Возвращение принцессы - Мареева Марина Евгеньевна

Зазвонил телефон. Вздрогнув, Нина подняла зареванное лицо от мокрой подушки. На ощупь нашла трубку — за окнами уже стемнело, сгустились осенние сумерки…

— Да, — произнесла она, надеясь услышать Левкин голос. — Алло!

— Нина Николаевна? — Незнакомый мужской басок. — Добрый вечер. Вы не могли бы сейчас спуститься вниз? Мы ждем вас возле подъезда.

— Кто это — мы? — спросила Нина устало.

В голове шумело, вязкая слабость, обморочная пустота усиливались с каждой минутой. Три бессонных ночи, две таблетки снотворного».

— Мы хотим поговорить с вами, Нина Николаевна. — Голос учтивый, сдержанный, внушающий доверие. — Это касается Дмитрия Андреевича.

— Димы? — Нина присела на постели. — Вы были в больнице?

Она плохо соображала сейчас. Кто этот человек, почему он предлагает ей спуститься вниз — все это было неважно. Значение имело только одно: Дима.

— Я сейчас спущусь.

Нина встала и метнулась к креслу, но пошатнулась, едва не упав. Движения ее были заторможенны и бестолковы. Дима!.. Нина потянулась к блузке… Этот человек что-то знает о Диме. Может быть, он отвезет ее в больницу?

Она выбежала из парадного, на ходу запахивая вязаный жакетик. Невысокий широкоплечий мужчина шагнул навстречу.

— Нина Николаевна? Добрый вечер. Вот сюда. — Он открыл дверцу микроавтобуса «Мицубиси» и протянул Нине руку.

Нина не без труда забралась в салон. В голове по-прежнему шумело, каменная усталость сковывала движения. Эти чертовы таблетки, кажется, начинали действовать только сейчас.

Незнакомец пристроился на соседнем сиденье и дружелюбно, почти по-свойски заметил:

— Вы жакетик-то изнанкой наружу надели. Плохая примета. Точно не помню: то ли побьют, то ли денег не будет.

— Их и так нет, — пробормотала Нина.

— Ну как же нет? — удивился незнакомец и едва заметно кивнул шоферу. — А дом загородный вы продали только что… Ведь продали?

— Продали, — согласилась Нина. — И все деньги отдать пришлось. Почти все. Мы потому его и продали, чтобы с долгами рассчитаться. За одну аренду — сорок тысяч, Дима два этажа арендо… А вы кто? — спросила она, перебив саму себя. Только теперь смутная тревога проснулась в ней, переборов сонную одурь. — Вы кто? — повторила Нина, вглядываясь в лицо незнакомца. — Куда мы… Мы что, едем куда-то? Куда?!

— Жа-аль, — протянул незнакомец почти сочувственно. — Я-то думал, у вас полтинник в наличии, как минимум. Что, совсем денег не осталось?

— Тысяч восемь, — автоматически ответила Нина, напряженно вглядываясь в окно: микроавтобус отъехал от ее дома и остановился в безлюдном углу двора, возле цепочки гаражей. — А в чем дело? Вы можете мне наконец…

— Нина Николаевна, я представляю интересы владельцев мини-маркета «Услада». Вернее, того, что от него осталось. — Незнакомец говорил по-прежнему спокойно, негромко, доброжелательно.

— Да… — пробормотала Нина. — Да, это ужасно. Нам пока не звонили… Из… из милиции.

— А они и не позвонят, — усмехнулся незнакомец. — Зачем нам с вами лишняя головная боль, правда? Суды, повестки, то-се… Мороки — на полгода. Так?

Обморочная слабость не проходила. Нина тупо кивнула, пытаясь сосредоточиться. Она старательно вслушивалась в то, что говорил незнакомец, но смысл слов ускользал от ее сознания. Одно она поняла, трудно было не понять: эти люди хотят, чтобы им заплатили за ущерб. Без всяких судебных разбирательств. Как можно скорее Господи, сделай так, чтобы они запросили не больше пяти! Чтобы три тысячи остались на жизнь, на первое время…

— Здесь акты. — Незнакомец взял с сиденья большую кожаную папку. — Акты, описи. Все как полагается. Можете ознакомиться. Магазин разрушен, выбиты витринные стекла. Товару побито-попорчено на круглую сумму. Ну а то, что не попало под колеса вашей машины, растащили под шумок, пока суд да дело, наши славные москвичи и гости столицы. Во кому повезло-то! Подсуетились, доложу я вам. За десять минут каких-то, пока хозяева не подъехали с гаишниками, все, что можно было разворовать, — смели! Подчистую!

— Сколько вы хотите? — глухо спросила Нина.

— Подчисту-ую, — повторил незнакомец, будто и не слыша ее. — Люди кушать хотят. А уж на халяву…

— Сколько?! — Нина повысила голос.

— Ну, об этом имеет смысл с вашим супругом говорить. — Незнакомец накрыл папку короткопалой лапой. — Да только к нему пока никакого доступа, а время не ждет. Сами видите, что творится: цены растут каждый день, ситуация меняется ежеминутно.

Говорить с Димой? Они будут наезжать на Диму?! Он этого не перенесет. Это будет последний удар, это добьет его окончательно…

— Нет! — резко сказала Нина. — Нет, он об этом не должен знать, слышите? Все переговоры — только со мной! Все решаю я Деньги плачу я. Вы поняли меня? Поняли? Сколько вы хотите?

— Да-а… — задумчиво протянул незнакомец. — В общем, надо признать, ваш супруг выбрал не самое удачное время для ДТП с наездом на торговую точку. Отнюдь не захудалую, кстати. Мы, разумеется, фиксируем сумму убытка в условных единицах. Единственное, что сегодня безусловно, — это условные единицы. Так? Хорошо сказал? — И незнакомец хохотнул, коротко и смачно.

— Единицами, как я понимаю, мне не обойтись, — сухо сказала Нина и замерла в ожидании приговора.

— Правильно понимаете, — согласился незнакомец. — Речь идет о десятках. Тридцать тысяч долларов. И это еще по-божески, уверяю вас.

Теперь он жил, как когда-то в молодости, когда в первый раз ушел от жены и вот так же скитался по друзьям, ночуя в чьих-то пропахших скипидаром, сухой ветошью и масляной краской мастерских, кочуя по чужим дачам и уж совсем каким-то странным обиталищам, вроде той комнатенки в Бибиреве, про которую ему сказано было при выдаче ключа: «Олежек, это комната матери любовника моей жены. Они тут встречаются». — «Кто? Мать с женой?» — «Жена с любовником. Ничего, перетерпят недельку-другую. Да, милый, я в курсе. И что? Чем мы не французы?..»

Но теперь все было сложнее. Да, Олега, как и прежде, принимали радушно или с показным радушием — один черт… Стелили ему на кухне или в детской, пили с ним водку, материли, сидя за столом, этого вылизанного, упитанного мальчика в круглых очках, по вине которого все стали банкротами. «Да киндер-то в чем виноват? Шестерка, стрелочник… Его призвали, подтащили к рампе, он спел свою арию Нижегородского гостя…» — «Недолго музыка играла, Олежек! Недолго фраер мухлевал…»

И все же Олег чувствовал себя стесненно, неуютно. Нашел время для приживальства! Он сам себе напоминал незваного дальнего родственника, который явился в чужой дом, когда только что объявили войну: вероломное нападение, всеобщая мобилизация, хозяин вот-вот отправится на призывной пункт, хозяйка, рыдая, собирает ему вещмешок, и до Олега ли сейчас? Кому он здесь нужен?

И все же каждое утро он поднимался по звонку будильника, сползал, зевая, с чужой постели, с продавленной раскладушки, поставленной для него на кухне какого-нибудь бывшего помрежа Коли, владеющего теперь бензозаправкой, и отправлялся в свое отделение «Альфа-банка».

Олег входил под его негостеприимные своды, уже опустевшие, уже пережившие давку августовских дней, столпотворение, хриплые вопли и глухие стенания обманутых вкладчиков.

Вкладчики больше не бились телами о неодолимую преграду, воздвигнутую между ними и курвами-операционистками, не тянули к ним белы руки, моля о пощаде, о снисхождении, крича о попранных правах и голодных детях, вторую неделю сидящих на геркулесовом отваре.

Теперь здесь было пусто. Ласковые дикторши ОРТ и сумрачный дядя с бородой лопатой, хозяин наших денег, вершитель наших жизней, объяснили вкладчикам, что бабок своих те не увидят долго. Может статься — не увидят никогда. Слово «никогда» вкупе с загадочным словом «дефолт» и аббревиатурами типа ГКО и МВФ оказали на сердца и души вкладчиков почти магическое действие.

Вкладчики притихли. Скорбный покой разгладил их лица. Дрожащею рукой нацарапали они на фирменных бланках: «Не замай!», в просторечии — заявку на выдачу вклада. В последний раз, с сиротскою униженной полуулыбкой, взглянули они на операционисток, застывших за оконцами стеклянных перегородок наподобие скифских баб. Взглянули — и потянулись к выходу безмолвной чередой, не ропща, ссутулясь, сжимая в вялых дланях свежие номера московских газет, которые теперь прочитывались с жадным любопытством и затаенным ужасом от корки до корки. Как последние сводки с театра военных действий. Только вместо перечня захваченных противником городов — траурный список низвергнутых банков…