
Ия на автопилоте поднялась домой, весело кивнула Родиону, прошла в спальню и рухнула на кровать прямо в шапке, пальто и сапогах. Когда Родион оправился от шока, он первым делом вытащил из-под нее свои рисунки и только потом принялся осторожно раздевать.
Ия забормотала, потом сгребла рукой бережно отодвинутые листы, подслеповато прищурилась и лукаво улыбнулась.
– Дуэ дименсионис! – гордо провозгласила она.
– Что?
Но она уже сладко посапывала, подсунув под ухо лисью шапку с хвостиком.
– По-моему, ты шпарила по латыни. Это нечестно.
– А! Вспомнила. Duae Dimensiones.
Родион приподнял брови, ожидая пояснения. Вместо них Ия потерла переносицу и добавила еще кофе из кофеварки.
– В отпуск хочу, – сказала она. – До страсти.
– В чем проблема? Поехали.
– Это у тебя все просто… У нас сыра не осталось?.. А, это… Это означает – «два измерения».
Родион молчал. Иногда он соображал очень медленно.
– Ну, вот мы с тобой живем в трехмерном мире, – объясняла Ия с набитым ртом. – А твой – двумерный. Молодец – взял и создал Вселенную. Вот и все. В отпуск хочу. Хочу в отпуск.
Так как оба были не любители шумных компаний, домик решено было снять подальше от людской суеты. Юная представительница турагентства подсовывала Родиону разные фотографии. Он листал их, постепенно мрачнея. Все это было не то… Только под вечер, в четвертой по счету фирме он нашел, что хотел, и с легкостью отсчитал солидную сумму.
Ие он решил устроить сюрприз и ничего не сказал.
Дом был очень старым. Кто здесь жил, какие события происходили – история не сохранила. Известно было, лишь что в прошлые века в нем помещалась небольшая таверна – об этом говорили почерневшие от времени бочка и кружка, вывешенные над входом, и кольца коновязи в стене.
