Йоханнес Зиммель - Господь хранит любящих
Почтовый служащий был стар. Он беспрестанно зевал.
— Что вам угодно?
Я сказал, что мне угодно.
— Присядьте!
В помещении были только маленькие табуреты. Они были привинчены к полу перед столиками. Кроме меня и служителя, здесь находилось еще семь человек. Все семеро были бедняками, и все семеро спали. Пятеро — на табуретах, положив голову на стол, двое — стоя в обнимку с трубой центрального отопления у входа. Спать под мостом сейчас было слишком холодно.
— Вас соединили. Кабина один, пожалуйста!
Я зашел в кабинку и снял трубку. Послышался голос ночного портье. Я попросил свою жену. Я решил звонить только с почтамтов и никогда из отеля.
— Алло… — голос Сибиллы звучал очень близко, и очень громко, и очень сладко.
— Извини, что заставил тебя долго ждать.
— Ничего, я читала. Как у тебя дела?
— Хорошо, — ответил я.
Через окошечко кабинки я заметил, что на почту зашел полицейский. Я испугался, но потом сообразил, что его волновали только безработные. Он их будил, одного за другим. Очевидно, спать на переговорном пункте строго запрещалось. Сидеть и стоять было разрешено. Бездомные сидели и стояли, безразличные ко всему, только пытались не закрывать глаза.
— Как долго ты еще пробудешь в Вене?
— Пока не знаю.
— Ты видел Петру?
— Да, — ответил я.
Теперь полицейский занялся теми двумя у трубы. Он потребовал у одного из них паспорт.
Я сказал:
— Я провел этот вечер с Петрой.
Молчание.
— Я прямо от нее. Не думаю, что она доставит нам неприятности.
Сибилла по-прежнему молчала. В трубке слышались только шорохи на линии.
— Сначала она вела себя вежливо и прилично. Потом напилась и потребовала, чтобы я с ней спал.
— И?
— Я тоже был слегка пьян. Я не хотел нажить себе врага. В нашей ситуации это было бы неразумно…
Полицейский вернул документы и вышел из здания. Семеро тут же погрузились в сон.
— Ты спал с ней?
— Я пытался.
— О! — произнесла Сибилла и снова надолго замолчала. А потом начала хохотать. — Извини, Пауль!
— За что? Это, конечно, смешно, особенно теперь, когда об этом вспоминаешь. Любовь вообще — самое смешное на свете. Я имею в виду не подлинную любовь.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Пауль.
— Думаю, ничего не получилось из-за того, что я все время думал о тебе.
— Наверное. Я очень тронута, Пауль. — Она говорила вполне серьезно.
— Мужчинам вообще это не так просто, как женщинам.
— Да, бедняжка. А как реагировала Петра?
— Она сказала, что это все из-за виски и чтобы я не переживал. Она тоже не будет.
— Ты сейчас снова к ней?
— Нет.
— Ты еще будешь с ней встречаться?
— Не знаю, может быть. Мы не договаривались. Она сразу заснула.
— Пауль, я скучаю.
— Я тоже.
— Если вы с ней снова увидитесь, у вас снова дойдет до этого?
— Нет.
— Поторопись. Пожалуйста, поторопись. Возвращайся скорее ко мне.
— Да.
— Я люблю тебя.
— А я тебя, родная.
— Я тебе должна еще кое-что сказать.
— Да.
— В последнее время у меня за чтением постоянно болела голова. Сегодня я спустилась вниз к глазному врачу. Мне надо заказывать очки.
— Есть очень симпатичные очки.
— Мне нужны очки не вообще, а только для чтения, понимаешь?
— Можешь хоть постоянно носить очки, мне это не мешает.
— Пауль…
— Да?
— Дальнозоркость — признак старости. Я старею, Пауль!
— Ты никогда не состаришься, — ответил я.
Часть III
1
— Господин Голланд?
Звонил портье. Светило солнце, и снег больше не шел. Небо было лазурным. Я только что позавтракал и собирался выйти, чтобы позвонить во Франкфурт. Калмар должен был дать мне адрес одного изготовителя фальшивых паспортов.
— В чем дело?
— Вас спрашивает дама. Некая госпожа Венд.
— Сейчас спущусь.
В этот час в холле отеля было пусто. Когда я вошел, Петра помахала мне. Она была в темно-синем пальто, без шляпки. Выглядела она свежей и ухоженной. Я поцеловал ей руку. Она мягко улыбнулась:
— Я пришла извиниться перед вами.
— Если у кого и есть повод к извинению…
— Нет, дайте мне сказать! Вчера я была сильно пьяна и вела себя недопустимо. Хочу, чтобы это было забыто.
— Ну конечно.
— Давайте забудем об этом, чтобы мы могли видеться, пока вы здесь. Я бы с удовольствием с вами встретилась еще.
— Я тоже, Петра, — покривил я душой.
— Значит, договорились! — Она потрясла мне руку, как будто мы были двумя школьниками, которые только что заключили союз сохранить в тайне на все времена совместный набег на яблоневый сад.
— Что вы делаете сегодня вечером, Пауль?
— Ничего… А что?
— Не хотите пойти со мной в оперу? Вы, наверное, слышали, нашу оперу отстроили заново. Сегодня там «Кавалер роз». Я могу достать два билета.
Я подумал: надо отдать ей должное. То, что она сразу пришла извиниться, было мило. Что пригласила в оперу, было тоже мило. Надо отдать ей должное.
— Я с удовольствием пойду с вами, Петра.
— Спектакль начинается в семь.
— Значит, я заеду за вами в половине седьмого, а потом мы отужинаем у Захера[75].
— Вы уже бывали там?
Я тысячу раз ужинал у Захера, но, чтобы доставить ей удовольствие, сказал:
— Никогда.
— О, замечательно! Вам понравится! — Все венцы убеждены в том, что приезжему у Захера очень понравится.
Петра распрощалась. Она сказала, что ей надо на совещание на студию. Готовится к запуску новый фильм. Я выждал пару минут и вышел следом.
На этот раз я звонил с другого почтамта. Калмар тут же откликнулся:
— Фуксбергер… Евгений Фуксбергер, Альзеггер-штрассе, сто семьдесят четыре. Он нарисует тебе картинку по сходной цене. Кроме того, он работает очень быстро.
— Спасибо, — сказал я.
— Пауль… — Голос Калмара звучал озабоченно. Мы были знакомы с конца войны и многое пережили вместе. — Я не задаю тебе вопросов. Ты знаешь, я твой друг. Будь осторожен, Пауль!
— Да-да.
Я поехал на трамвае, сначала по свежераскопанному кольцу, потом по другой линии на Хернальс. Я стоял на задней площадке вагона и глубоко дышал. Мне это доставляло радость — воздух был морозный и свежий. Сугробы по обочинам были еще совсем чистые. Альзеггер-штрассе находилась на холме, ведущем к Венскому лесу. С полчаса я поднимался в гору. Дома здесь располагались на расстоянии друг от друга в окружении садов. Было тепло и безветренно. Внизу виднелись городские здания. И чем выше я поднимался, тем шире был обзор. Через полчаса я уже видел и колесо обозрения, и башню собора св. Стефана, и реку. Дунай сверкал на солнце и казался широкой лентой из расплавленного олова.
Дом 174 по Альзеггер-штрассе был небольшим, деревянным на бетонном фундаменте. Я позвонил у калитки, но никто не показался. Дом одиноко стоял на склоне. Я сел прямо на снег и стал ждать.
Через полчаса показалась пожилая женщина, поднимавшаяся в гору с сеткой продуктов. Я увидел ее еще издалека. Я сидел на сухом пушистом снегу, а она все приближалась. В сетке она несла овощи — оранжевую морковь, песочного цвета картофель — и пару пакетов.
Женщина была маленькой и сухонькой. На ней было серое пальто с обшарпанным каракулевым воротником, на голове — черный платок. Я поднялся:
— Госпожа Фуксбергер?
— Да. — Она недружелюбно глянула на меня. — Чего вам еще надо? Вчера двое из ваших уже были здесь.
Под ее взглядом я почувствовал себя неуютно:
— Госпожа Фуксбергер, я не из полиции.
— Нет? — Ее голос был высоким и тоненьким, как у больного ребенка. — Тогда извините. Но с тех пор как его взяли, они все ходят и ходят.
— Вашего мужа арестовали?
— Ну да. На прошлой неделе. Ко всем бедам еще и эта. А если вы не из полиции, чего вам здесь надо?
Я подумал, что хорошо было бы хлебнуть сейчас виски, и сказал:
— Я хотел сделать заказ вашему мужу. Речь идет о картинке…
Она испугалась. Ее лицо передернулось:
— Картинка? Не понимаю! Вы не здешний! Вы говорите не по-нашему! Вы рейхсдойчер[76]?
Рейхсдойчер… Словечко из лексикона венцев девятьсот тридцать восьмого.
— Да, я немец, госпожа Фуксбергер. Ваш муж и раньше имел дела с полицией?
Она скорбно кивнула.
— Это была афера с подделкой паспортов, да? Тогда еще в Вене были журналисты из имперской Германии…
— Господин Калмар, да! — Ее лицо доверительно смягчилось. — Хороший был человек, господин Калмар! Он тогда еще устроил моему мужу адвоката, который его вытащил.
— Именно, — подтвердил я. — Господин Калмар — мой друг. Это он прислал меня. Мне нужен паспорт.
