Джон Фаулз - Червь
В: Куда вела тропа?
О: В глухое место, сэр, заросшее деревьями, а между ними большущие валуны. Этакая тесная каменистая впадина, полукруглая, вроде как молодой месяц. Преунылое место, сэр, даже в такой солнечный день. О ту пору птицы по лесам не умолкают, а тут хоть бы одна чирикнула, словно разлетелись. И взяла меня жуть — а ведь мне и без того было не по себе. И решимости поубавилось.
В: Сколько времени вы за ними следовали?
О: Не более часа, сэр. Путь недалёкий, около двух миль, не дальше. Только я нарочно придерживал коня и притом ещё поминутно останавливался и прислушивался, а то за деревьями и кустами их не увидишь. Ну да им, похоже, пришлось не слаще моего: они тоже едва тащились и держали ушки на макушке — не увязался ли кто следом. А меня только и спасал рокот водопада.
В: Расскажите, при каких обстоятельствах вы их вновь увидели.
О: Дело было так, сэр. Отыскал я в разлоге местечко поукромнее да поровнее, снова привязал коня, поднялся немного по склону и озираюсь: куда бы вскарабкаться, чтобы получше разглядеть, что там впереди. Сперва ничего особенного не увидел — только что край разлога. Склон возле него голый. Ну, думаю, час от часу не легче: подберёшься ближе — окажешься на виду. А я-то, дурья башка, понадеялся, что проследить за ними будет не труднее, чем простыню обмочить. Глядь — впереди в полумиле от меня по склону лезет человек. Присмотрелся — Дик. С ним никого. И я решил, что Его Милость и девица остались вместе с лошадьми на берегу. Дик добрался до верха и принялся что-то высматривать, а что — мне было не видно. Край разлога как бы расщеплён — раздваивался точно змеиный язык, вот в эту выщерблину он и глядел.
В: Он не таился от чужих глаз?
О: Я и заметить не успел, сэр. Он задержался не надолго и скоро пропал из вида.
В: Что было дальше?
О: Я было решил, что их путешествию подходит конец — стало быть, полно мне тащиться за ними по пятам, не ровен час заметят. Завёл я коня в кусты: в таком редколесье его всё равно лучше не спрячешь. Иду по бережку мимо того места, где они проезжали, и вдруг — вот те на: в сотне шагов от меня на траве что-то белеется, будто полотно разложили сушить. Я сторонкой подбираюсь ближе, гляжу — а это Луиза. Да такая нарядная.
В: Нарядная? Как вас понимать?
О: В точности так, как я сказал. Разодета точно майская королева — как её в этот самый день наряжают. И тебе льняной холст, и батист, и ленты всякие. Прямо картинка.
В: Полноте, Джонс! Дурак, что ли, я вам достался?
О: Ей-богу, не вру, ваша честь!
В: В таком ли наряде она добиралась до того места?
О: Нет, сэр. Я доподлинно знаю, что до той поры она его не надевала. Ещё у виселицы, когда она зашла за кустик, прошу прощения, нужду справить, я приметил, что на ней, как обычно, было зелёное платье с зелёным исподом и нориджская стёганая юбка.
В: Вы разумеете, что она переменила платье при этой остановке, пока вы разыскивали их следы?
О: Должно быть, так, сэр. И епанчу не накинула. День стоял тёплый, безветренный. Истинная правда, сэр. Право же, если бы мне припала охота рассказывать сказки, неужто я не сочинил бы такую небылицу, чтобы вы остались довольны?
В: А Его Милость?
О: Он стоял повыше, сэр, возле привязанных коней. Стоял и смотрел в ту сторону, куда ушёл Дик.
В: Что же девица?
О: А она, сэр, сидела на берегу, на камне, укрытом епанчой, и в руках у неё был карманный нож с медной наделкой на черенке. Я его прежде видал у Дика. А на коленях у неё майский венок, и она обрезает на нём шипы. Уколет палец и пососёт, уколет и пососёт. А один раз оборотилась на Его Милость, а в глазах укор: вот, мол, что мне приходится из-за вас претерпевать.
В: Выходит, она это не по своей воле?
О: Может, и так, сэр. Бог её знает.
В: Каков вам показался её наряд: бедный, богатый? Кому больше пристало носить такое платье: знатной даме или крестьянке?
О: Пожалуй что крестьянке, сэр. Хоть наряд и недурён: вокруг подола и ворота розовые ленты, чулки белые. Венку я не так удивился: она всю дорогу, где бы мы ни останавливались, нет-нет да и сорвёт цветик. Уж я над ней подшучивал: не горничная благородной леди, а уличная цветочница.
В: Что же она на это?
О: Отвечала, что это ещё не самое скверное ремесло.
В: С Его Милостью она не заговаривала?
О: Нет, сэр. У неё в те минуты была одна забота: майская корона. И вот гляжу я на неё, а она сидит среди зелени, вся белая-белая, ровно молоко в крынке. Воистину чистота непорочная — как говорится, даже слепого проймёт до самого нутра. Увидишь её в этом платье — и сердце взыграет, все тревоги позабудешь. Вы уж, сэр, не прогневайтесь, но никогда ещё она не казалась мне краше и милее.
В: Мила как адская смола. Что было дальше?
О: Постоял я так несколько времени и вдруг услыхал стук шагов, и на другом берегу появился Дик — в аккурат с той стороны, где я его видал. Остановился напротив Его Милости и подаёт знак. Худой знак, сэр: чёртовы рога.
В: Изобразите.
О: Вот эдак, сэр.
В: Пишите так: мизинец и указательный палец выставлены, средний же и безымянный прижаты к ладони большим. Видели вы этот знак прежде?
О: Поговаривают, будто таким манером приветствуют друг друга ведьмы. Я и сам в это верил, как был мальчонкой. Правда, мы-то в те годы употребляли его в шутку либо в бранном смысле: дескать, чёрт тебя побери. Но Дик — тот не шутил.
В: Продолжайте.
О: Его Милость приблизился к Луизе. Она поднялась. Меж ними был короткий разговор, но я ничего не расслышал. Потом перешли к тому месту, где стоял Дик, а тот — скок в воду и перенёс её на другой берег, чтобы башмаков не замочила. Его Милость за ними. И стали они подниматься туда, откуда пришёл Дик.
В: Его Милость при появлении Дика был обрадован?
О: Не могу знать, сэр. Я его лица не видел — ветка мешала. И на знак этот он никак не ответил. А вот как пошёл за Луизой да имел с ней разговор, так, сдаётся мне, дело делать заторопился.
В: То есть как бы явил решимость?
О: Да, сэр. И Луизу тоже, как видно, пытался укрепить. Я приметил: взял он с камня епанчу и подаёт ей на плечи, а когда Луиза отказалась, он так и повесил епанчу себе на руку, словно он ей лакей. Я прямо диву дался. Однако же сам видел.
В: А майский венец она не надела?
О: Тогда — ещё не надела, сэр. Держала в руках.
В: Дальше.
О: И вот, сэр, стою я и ломаю голову, как мне теперь быть. Ушли они недалеко, лошадей тут бросили — надо думать, сюда и воротятся. А мой-то конь, как на грех, поблизости, я его путём и не спрятал. Что как они, идучи обратно, его заприметят и обо всём догадаются?
В: Ясно, ясно. И вы последовали за ними?
О: Да, сэр. Тропинка оказалась скверная, камни и камни. Шагов двести она шла круто, потом сделалась ровнее, но такая же каменистая.
В: Конь по такому крутогорью не взберётся?
О: Ну разве что наши валлийские пони, а ваши обычные лошади нет. Наконец достиг я того места, где видел Дика. В полный рост не поднимаюсь: заметят. И вижу перед собой тот уголок, который обозревал Дик — в стороне от разлога.
В: В какой стороне?
О: К западу, сэр, а может, к северо-западу. По левую руку от тропы. Место почитай что голое, ни единого деревца, только трава да кое-где чахлые кривые колючки, а повыше папоротник. Такое, знаете, захудалое пастбище, плоскодонная ложбина, похожая… Ну да, похожая на корзину рыбной торговки с Биллингсгейтского рынка. А на северном склоне, ближе к утёсу, сплошь камни.
В: Что же те, за кем вы сюда поднялись?
О: Их и искать не пришлось: они стояли за три-четыре сотни шагов от меня, хотя со своего тогдашнего места я ещё не видел ни дна ложбины, ни озерца. Но главное-то, сэр, главное! Я заметил, что они уже не одни.
В: Как не одни?
О: Мне было вообразилось, что они наконец встретились с той, о ком мы все толковали — ну вот которую Его Милость так мечтал получить в жёны. Потому что чуть выше них на склоне увидал я женщину, а они стояли перед ней на коленях.
В: Что? На коленях?
О: Именно, сэр. Все трое. Впереди, снявши шляпу, Его Милость, а за ним в двух шагах Дик и Луиза. Точно перед королевой.
В: Эта женщина — какая она была собой?
О: Я, ваша честь, хорошо не разобрал: она стояла, поворотившись в мою сторону, так что я и нос-то высунуть страшился. Что запомнилось, так это платье. Право, диковинное: всё как из серебра и не женское, а как будто мужское. Штаны да куртка. Ни плаща, ни накидки, ни шляпы, ни чепца — ничего.
