Владимир Кунин - Русские на Мариенплац
Иду между ними по лесной тропинке, слушаю их трепотню, понимаю, что они немного передо мной выдрючиваются, а все равно, не могу сдержаться – слезы так и катятся, так и катятся. Хорошо, что темно и ни черта не видно.
– А эти ваши «дядя Петя» и «тетя Наташа» – они, что, русские? – спрашиваю, чтобы не молчать.
– Что ты! – говорит Нартай. – Натуральные немцы. Баварцы…
– Правда, Наташа, когда-то, лет пятьдесят тому назад, была украинкой, – говорит Эдик. – Но сейчас… Тут Нартай прав – они натуральные баварцы.
Пока я принимала душ, ребята соорудили ужин. Даже с выпивкой.
Спать они меня уложили в комнатке Эдика. Сами улеглись у Нартая, в пристройке, которую соорудили всего лишь три недели тому назад. Чистенько, уютно…
Я в три секунды отключилась.
Проснулась – ни свет, ни заря. Слышу за стенкой шепот Эдика:
– Да подождет этот твой… Как его?
– Зергельхубер! – шипит Нартай. – Но я же обещал ему…
– Подождет этот Зергельхубер до завтра! Не сдохнет. А то ты сейчас уедешь, а я, как дурак, буду один со стариками разговаривать. Мало ли что они подумают… Неохота каким-то козлом выглядеть и девку в дурацкое положение ставить.
– Тихо ты! Услышит же…
– Да дрыхнет она без задних ног!.. Не уезжай, Нартайчик, прошу тебя. Останься. Ты же знаешь Наташу! Она губки подожмет и станет смотреть в сторону. И будет делать вид, что ничего не понимает. За старика-то я не боюсь. Он свой мужик…
– А ты сразу скажи ей: «Не волнуйтесь, тетя Наташа, мы и за нее будем вам платить двести марок в месяц. И с троих у вас уже будет получаться – шестьсот!» А она каждый пфенниг считает… Я уже обещал, что приеду. Он ждет, понимаешь?
– У тебя телефон его есть?
– Кого?
– Ну, этого… Как его?!
– Зергельхубера?
– Да.
– Есть.
– Ну, пойди к старикам, позвони ему сейчас от них. Скажи: «Эндшульдиген зи, битте, герр… Как его?.. Битте, вартен зи бис морген. Хойте их нихт канн арбайтен. Их бин хойте кранк…» Или еще что-нибудь придумай. Сходи, позвони. Все-таки вдвоем разговаривать всегда легче… А, Нартайчик?
– Ладно… – шипит Нартай. – Черт с тобой. Пойду звонить… А ты не грохочи здесь, дай ей хоть отоспаться. Она вчера шла по лесу и плакала. Я видел, просто говорить не хотел.
– Ну вот… А ты собираешься уехать.
– Ладно. Повтори-ка, как мне сказать по-немецки… Погоди! Я лучше запишу русскими буквами.
И слышу через тоненькую деревянную стенку, как Эдик начинает диктовать Нартаю, что сказать этому Зергельхуберу.
Как они уломали стариков Китцингеров оставить меня пожить в их сарае – я до сих пор толком не знаю!
Но они умудрились дотолковаться с Наташей и Петером – при том, что Эдик тогда по-немецки говорил примерно так же, как Наташа по-русски, а Нартай со старым Петером общался лишь при помощи русских матюгов, технической терминологии и откровенной симпатии друг к другу. Когда они в «Китцингер-хофе» вдвоем – их водой не разольешь! Вот приедете к нам – сами увидите.
Короче, слышу – ушли… Я вскочила, физиономию ополоснула, собрала свою сумку, сделала, на всякий случай, «морду лица» – глаза чуть подмазала, губы припудрила. И сижу. И жду. И ни одной мысли в голове. Где сегодня ночевать?.. Как жить дальше?.. Почему Джефф не отвечает?..
Сижу в состоянии какого-то утреннего отупения, и только одно желание чуть шевелится в башке: вот сейчас снова прилечь, заснуть тихонечко, и больше уже никогда не просыпаться.
Нет, думаю, не годится. Найдут мой труп в этой каморке – кто виноват?! Сразу же возьмут за шкирку Эдика и Нартая. А они тут ни при чем. Покойница сама хотела тихого конца… Но ведь это еще доказать надо! У покойницы не спросишь. «Бедная, бедная девочка… Такая была молодая, такая красивая… Ну-ка, ну-ка, что нам тут вскрытие покажет?.. Ах, она была еще и беременна?! Даже на третьем месяце?..» И обвинят ни в чем не повинных Нартая и Эдика черт-те в чем и сошлют их ни за что, ни про что в какую-нибудь ихнюю германскую Воркуту лет на десять-пятнадцать…
Нет! Тут сдохнуть я просто не имею права! С моей стороны по отношению к этим ребятам – это было бы колоссальным свинством.
Часа через полтора приходит Эдик и говорит:
– Пошли.
Я сумку на плечо, гитару в руку, а Эдик мне и говорит:
– Нет, это ты все оставь. Это тебе сейчас ни к чему. Паспорт захвати на всякий случай. Он у тебя с собой?
– А где же еще? – говорю.
И показываю ему свой паспорт. Он покрутил его в руках и так удивленно спрашивает:
– Что за паспорт-то?
– Обыкновенный, – говорю. – Израильский.
– У тебя даже паспорт израильский?.. – удивляется Эдик.
– А ты что думал? Что я на экскурсию туда ездила?
– Ну и дела! – говорит Эдик. – Пошли…
Выходим мы из его комнатки и оказываемся в огромном сарае. Я вчера с вечера, в темноте и не сообразила, где мы. Думала – дом, как дом…
А в этом сарае – чего только нет! И сеялки, и веялки, и…
Батюшки!.. Танк стоит!!! Стоит себе настоящий танк, с пушкой и пулеметами, со всякими гусеницами. А я до этого танки только на постаментах и на картинках видела.
– Ой, – говорю. – Это что же такое?
– Это памятник моему идиотизму, – говорит Эдик. – Пошли!
Я немного очухалась и спрашиваю:
– А мы сейчас куда идем, Эдик?
– Завтракать, – говорит он. – Знакомиться и завтракать.
Вот с тех пор мы вместе и завтракаем…
Обедаем чаще всего в городе. В «Мак-Дональдсе» или «Бюргер-Кинге». Когда «набрасывают» побольше – в «Виннервальде» или «Нордзее». Там слегка подороже, но вкуснее, разнообразней…
А ужинаем почти всегда в «Китцингер-хофе». Если возвращаемся пораньше, то со стариками. Если поздно, когда старики уже спят (а они рано ложатся), то тогда у меня в «келлере». «Келлер» – это такой подвал под основным домом. «Подвал» – одно название. На самом деле, это такой низкий-низкий первый этаж по-нашему. Там у них прачечная расположена, и автоматическая система отопления стоит, и так называемая «гастциммер» – гостевая комната с душем, с горячей водой, с туалетом… Даже кухонька маленькая с электрической плитой и холодильником. Нам бы в России такие подвалы!
Там я живу. Петер, правда, поначалу хотел в сарае мне пристроить комнатку, рядом с ребятами. Но тут Наташа встала на дыбы! Как это девушка, да еще беременная, будет жить практически под одной крышей с двумя молодыми мужиками?!
Во-первых, это неприлично. Во-вторых, мало ли что может вдруг понадобиться беременной девушке, чего мужикам знать не положено? А в-третьих, это вполне может не понравиться Джеффу, если он, конечно, когда-нибудь приедет за своей беременной девушкой…
Так что пусть Катя лучше живет в «келлере» и чувствует себя там хозяйкой, а не стоит по утрам в одной очереди с мужчинами в сарайный туалет. И вообще, женщине не место рядом с танком, трактором и разным железом!
Тем более что Наташа очень хорошо помнит, как во время войны, когда немцы взяли их Тетеревку, они с матерью почти в таком же подвале прятали целую соседскую семью евреев – и старого Арона, и его дочку Цилю – мамину подругу, и Цилиных детей – Мишку и Сонечку.
Конечно, в том подвале не было ни кухни, ни отопления, а «ходить» по-большому и по-маленькому нужно было в обыкновенное ведро, но ничего… Прекрасно уживались!
И если бы потом их дом не сожгли вместе со старым Ароном, Цилей, Мишкой и Сонечкой, а Наташу не отправили бы в Германию – так все, вообще, было бы очень даже хорошо!..
И Наташа об этом всегда помнила.
Поэтому уже здесь, в «Китцингер-хофе», в пятьдесят третьем году, когда они с Петером были еще совсем молодыми, а цены на строительные материалы – смешно сказать, какие маленькие! – и они тогда еще надеялись, что у них появятся дети, и Петер взялся перестраивать старый родительский дом, – это она, Наташа, настояла на том, чтобы подвал был вполне пригоден для обитания.
ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ,
рассказанная Автором, – о том, как иногда при отборе материала для будущего киносценария сценариста вдруг начинают посещать размышления о самом себе, очень мешающие работе, а также тормозящие полет авторской фантазии, столь необходимой для избранного им ремесла…
Теперь, когда я достаточно подробно узнал все три истории героев (а я уже привык считать их Своими Героями, ибо каждый из них мне оказался глубоко симпатичным) и наконец добрался до момента, когда лохматая эмигрантская судьба причудливо свела их воедино под одной крышей, мне нужно было серьезно подумать, что со всем этим делать дальше?
Если бы я все-таки взялся про все это писать киносценарий, я уже мог бы попытаться подвести предварительные итоги. Подчеркиваю – предварительные. Чтобы понять, какие реальные события, произошедшие с этими ребятами, могут пойти в дело, какими можно безжалостно пожертвовать и что я могу присочинить к финалу, чтобы из всей этой истории не торчали волевые авторские уши.
