Алексей Слаповский - Пересуд
— Ладно, сворачивай, — сказал он Артему.
Артем свернул. Хотел открыть дверцу, но Петр окрикнул:
— Стой! У них что, сервиса нет? Сами подойдут.
Однако сервис не обнаружился.
— Тогда я, — сказал Петр.
Артем протянул ему деньги.
— Свои есть.
— Ограбил — и свои? Интересно! — сказал Артем.
Некоторое время они глядели друг на друга с открытой враждебностью. Они были одного возраста, чем-то похожи, оба полжизни провели за рулем и любят дорогу и женщин, оба вольные и независимые люди. И Артем своим усмешливым взглядом давал понять: сойдись мы один на один, неизвестно, чья бы взяла. Петр ответной усмешкой принимал вызов.
— Ну, чего ты? — спросил Притулов.
— Иду.
Артем открыл дверь и тут же закрыл — Маховец приказал ему жестом.
Петр пошел к зданию заправки.
— Что-то здесь совсем уж пусто, — сказал Притулов. — Не нравится мне это. — Пусто… и тихо.
Петр согнулся к окошечку заправки. Но, видимо, там никого не было, и он пошел в здание. За ним закрылась дверь — и тут же взвыли сирены, откуда ни возьмись, несколько машин окружили автобус — сзади, с боков, спереди. А из технической машины выскочила дюжина людей с автоматами и рассыпались по кругу.
Голос через оглушающий громкоговоритель объявил:
— Никаких действий, соблюдаем спокойствие! Никто не собирается нападать во избежание жертв! Кто будет вести переговоры?
Притулов, Маховец и Личкин отступили вглубь автобуса, не слишком удаляясь от двери.
— Пусть дадут телефон, — сказал Маховец Артему. — Включенный!
Артем открыл окно и крикнул:
— Просят телефон!
— Не просят, а приказывают, — проворчал Притулов.
Человек с автоматом подбежал, сунул Артему телефон.
Негромко спросил:
— Жертвы есть?
— Никаких разговоров! — закричал Маховец. — Иначе стреляю!
Он взял телефон, сел в кресло, что было рядом (оказалось — с Лыткаревой) и сказал:
— Слушаю!
— Полковник Тищенко, — представились снаружи. — С кем говорю?
— Маховец Игорь Романович.
— Маха?
— Мы знакомы?
— Я тебя сто лет знаю, урод!
Тут голос пропал, зато стали слышны какие-то косвенные голоса вокруг телефона: видимо, полковника уговаривали не называть Маховца «уродом» и вообще не злить.
— Ну, и чего ты хочешь? — спросил Тищенко.
— Покажись сначала! Я слева, посередке!
Маховец, дотянувшись из-за Лыткаревой, приоткрыл занавеску.
Там стоял мужчина в гражданской одежде. Подтянутый, не старый. Значит, это не просто милиция, это, пожалуй, ФСБ. В милиции до полковников дослуживаются нескоро, к заветному трехзвездию добираясь уже с одышкой и обязательным пузцом, а эфэсбэшники растут гораздо быстрее. Говорит, что знает Маховца. А вот Маховец его не знает. Не обязан. Вас много, а я один.
Мужчина стоял довольно близко. Показывал, что не боится. Глядел грозно, телефон к уху прижимал решительно.
Маховец усмехнулся.
— Красавец! — сказал он.
— Не понял? Повторяю: какие у вас требования?
— Тебе не повезло, полковник. Никаких!
— Как это никаких? — удивился Сережа, знавший по фильмам, что так не бывает. — Надо денег у них попросить и это… Самолет… Ну, то есть, пусть мы доедем до какого-нибудь аэродрома и улетим.
Маховец отмахнулся. Он знал жизнь не по фильмам, а по жизни: среди множества рассказов о побегах с захватом заложников Маховец не слышал ни одного с хорошим концом. Правда, заложников ведь не собирались брать, так уж получилось. Главное было — скрыться, пока не разнюхает милиция. Не удалось. И теперь, скорее всего, не удастся. Уйти им не дадут, заложников не пожалеют. Иначе начальство их всех вздрючит. Впрочем, и за гибель заложников вздрючит. Поэтому положение у них отчаянное, они на все готовы и оптимальная цель: беглецов все-таки схватить, но чтобы заложников при этом погибло как можно меньше.
— Раз никаких, тогда кончаем шутки и выходим по одному. И всем будет хорошо! — сказал гражданский полковник — наверное, от всего сердца желая, чтобы получилось так.
— Будет хорошо только вам, — возразил Маховец. — Ладно, ты спрашиваешь, чего мы хотим? Бензинчику залейте нам. И отдайте нашего товарища!
— Зачем вам бензинчик, куда ехать собрались?
— А просто — покатаемся перед обратной посадкой!
Полковник отошел к товарищам — советоваться.
Через минуту вернулся. Спросил:
— А если не дадим бензинчику?
— Стрелять начнем.
— Из чего, интересно?
— Начальник, ты бы прямо спросил, сколько у нас стволов. Отвечаю: два. Один у вашего мента взяли, второй нам тут гражданин подарил. Женя, пальни для наглядности.
Притулов выстрелил в крышу. И тут же раздался испуганный ответный выстрел.
Отдаленно слышалось как полковник ругался с подчиненными.
И опять возник:
— В автобусе нет жертв?
Вопрос Маховцу был понятен. Полковник должен действовать, но не знает, как. Если узнает, что уже есть жертвы, приступит к выполнению какого-нибудь плана «Ч», который у них наверняка есть. Кстати, о жертвах могли спросить и у Петра. Скорее всего и спрашивали, значит — сказал, что нет. Молодец.
— Пока все живые! — успокоил он.
— Дай трубку кому-нибудь. Женщине.
Полковник не хотел, чтобы вместо пассажира ответил другой захватчик — он ведь не знает их по голосам.
Маховец передал трубку Лыткаревой. Старухи надежнее, старухи прожили долгую советскую жизнь, они уже не надеются на лучшее, а молят своего бога, если он у них есть, только об одном: лишь бы не было хуже. И она должна сообразить, что именно сказать полковнику. Иначе начнется что-нибудь такое, отчего никому не поздоровится.
Лыткарева сообразила.
— Все живые, — подтвердила она. — Только вы нас все равно освобождайте скорее!
— Освободим! — подбодрил полковник. — А милиционер — живой?
— Живой, живой! — заверила Лыткарева очень убедительно, потому что тут ей врать не пришлось.
— Ну, хорошо, дайте трубку этому.
И полковник продолжил переговоры с Маховцом.
Пообещал, что автобус заправят бензином.
Порекомендовал прокатиться, если уж так хочется, до Шашни, а там бросить валять дурака, иначе придется принять строгие меры.
На том и договорились. Маховец напомнил про Петра.
— А он не хочет возвращаться! — веселым голосом сказал полковник.
— Как это не хочет?
— А вот так. Ему с нами лучше!
— Пусть сам скажет!
Привели Петра, он взял трубку.
— В самом деле не хочешь назад? — спросил Маховец.
— Не очень. Рано или поздно они начнут стрелять.
— И мы начнем стрелять, Петр. Но дело не в этом. Тебе хочется обратно в тюрьму?
— Нет.
— Тогда иди к нам. В автобусе у тебя будет шанс, я обещаю. Я кое-что придумал.
— Что?
— Не могу по телефону!
— А это реально?
— Перестань такие вопросы задавать, они же слушают!
— Понял. Вообще-то мне к ним неохота, — с тоской сказал Петр. — И я бы выпил сейчас еще.
— Дадим, — пообещал слышавший это полковник.
— Нет, — мотнул головой Петр. — С ментами пить совесть не позволяет, — сказал он не как сам по себе, а как некий придуманный герой, с которого он в данный момент брал пример, хотя и не помнил, в каком кино он этого героя видел или в какой книжке про него читал.
Полковник, естественно, не мог отдать Петра безвозмездно. Его не поймут. И он выдвинул встречное условие:
— Хорошо, берите своего, а двух выпустите! Желательно женщин! Или если болен кто.
— У нас все здоровые! — заверил Маховец.
— Человек ранен! — сказала Нина, показывая на Ваню.
— Да ладно тебе, царапина! — отнекался Ваня. Он не мог уйти. Ему было стыдно за свои выкрики, он собирался все переделать. Ему даже хотелось, чтобы автобус поскорее отпустили, чтобы они поехали дальше и Маховец с Притуловым закончили свой обход. Тогда-то и наступит его, Вани, очередь.
— Нельзя выпускать, — тихо сказал Притулов Маховцу. — Они скажут, что труп тут у нас.
— Не выпустим — Петр обидится и все равно скажет.
— А чего ему обижаться? Сам сюда не хотел.
— Сперва не хотел, а теперь захотел. Людей не знаешь? Они хотят того, чего хотят последнего.
— Верно, — кивнул Притулов Маховцу солидно — как умный человек соглашается с умным человеком. — А что у тебя за план?
Плана у Маховца не было, но ему не хотелось выглядеть болтуном, и он его тут же, с ходу, выдумал:
— Приезжаем в город. Там светофоры, машины. Встаем с тобой у двери. Потому что остальным, я вижу, свобода не очень нужна.
— Точно.
— Встаем у двери, — продолжал Маховец. — Заставим шофера ехать быстро. С поворотами. И где-нибудь выпрыгнем. Все-таки город, дома, закоулки всякие, лес за городом, а у нас оружие. Шанс есть.
— Облава будет.
— Пусть. Но шанс все-таки есть.
