Леонид Сергеев - Вид с холма
Потом я вспомнил, про ленинградского друга, которого давно не видел, представил нашу встречу… вспомнил, что в Эрмитаже открылась выставка Петрова-Водкина, и немного повеселел. «А Наталья просто устала, — заключил. — Все-таки она хорошая и отважная — запросто укатила со мной».
Мы въехали в Ленинград в одиннадцать часов утра. К этому времени погода разгулялась и выглянуло солнце. Наталья проснулась, помутневшим взглядом осмотрела улицы, улыбнулась и весело сказала:
— Так быстро доехали!
Я притормозил около дома ее тетки.
— Слушай, вначале я одна зайду, подготовлю тетю, — сказала Наталья. — А то последний раз у нее была с мужем, и она еще ничего не знает. Ты подожди, я скоро.
Отыскав телефонную будку, я набрал телефон друга. К телефону подошла соседка, сообщила, что «сосед у какого-то приятеля и будет только в понедельник… что передать?». Я снова сел в машину.
Прошло полчаса, час. А солнце припекало сквозь стекло; облокотившись на руль, я задремал. Проснулся — Наталья барабанит по стеклу и вся светится.
— Извини, что долго. Ничего не получилось. Тетка старорежимница. У меня и язык не повернулся сказать о разводе, — от Натальи попахивало вином и она выглядела чересчур возбужденной.
Мы заехали на выставку Петрова-Водкина, прошлись по Невскому, перекусили в кафе — пора было собираться в обратную дорогу. На автозаправке на последние деньги я залил бензин в бак и канистру и направил машину к выезду из города.
Уже вечерело. Шоссе было пустынным, транспорт автобаз по воскресеньям не работал, частники в гололед ездить не рисковали; встретились всего два-три грузовика-«дальнобойщика». Наталья откинулась на сиденье.
— Ты, пожалуйста, извини, но меня всегда укачивает в машине. Я подремлю немножко, а ты что-нибудь рассказывай. Я буду дремать и слушать, — на ее лице появилось подобие прежней яркой улыбки.
Меня тоже клонило ко сну, но я крепился.
Когда проехали километров пятьдесят, погода вновь испортилась — сверху посыпалась обледенелая крупа, и видимость резко ухудшилась. А потом вдруг я уловил какой-то стук в двигателе. Сбавил газ — стук пропал, но внезапно раздался страшный грохот — машина дернулась и встала. Я вышел, поднял капот — в поддоне зияла пробоина; стало ясно, сквозь нее вытекло масло — видимо, где-то ударила щебенка. Попробовал ручкой провернуть двигатель, но его заклинило намертво… Вокруг стеной стоял лес, сквозь деревья не проглядывало ни одного огонька, а сверху все сыпало и сыпало.
Закрыв капот, я сел в машину, закурил, стал прикидывать, что можно сделать: дождаться рассвета, когда пойдут грузовики, дотянуть на тросе до ближайшей автобазы и ремонтировать двигатель, но где взять деньги? И это займет не один день. Или утром отбуксировать машину в ближайшую деревню, на попутных добраться до железнодорожной станции, позвонить в Москву, чтобы выслали деньги, но за это время на тросе можно добраться и до дома…
Проснулась Наталья.
— Слушай, в чем дело? Почему стоим?
— Машина сломалась, Наталья. Плохи наши дела.
— Так давай чини. Мне завтра с утра на работу, у нас пропускная система, мне опаздывать нельзя.
— Чини! Здесь нужна мастерская, сутки времени и куча денег.
— Ну знаешь, я не могу ждать.
Она вылезла из машины, стала озираться. До этого ни одной машины не было, а здесь, прямо для нее, катит «Волга». Дверь приоткрыл военный в высоком чине; из салона слышалась музыка.
— Вы не в Москву?
— В Москву.
— Ой, пожалуйста! Прошу вас, довезите меня. Мне нужно…
— Садитесь, садитесь.
— Чао! — крикнула Наталья мне, махнула рукой и улыбнулась.
Только когда «Волга» скрылась за поворотом, я подумал, что Наталья могла бы оставить куртку — в «Волге» мощная печка, а в притихшем «Москвиче» стекла уже затягивались ледком. Поеживаясь от холода, я влез в машину, закурил — меня переполняла обида и злость, и не столько из-за поломки и предстоящих мытарств, сколько от неожиданного предательства: «Ну ладно, случилось непредвиденное, но Наталья могла бы доехать на „Волге“ до ближайшего поселка, дать телеграмму на работу и вернуться на попутной машине или попросить шофера „Волги“ позвонить в Москве в НИИ, но бросить меня одного со сломанной машиной, в глухомани, без денег!..».
С рассветом пошли грузовики.
— Что у тебя? — крикнул из кабины один шофер. — Движок полетел, говоришь? — он присвистнул. — Это, милок, дело долгое. В Чудово тебе надо пилить. Там переберут… Трос-то у тебя есть?
Я замотал головой.
— И у меня нет. Так что лови еще кого-нибудь.
Другой шофер вылез, осмотрел двигатель «Москвича», полез за тросом.
— Я-то здесь недалеко, километров через двадцать сворачиваю. Ну, давай цепляй.
Докатив до Чудова, я решил и дальше добираться на тросе. Помогли местные работники ГАИ — остановили попутную машину, и в полдень я добрался до Валдая.
Дальше меня тянул парень на самосвале. Валдай был в снегу, на дороге появились глубокие колдобины, «Москвич» кидало от одного ледяного желоба к другому — с каждым ударом на крыльях и днище оставались вмятины. Чтобы держать трос натянутым, приходилось работать тормозами — от напряжения затекли руки и ноги; наледь на лобовом стекле закрывала дорогу, и приходилось опускать боковое стекло и высовываться, но тогда лицо обжигал встречный холодный ветер, а из-под колес самосвала летела колючая ледяная пыль.
Ближе к Торжку, когда меня уже тащила транзитная «Колхида», колдобины превратились в снежное месиво, и только после Калинина потянулось чистое и сухое покрытие.
В Москве я очутился около полуночи.
Весь следующий день, вдрызг простуженный, я отлеживался в постели. Вечером появилась Наталья — привезла куртку. Она была как-то неестественно весела.
— Ну, как ты добрался? Хорошо? Я так и знала, — на ее лице появилась наигранная улыбка. — Слушай, ну когда мы пойдем в кино?
— Никогда, — хмыкнул я, глядя ей прямо в глаза.
Смешно, но в тот же вечер из Ленинграда позвонил друг художник.
— Что ж не предупредил заранее?! — закричал в трубку.
— Все случайно получилось.
— А я, понимаешь, день рождения у приятеля отмечал, — объяснил друг. — От души погудели. Девицы какие-то приходили и уходили. К приятелю даже приезжала одна ваша, столичная. На часик, представляешь? Отважная барышня. Наташей зовут.
Пустырь
Моим друзьям, автолюбителям со Светлого проезда
Да вы наверняка и сами там бывали не раз, ведь это одно из немногих местечек, где еще можно по-человечески отдохнуть. Последнее время обжили и захламили все пригороды, прямо негде поваляться на траве, подышать чистым воздухом. Вот только и остались такие клочки. А неплохо бы издать закон о сохранении ландшафтов, ведь когда-нибудь мы дорого заплатим за это варварство, очень дорого. Я имею в виду не нас с вами, а все человечество. Представляете, наши потомки только по картинкам и будут знать, что такое березовая роща, прозрачный ручеек, коза на лугу среди ромашек. Ну а уж дышать, ясное дело, будет нечем.
Известно, что в день с Земли исчезает несколько гектаров леса, несколько видов растений, животных и насекомых. Вас это не тревожит? То-то и оно! Иногда я думаю — это обратная сторона цивилизации, и неужели всякая деятельность человека ведет к его же гибели? Вас не посещают такие грустноватые мысли? Что и говорить, больно смотреть на все это.
Так вот, о том местечке. Оно находится на Открытом шоссе, рядом с платформой. Это небольшой пустырь, который обрамляет окружная железная дорога и телеграфные столбы с белыми чашечками изоляторов. Вспомнили? Через тот пустырь еще тянутся тропы: одна — к лесопарку, к утрамбованной толченым кирпичом аллее, где на скамьях среди цветников восседают старики и влюбленные, а другая — к низине у плотины… В низину не спускались? Напрасно. Там бил родник, около него всегда толпились женщины с бидонами и бутылями, — сами знаете, родниковая вода омолаживает организм. Теперь-то родник уже не бьет — его заглушили заводскими отходами.
И вообще теперь пустырь не тот. Помните, когда-то там были заросли чертополоха и медуницы и вились сотни бабочек, шмелей и стрекоз. Теперь их и в помине нет. Если только случайно залетит какой-нибудь жучок, но и то редко.
Теперь там все изменилось. Как дома подошли вплотную к пустырю, так и началось. Все завалили рухлядью: отжившей свой век мебелью, сломанными велосипедами, колясками, санками, дырявыми кастрюлями. Конечно, обойдя весь пустырь, можно найти небольшую лужайку лужайку, но все уже не то.
Ко всему, теперь на пустыре возвышается одно сооружение — этакое неприступное великолепие, не знаете? Вы, видно, давно там не были? Я так и понял. А за это время там кое-что произошло. Я-то живу рядом, в одном из окраинных домов, и прекрасно помню те события. Могу рассказать, если хотите.
