Уильям Бойд - Браззавиль-Бич
Джон съехал. На самом деле она его не выгоняла, но иногда в утешение себе думала, что выгнала. Она просто оставила его в квартире и отправилась в Дорсет, полагая, что когда вернется, его у себя уже не застанет.
Перед отъездом она позвонила Богдану Левковичу и сказала, что хочет с ним поговорить. Он предложил встретиться в кафе у метро «Саут Кенсингтон». Когда она вошла, он ее уже ждал. Кафе было полутемное, старомодного вида, с потрескавшимися клеенками на столах, работали в нем толстые пожилые дамы. Им подали кофе с молоком в поцарапанных плексигласовых чашках.
Богдан был крупный мужчина с неухоженными светлыми волосами, он, как ни странно в таком возрасте, страдал угревой сыпью, несколько розовых точек всегда красовалось у него на шее, на нижней челюсти, за ушами. Он был энергичен, отличался непосредственностью и прямотой и часто, сам того не желая, наносил обиды своим коллегам. Хоуп он нравился. За время их беседы он съел три слойки — три липких сладких треугольника, обсыпанных орехами, как гравием.
— Речь пойдет о Джоне, так ведь? — спросил Богдан с места в карьер, непрерывно работая челюстями.
— Да.
— Что тут скажешь. Он каждый день бывает разным. — Богдан смахнул указательным пальцем крошки со стола. — Но это часть его обаяния.
Он объяснил ей, что работа Джона над турбулентностью сначала была успешной, но он слишком стремительно двинулся вперед. Выводы, справедливые для гидродинамики, он попытался приложить ко всем типам нарушения непрерывности. Но тут его постигла неудача. Многообещающие подходы превращались в тупиковые варианты. Прозрачные и изящные формулы порождали неудобные ответы непомерной сложности.
— И он был очень подавлен какое-то время. Что вполне естественно. Но в конце концов, — Богдан со значительным видом прищурил один глаз, — мы все через это прошли. Через такого рода срывы.
По словам Богдана, первым действительно плохим признаком было то, что Джон стал урывками, почти беспорядочно, заниматься самыми разными вещами: иррациональными числами, накрытиями, топологией… «Даже кошмарный мир физики интересовал его неделю-другую», — Богдан саркастически улыбнулся.
— А теперь он опять занялся теорией игр, — заметила Хоуп. И рассказала Богдану про викторину.
Богдан сказал, что сначала Джон получал удивительные результаты. Он, Богдан, читал статью Джона, которую все называли потрясающей, совершенно новаторской. Беда в том, объяснил Богдан, что в науке нельзя застолбить территорию. В той же области, что и Джон, работало множество людей в самых разных странах. Они исследовали все типы турбулентности, все формы разрывов: для метео-систем, для экономических моделей, для радиопомех. Джон не был единственным в своей области, развел руками Богдан. Он заказал еще кофе.
— Но жестокая насмешка судьбы состоит в том, — продолжил Богдан, — что Джон, занимаясь турбулентностью, в первые месяцы получил результаты, которые открыли новые возможности для других, но не для него. Он — как человек, который придумал паровую машину, но обнаружил, что Джеймс Уатт первым добежал до патентного бюро. — Богдан пожал плечами. — Такое постоянно случается. Даже когда имеешь дело с абстрактными идеями и понятиями, — он прищелкнул пальцами. — Кто-то на другом конце света публикует те же доказательства.
— То есть Джон сильно продвинулся, но дальше пойти не смог.
— Да, и это его убивает, по-моему. Меня бы это тоже убило. Понимаете, ему кажется, что приз победителя вот-вот выхватят у него из-под носа.
— Что он может сделать?
— Ничего. Он должен смириться. Мы все ему это говорим, но… я думаю, здесь корень его проблем.
Хоуп нахмурила брови. Едва ли это объясняло, подумала она, почему он спал с Дженни Левкович.
— Я тут встретила Дженни, случайно, на днях. Как у нее дела?
Богдан продолжал есть. Он проглотил кусок слойки, запил его несколькими большими глотками кофе и с готовностью сообщил Хоуп, что они с Дженни думают развестись.
— Я встречаюсь с другой женщиной, — сказал он. — В Бирмингеме. Мне очень хорошо с ней.
— Вот как. Рада за вас.
— Но знаете, я беспокоюсь за детей, и т. д. и т. п.
Хоуп сказала, что она его понимает.
— И по-моему, — сказал Богдан, — у Дженни есть любовник здесь, в Лондоне. Я только не знаю, кто это.
Какое-то мгновение злость подталкивала, подбивала ее на мелкую месть, но она взяла себя в руки. Вместо этого она в общих словах рассказала ему о своих сложностях с Джоном и о том, что они хотят на время разъехаться. Никакого любовного треугольника не было, сказала она, просто несходство характеров. Они оба сочли, что временная разлука внесет ясность в их отношения. Хоуп написала на бумажке свой телефон в Дорсете и дала ее Богдану. Она попросила его приглядывать за Джоном.
— Сообщите мне, если дела пойдут хуже, — сказала она.
— Да, разумеется. Мы с ним каждый день видимся. Я вам позвоню.
Они вышли из кафе. После его коричневого полумрака дневной свет казался особенно ярким. Хоуп вздрогнула, когда мимо прогрохотал автобус. На прощание Богдан поцеловал ее и снова уверил, что сделает все, что нужно.
— Все разводятся, — он криво усмехнулся. И после паузы добавил: — Математики — народ особенный. Вам нужно было выйти замуж за физика. Мы не настолько безумны.
ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНОЕ ИСЧИСЛЕНИЕ
Дифференциальное исчисление — самая тонкая область математики. Я читала, что его предмет — это скорости изменения функций при изменении независимой переменной. На нем основан весь математический анализ.
Я ничего не понимаю. Но мне нравится думать, что бывают такие тонкие и такие важные вещи. Мне нравятся сами слова «дифференциальное исчисление».
Более простое определение гласит, что дифференциальное исчисление есть изучение постепенных изменений, что оно занимается ростом и убыванием, и я начинаю понимать, почему оно считается столь значимым инструментом. Рост, изменение, убывание… Это относится к жизни каждого из нас.
Но основной дефект этого инструмента математиков, с моей точки зрения, в том, что он неприменим к резким, мгновенным изменениям, другой характерной черте нашего мира и наших жизней. Не все изменяется постепенно, не все убывает и возрастает, как на графике. Дифференциальное исчисление требует непрерывности. Если изменения происходят рывком, дифференциальное исчисление бессильно. Нам нужен какой-то другой способ.
Дожди грозили пролиться, но все не начинались. Мы с Джоао продолжали наблюдать за Дунаем, но новых вторжений на южную территорию не было. Алда тем временем, насколько мог, в одиночку фиксировал перемещения южан.
Просидев несколько дней в укрытии, глядя на обрывистые берега Дуная, я, липкая от пота, измученная жарой и мухами, решила, что дальше проявлять бдительность бессмысленно. Я заключила, что в результате нападения на Мистера Джеба Кловис увел группу еще дальше на юг, почти к самому краю плато. Теперь основная территория южан находилась в добрых двух милях от Дуная, и любому северному десанту пришлось бы прочесать изрядный кусок леса, чтобы их найти.
Я отсутствовала в лагере с восхода до заката. Я часто опаздывала в столовую, приходила, когда остальные уже заканчивали трапезу, таким образом мне удалось свести свои социальные контакты к минимуму. Когда я отменила вахту на Дунае, то одно утро потратила на обработку записей Алды, пытаясь определить, куда сместилась основная зона обитания южной группы, каковы ее границы и как часто шимпанзе за них выходят. Очевидно было, что они теперь меньше бродят по лесу, проводят больше времени вместе и редко отлучаются от стаи в одиночку или по двое. Исключение представляла Лена.
Алда наблюдал за передвижениями Лены два раза. Один раз она покинула группу и отправилась разыскивать пропитание в одиночку. В конце дня она построила себе гнездо для ночлега в полумиле от остальных шимпанзе. Она вернулась в группу на следующее утро, а еще через два дня снова ушла. В последний раз Алда как-то заметил ее в четыре пополудни высоко на далбергии. С тех пор ее никто не видел. Когда я наложила маршруты Лены на карту с маршрутами всех остальных, стало вполне очевидно, что зона ее перемещений не сузилась и Лена бродит по лесу так же безбоязненно, как прежде.
Следующие два дня мы провели втроем, наблюдая за южной группой. Лена не появлялась. Остальные шимпанзе, по-видимому, не испытывали тревоги: не было никаких признаков того, что они ведут себя настороженнее или пугливее обычного. С тех пор, как я видела их последний раз, изменилось только одно: течка у Риты-Лу была теперь в полном разгаре. Мы видели, как с ней совокуплялись Кловис и Конрад: Кловис — многократно, но Конрад — только один раз. Даже тогда Рита-Лу отскочила от него после трех или четырех фрикций, и он изверг семя в воздух. Рита-Лу и потом подставляла ему зад, но Конрад оставался спокойным и безучастным. Казалось, после смерти Мистера Джеба он перестал испытывать естественное влечение. Интерес к Рите-Лу проявлял даже Маффин, но она его всегда прогоняла.
