Анаис Нин - Шпион в доме любви. Дельта Венеры
Если бы не глаза, внешность его можно было бы назвать аристократической, а в движениях ощущалась юношеская невинность. Шел он, слегка покачиваясь, как будто был навеселе. Вся его сила сосредотачивалась во взгляде, который он бросил на Элену, невинно улыбнувшись и пройдя мимо. Она замерла, готовая рассердиться на искренность, читавшуюся в этих глазах. Однако моложавость его взгляда оказалась сильнее мелькнувшей в них угрозы и зародила в Элене чувство, которое она не могла объяснить, но которое заставило ее оглянуться.
Возвратившись в Казуцу, она почувствовала себя отвратительно и захотела уехать. Механизм бегства уже пришел в действие и вынудил ее признать, что приближается некая опасность. Она начала было подумывать о том, чтобы вернуться в Париж, однако осталась.
Внезапно разлаженный рояль, стоявший в гостиной, скрипнул, и из него посыпалась музыка. Ноты, то и дело коробившие слух своей фальшивостью, складывались в аккомпанемент, который можно услышать в захудалых барах. Элена улыбнулась. Незнакомец откровенно забавлялся. Он колдовал над инструментом и заставлял его звучать совершенно отлично от того впечатления, которое оставлял его мещанский вид — это была уже вовсе не та музыка, что до сих пор исполнялась на нем маленькими швейцарскими девочками с длинными косичками.
Дом сразу ожил, и Элене захотелось танцевать. Тут музыка прекратилась, однако успела заставить Элену почувствовать себя механической куклой, заведенной ее нотами. Она в полном одиночестве кружилась по террасе, как волчок. Неожиданно она услышала над самым ухом мужской голос, говоривший:
— Так значит, в доме все-таки есть живая душа!
Он спокойно смотрел на нее через щели в бамбуковой перегородке, и она увидела, что тело его прижимается к жердям, как зверь к клетке.
— Нет желания прогуляться со мной? — спросил он. — В этом месте мертво, как на кладбище. Это дом смерти, и мадам Казимир всех нас делает каменными. Она хочет превратить нас в сталактиты. Свисая с потолка, мы имеем право ронять в ту или иную сталактитовую дырку по капле в час.
Она пошла гулять с соседом. Первое, что он сказал, было:
— Ну вот, вы уходите из дома, чтобы прогуляться и вернуться обратно. Нельзя так поступать. Это одно из серьезнейших преступлений. Я верую в то, что нужно быть мужественной.
— Люди доказывают свою храбрость по-разному, — ответила она. — Я, как правило, поворачиваю обратно, иду домой и пишу книгу, от которой потом страшно тошнит цензуру.
— Это означает использовать талант не по назначению, — сказал он.
— Я пользуюсь своей книгой как динамитом и несу ее туда, где хочу произвести взрыв, и таким образом пробиваю себе путь!
Только она произнесла эти слова, как в горах, там, где строили новую дорогу, послышался взрыв. Они дружно рассмеялись.
— А, так вы писательница, — сказал он. — Ну а я — человек на все руки: художник, писатель, музыкант и скиталец. Жену и ребенка я взял напрокат для камуфляжа. Я был вынужден одолжить у приятеля его паспорт, а ему пришлось одолжить мне свою супругу и малыша. Без них я бы здесь не очутился. Я обладаю даром возбуждать французскую полицию. И вовсе не потому, что я укокошил мою жену-партнершу, хотя сделать это стоило уже за одно то, что она меня провоцировала. Подобно многим революционерам слова я выступал со слишком многочисленными и слишком громкими речами в том самом кафе, где одним из моих самых рьяных слушателей был одетый в штатское детектив. Как он слушал! Я всегда выступаю с самыми сильными речами, когда пьян.
— Вы никогда меня не слышали, — продолжал он. — Вы не ходите в кафе. Самая привлекательная женщина та, которую не встретишь в толкотне кафеен, когда она тебе понадобилась, ее нужно искать и находить под покровами ее рассказов.
Продолжая говорить, он ни на мгновение не сводил с нее улыбающихся глаз. Эти глаза приковывали Элену своим точным знанием о ее стремлении исчезнуть и действовали как катализатор. Они пригвождали ее к месту, а ветер между тем раздувал юбку, как будто то была юбка танцовщицы, и овевал ее ноги, отчего возникало впечатление, что женщина вот-вот улетит. Он знал о ее способности становиться невидимой. Однако он был сильнее ее и заставлял оставаться, пока ему этого хотелось. Освободилась она лишь тогда, когда он отвернулся. Но ускользнуть от него она не могла по-прежнему.
После трех часов прогулки они легли на груду еловых иголок недалеко от горной избушки. До них доносились звуки механического клавесина.
Он улыбнулся спутнице и сказал:
— Вот было бы замечательно провести здесь несколько дней! Вы бы не отказались?
Он не мешал ей спокойно курить, лежа на еловых иголках. Она не отвечала и только улыбалась.
Потом они вошли в горную избушку, где он заказал обед и комнату. Еду надлежало подать прямо в комнату. Вел он себя невозмутимо, и его распоряжения не оставляли места возражениям. Его решительность в мелочах убеждала Элену в том, что не позволит он остановить себя и тогда, когда речь зайдет о важных вопросах.
Она не испытывала ни малейшего желания повернуться и покинуть его. Она ощущала растущее возбуждение, понимая, что вот-вот должна пережить нечто, что совершеннейшим образом изменит ее существование и поставит в полную зависимость от незнакомого человека. Они даже не знали имен друг друга. Когда он взглянул на нее, она почувствовала себя уже голой и беззащитной, а когда они стали подниматься по лестнице, Элена задрожала.
Когда они переступили порог комнаты с огромной резной кроватью, Элена сначала прошла на балкон. Мужчина последовал за ней. Она почувствовала, что его первая попытка сближения будет такой, что от нее окажется невозможно уклониться. Она ждала. Однако то, что произошло дальше, обмануло все ее ожидания.
Мешкала не она, мешкал он, чья сила воли привела ее сюда. Он вдруг размяк, смутился и утерял всякую решительность, стоя перед ней и бормоча с обезоруживающей улыбкой:
— Вы понимаете, что вы — моя первая настоящая женщина, женщина, которую я могу полюбить? Я вынудил вас сюда прийти. Теперь я хочу удостовериться в том, что вы не откажетесь здесь остаться. Я…
Это признание своей слабости наполнило Элену неведомой ей нежностью. Он овладел собой перед ней и перед той мечтой, которая возникла между ними. Нежность переполнила Элену, и она первой подошла и поцеловала его.
Он взял ее за груди и тоже поцеловал. Она почувствовала его зубы. Он поцеловал ее в шею, туда, где пульсировала жилка, а потом, обхватив ладонями голову, словно хотел оторвать ее от тела, поцеловал в горло. Она зашаталась от желания, чтобы он взял ее полностью. Продолжая целовать, он раздел ее. Одежда падала на пол, а они все стояли и целовались. Не глядя на Элену, он перенес ее на постель, покрывая поцелуями лицо, волосы и шею.
Ласки у него были как у дикого зверя, то нежные и робкие, а то яростные, как выражение его глаз. Было что-то животное в его руках, ласкавших все ее тело, хватавших за лоно и волосы, которые он словно хотел оторвать, как если бы под его пальцами была земля и трава.
Когда она прикрыла глаза, у нее возникло ощущение, что у него множество рук, которые трогают ее всюду, и ртов, так торопливо целующих ее в то время, как по-волчьи острые зубы впиваются в самые мясистые части тела. Он лежал на ней совершенно голый. Она упивалась его весом, упивалась тем, что он сминал ее. Она хотела ощущать его тело в полный рост. Иногда она вздрагивала всем телом. Он нашептывал ей, чтобы она подняла ноги и дотронулась коленями до подбородка, чего она никогда прежде не делала. Он шептал, чтобы она легла на него животом, и ласкал ей спину. Лежа на спине и выжидая, он все время оставался в ней.
Вскоре она отстранилась и стала полулежа замутненным взором из-под спутавшихся волос рассматривать его. Она легла на него так, чтобы ее губы пришлись против члена и обцеловала его вокруг. Он вздыхал, а член при каждом поцелуе вздрагивал. Он положил руку ей на голову и надавил, так что член вошел в рот. Он продолжал держать ее так, пока она двигалась вверх-вниз по стволу, чтобы в конце концов упасть лицом ему на живот со вздохом невыносимого желания и привкусом семени во рту.
Она не могла смотреть на него так же, как смотрел на нее он. Ее глаза заволокло от возбуждения. Стоило ей только на него взглянуть, как она начинала трогать его и ласкать руками, губами или всем телом. Она с животным наслаждением терлась об него. Потом легла рядом и стала водить кончиком пальца по линиям его рта, словно хотела создать рот заново, как слепой, пытающийся признать человека по форме губ, носа или глаз. Слепой, который хочет прочувствовать его кожу, длину волос и то, как они растут за ушами. Она проделывала это легкими движениями, а потом вдруг сделалась грубой и впилась в него пальцами, будто желая убедиться в реальности его существования.
