Дмитрий Бавильский - Сделано в ССССР Роман с китайцем

Ну не смешно ли – преследовал ее по городам и весям, примелькался всем до последнего концертмейстера, чтобы вот так неловко перейти в

"активную фазу". Азиатка прыснула и вытащила тоненькую, дамскую. С ментолом. Представилась Таней. Самохин смотрел на нее, как под гипнозом, пока вела в отель, пока раздевала, целовала и гладила.

Стряхнул оцепенение в момент, когда оседлала и повела незнамо куда.

Видимо, в даль светлую.

В повседневности Таня оказалась весьма ловкой особой, совершенно не похожей на неземное и отстраненное существо, только не парившее над сценой. Курила, из-за чего голос давно сел, любила резкое словцо и была отчаянной неряхой. Плюс неуемная похотливость, с которой

Самохин на первых порах справлялся, но уже начинал (в шутку, разумеется) задумываться о подмоге.

Таня ввела Самохина в богемные круги пьяных поэтесс и голубых композиторов. Все они, включая непризнанных литературных гениев и звезд рекламных роликов, могли говорить только о себе. Сначала

Самохину все эти самовосхваления казались дикими, но, увидев, насколько легко Татьяна говорит о себе с ними в том же тоне, расслабился: значит, можно. Ну и привел сюда Гагарина.

Когда Гагарин стал официально богатым человеком, к нему потянулись разного рода умники и умницы. Вдруг приняли за своего. Ничего же не изменилось, айкью остался прежним, если что и выпирает, то только деньги, ан нет, оказывается, интеллект тоже измеряется купюрами. Их количеством.

Таня, хороводившая Самохина, решила во что бы то не стало записать пластинку. Разумеется, привлекли Гагарина, а кого еще? Точнее, пока еще не привлекли, лишь собирались, вот и протаптывали дорожки, подготавливали почву. Самохин, готовый на все, лишь бы угодить объекту обожания, рассыпался мелким бесом. Олег тогда еще не привык к подобному обращению, хмурился, но верил лести. Все мы люди, все человеки, и нет ничего слаще, чем продемонстрировать силу недавней ровне. Коллеги, и знает Самохина облупленным, столько всего в первой реанимации, парень он неплохой, почему бы и не?!

Вот и заманили на вручение какой-то премии, Олег даже не понял какой, театральной или литературной. "Премия престижа", как писала авторитетная газета, но какая разница, за книгу или за спектакль?

Ведь банкет начинается после церемонии вручения, интересной лишь цеховым фанатам и узколобым журналюгам. Выбирают, кипятятся, раздувают щеки, спорят, ссорятся, зарабатывают инфаркты и инсульты, а на банкеты приходит совершенно иная публика – блистательная, блистающая и не имеющая никакого отношения к информационному поводу.

Вот и сейчас, Гагарин во фраке, рядом Самохин и его музыкальная

Танечка попадают на праздник, когда все призы уже вручены и люди перетекают от стола к столу. Сейчас именно закуски – самое главное, голод уравновешивает и либералов и консерваторов, демократов и почвенников, представителей "властных структур" и операторов телевизионных каналов, которые хоть и при исполнении, но кушать тоже хотят.

Тем более что их "хозяева" – телевизионные звезды – уже разбрелись по банкетному залу и окружены поклонниками – у каждой ТВ-персоны, стоящей с задумчивой улыбкой, вьется рой людей, будто бы меньших ростом. Телелица воспитанно и задумчиво улыбаются, принимая знаки внимания, они знают, что все их знают, видели, идентифицируют.

Странно, но наше высшее общество и так называемая элита отныне сплошь состоит из узнаваемых лиц. И наоборот – стоит только проявиться в телевизоре, как начинают узнавать, и это оказывается автоматическим причислением к элите общества, к ее высшему свету.

Отчего вся нынешняя светскость имеет неизбывный и невытравляемый привкус медийности. Светские персонажи уже давно не имеют ничего, кроме узнаваемых лиц, коими торгуют направо и налево. Гагарин не перестает удивляться тому, как легко эти люди присваивают работу многочисленных съемочных групп, редакторов и осветителей, парикмахеров и визажистов, анонимно делающих этих самых звезд, тогда как они, сливки общества, и слова сказать не могут без телесуфлера.

Гагарин чувствует себя Наташей Ростовой на первом балу. Вышколенные львы и львицы, ухоженные и блистательные, блестящие, отстраненно-равнодушные к незнакомцам и удивительно приветливые к

"своим". Такое ощущение, что ни у кого здесь нет никаких проблем, только "вопросы", решаемые в течение одной, максимум двух минут.

Именно здесь, небрежно перебрасываясь вроде бы необязательными фразами, люди решают дела, договариваются о проектах и т.д. и т.п.

Со снисходительностью к чужакам, которые если и случаются, то лишь для того, чтобы отразить великолепие признанных и призванных.

Гагарину неуютно, он пьет теплое шампанское, хватаясь за очередной бокал, как утопающий за соломинку. Ибо, несмотря на все его миллионы, он новичок в высшем обществе, здесь его никто не знает, поговорить не с кем – Самохин вслед за скрипачкой упорхал общаться со знаменитостями, решив, что Олегу с руки развлекаться самостоятельно.

С задумчивым, байроническим видом (точно его совершенно не волнует окружение, куда существеннее мысленные мысли, только они и способны занимать) Олег ходит между оживленно беседующих кружков. Смотрит по сторонам, узнает физиономии, намозолившие глаза (выбравшись из телевизора, телефизиономии оказываются, как правило, значительно меньше ростом), кивает им, будто бы так и надо, и вновь с невозмутимым видом идет дальше. К другому кружку, где ему так же неуютно и одиноко. Легкости ему не хватает или навыка быть приятным собеседником. Или вот так же бесцеремонно, как другие щелкоперы внедряться в компании, казалось бы, открытые для посторонних – подходи, говори, общайся…

…но отчего-то не хочется…

Не за что (не за кого) зацепиться, слова журчат, глаза блестят, дамы перебегают от человека к человеку, заканчивая (точнее, не заканчивая) разговор на полуфразе. "Ой, извини, мне еще нужно перемолвиться парой словечек с NN…" Или – "А вот и NN появился, пойду-ка я поздороваюсь…" И совершенно непонятно, почему с этим NN или MM нужно обязательно поздороваться сейчас, а не потом, и зачем вообще нужно здороваться?

Общество взаимного восхищения, где на самом деле никто никем не восхищается, лишь себя показывает, исполненный значения, Гагарин наливается отвращением ко всему вокруг и даже к самому себе, как к невольному участнику ярмарки тщеславия.

Возле столов с тарталетками толчея, закусывают и противники режима, и его сторонники. Охлажденная водка, тонко нарезанные копченые колбасы и ветчины… Гагарин подходит к еде из чистого любопытства, ему почему-то брезгливо есть вместе с этими людьми.

Возле напитков разгорается нешуточный спор. Разумеется, о судьбах родины. Про особый путь России, которого не миновать, ведь у нас даже капитализм имеет иной характер, не такой, как в других странах.

Особенно горячится тщедушный кудреватенький буратина в круглых очках, распаляет себя, несет очевидную чушь. Между тем, вместо того чтобы поднять буратину на смех, ему внимательно внимают несколько телевизионных дам, приятных во всех отношениях. Буратина напирает на вред, который несет миру вообще и России в частности такой страшный зверь, как глобализация.

Ему оппонирует изящная политически подкованная дама восточной наружности (Гагарин мгновенно проникается к ней симпатией, несмотря на то что дама эмансипирована и на робкую гейшу не похожа). Рядом с ними, облокотившись на подоконник, стоит изящнейший доктор Курапатов и несколько незнакомых Гагарину лиц.

Спорщики срываются на крик, словно бы голосом придавая дополнительный вес своим теоретическим выкладкам. Олегу становится забавно – только в России, вероятно, люди могут вот так кипятиться, размышляя на абстрактные темы – брызгать слюной и давиться при этом дармовыми закусками. Словно бы публичность пьянит. Словно бы это – последний для спорщиков шанс откупорить сосуд с истиной. С тех пор, как Достоевский воспел "русских мальчиков", а Тургенев иронически заклеймил духоборцев, ничего, по сути, не изменилось!

– Да, да, да, – кричит очкастый буратина, словно бы готовый задушить собеседницу, – идите в свой "Макдоналдс" и жрите в нем гамбургеры, вам, дорогуша, не помешает.

– Почему, если разговор заходит о либеральных ценностях, то меня сразу начинают посылать в "Макдоналдс", что, кроме "Макдоналдса" демократия ничего не построила и не создала? – оправдывается или удивляется эмансипированная азиатка. – Я неплохо поужинаю и во французском ресторане. Кстати, и вы, Митя, тоже, признайтесь, любите французскую кухню.

– Щи да каша – радость наша, – подзуживает доктор Курапатов, словно бы ставя диагноз.

– Дело же не в каше и не в "Макдоналдсе", – продолжает пытаться урезонить спорщиков Курапатов. – Обратите внимание, господа, что, споря о материях возвышенных (коими безусловно являются разговоры о путях самоопределения нашего государства), вы все время говорите о еде…