Хельмут Крауссер - Сытый мир
— Да пошёл ты!
— Хочешь, выбери себе что-нибудь! Бесплатно. За шоколад!
— Мне ничего из этого не нужно!
— Да ну тебя, в чём, вообще, дело?! Ты же смотришь на всё это в газетах и иллюстрированных журнальчиках! А как ты думаешь, почему по телевизору до сих пор гоняют так много всякой дряни про концлагеря? Да только потому, что там всегда показывают какие-нибудь жуткие картинки. Иначе никто и смотреть бы не стал!
— Пошёл отсюда!
— Да почему ты такой? Зачем тогда поступил к нам на работу? За десять-то марок? Столько и в «Макдоналдсе» заработал бы! К тому же там после закрытия можно от пуза нажраться гамбургеров!
— Я поступил к вам на работу, потому что влюблён.
— Ну, и что теперь? Ткк ты больной или влюблённый? Или что?
Мать с младенцем поднялась со скамейки и ушла.
Берёзы и тополя так эротичны на вид! Я вспоминаю кладбище в Фьезоле. Итальянцы на надгробных памятниках помещают фотографии, а кто-то мне рассказывал, что в последнее время эти фотографии стали делать цветными, и от этого якобы остаётся жуткое, устрашающее впечатление…
— Эй, ты! Ты что, больше со мной не разговариваешь?
Я встаю.
— Ну, держись, Густл! Ты здоровенный, сильный детина, а я по своему имиджу всегда был скорее трусом! Но иной раз… приходится ставить зарубки на своём жизненном пути.
— Ты чего, а?
— Да, я люблю. И болею тоже. Но всё остальное в руках Божьих.
И я бью ему в челюсть так, что он опрокидывается со скамейки навзничь. В первый раз за последние два года я совершил неразумный поступок. Я сажусь в кабину машины и жду суда и приговора.
Тристан поёт: «Свет ли мой я слышу?»
.. Nescio sed fieri sentiet excrucior.
С каким бы удовольствием я сейчас очутился в Риме, с Рихардом и Лидией! Хорошие были тогда деньки. Такие простодушные. Как сказал Ирод, ночь — это когда солнце светит на других. Да, отличный ландшафт для гиен и благовоние для навозных мух.
Густл взбирается на водительское сиденье. Вид у него крайне обиженный. Но он не замахивается на меня. Странно. Обеденный перерыв кончился. Мы возвращаемся в нашу контору.
Всё плывёт у меня перед глазами. Улицы превратились в реки, а дома — в лодки. Светофоры стали буями.
Летом умирает гораздо меньше людей, чем зимой. Солнечный допинг подстёгивает и придаёт силы.
Головная боль. Завихрения токов мозга.
Как же мне плохо! Искры и молнии, улицы, здания, нож. Во мне назревает землетрясение. Густл ругается на меня. Но кто же будет прислушиваться к его словам! Процентов на семьдесят я состою из воды и морского шторма. Плотина рушится.
То, что было потом, я помню очень смутно и урывками. В одной из сохранившихся в памяти сцен я стою перед Краммом. Он на меня орёт.
— Что вы сделали с вашим рабочим халатом?
Это я помню. Его мне порвала скорбящая гречанка.
— Что у вас за вид?! Вы же заблевали весь халат!
— Я болен.
— Ах, вы больны! Вот так радость! Уже на второй день вы хотите устроить себе прогул по болезни!
— Прошу вас, не выбрасывайте меня! Я хрупкий, я могу разбиться… Завтра… Завтра я буду снова здоров…
— Да вы напились!
— Нет.
— Густл на вас жаловался!
— Скажите ему, что я куплю у него картинки… завтра…
— Испорченный халат я вычту из вашего заработка. В следующий раз будьте внимательнее к вашим вещам! Я даю вам последний шанс!
— Спасибо…
— А теперь отправляйтесь домой и лягте в постель! И подтянитесь!
Да, милостивый господин Мастер, благословен ты в придурках…
Обливаясь потом, я влачусь к двери. Ладони у меня липкие. Облака в небе колеблются, словно колыбели младенцев. В сточной канаве тепло. Разлечься бы в ней, расправиться, как намокшая бумага. Крамм против воли выдал мне коричневую купюру. Я пытаюсь подсчитать, сколько у меня теперь денег. 102 марки 23 пфеннига. Шипящие паровые машины буравят червивое море…
Где же Тристан? О нет, я забыл мою музыку под сиденьем катафалка.
Моя майка летит. Я смотрю на свою грудь, она дрожит. Юдит…
Я сжимаюсь. Говорят, Вселенная якобы сжимается сама в себя, сворачивается в точку после того, как разбегалась. О-йе! А ведь это всего лишь воспаление лёгких в июле. Я двигаюсь вперёд, от афишной тумбы к афишной тумбе.
Оглядываюсь и вижу, что за мной гонится по улице целое воинство зелёных бутылок. Я их все когда-то выпил. Теперь они напали на мой след. Они хотят мне зла. Волны, отливающие зелёным, с дребезжанием накатывают на меня. И лёгкий ветерок поёт в их горлышках. О боже! Почему я всегда говорю «О боже!»? Ах, эти речевые обороты… Бутылочное войско выследило-таки меня. В вине — истина и сахар. Истина горька горькая вина… Речевые обороты… Возвышенная музыка и массовая реклама. Обеспеченная старость… Что — то я становлюсь несерьёзным, начинаю дурачиться. Признаюсь в этом.
Мои ноги двигаются неравномерно. Верхняя часть туловища похожа на вялый мешок.
Бутылки приближаются, они катятся с удвоенной бутылочной скоростью. Их намерения недвусмысленны. А спереди надвигается коричневое стекло. Я попал в окружение!
В школьные времена мне удалось внести ценный вклад в науку побега, я существенно обогатил её.
Я должен прорваться. Кто утихает при форте, тот неправильно слышит пиано.
И так я бегу сквозь пустынные улицы пригорода, преследуемый бутылочной ордой, и врываюсь в магазин игрушек, плотно закрыв за собой дверь.
Здесь прохладнее.
Скачут клоуны и разноцветные мячи. Солдатики в удобных упаковках. Я приведу их к присяге на верность моему имени. А вон там скопище тряпичных кукол. Ими играют девочки до той поры, пока не начнут красить губы. Это такой вид германского вуду. А вон там висят наряды д ля тряпичных кукол. А там бутылочки для грудных младенцев тряпичных кукол. Я попал в комнату ужасов! Вон там висят расчёски и зеркальца для светлых локонов куколок. А там стоят миниатюрные детские коляски, а рядом танк — радиоуправляемый. На нём куколки раскатывают по ночам, когда их никто не видит. Есть калейдоскопы. И наборы для химических опытов. Это для куколок — нобелевских лауреатов. Кубики «Лего». Из которых куколки построят свой первый дом. Серебряный пластмассовый меч, он гибкий. Специально для плохих куколок, если они ведут себя неприлично. Игра в «Монополию». Доя кукол с деловой хваткой. Сколько же здесь обворожительных предметов! Сказочный мир. Я сказочный эмир. Легионы пряничных домиков громоздятся у моих ног. Пагоды. Православные купола! Минареты! Святая София! С куполами и мозаиками! Разноцветные безе! Психоделические радуги! Могущественные принцессы с придворными, согнувшимися в поклонах… Интриги, божья кара… в стране без позора и сомнений. Катако. Катако… Вы говорите, Саломея, что любовь имеет горький вкус… Любовь и истину нельзя есть, это было бы жестоким испытанием даже для любителей хинина. Post coitum triste. Такая вот глупость. Протест!
Я обнажён, я раскрыт, я посрамлён перед самим собой, все коды дешифрованы. Всё во мне выглядит как куча больших и маленьких винтиков. Это ещё предстоит собрать в целое.
Ткк я слоняюсь без дела перед игрушками, в то время как зелёные и коричневые бутылки поджидают снаружи, чтобы высосать меня, заполнить себя мною. Мои нервные волокна есть не что иное, как вожжи колесниц, сюжетные нити, на которые насажена кровля деформированной декорации. С базисным чувством ностальгии. Катако.
Здесь висят и маски. Для некрасивых куколок. Для неуклюжих и прыщавых. Игрушки-розыгры ши. Для испорченных куколок. Наборы косметики. Для тщеславных куколок. Игрушечные телефоны, ярко-красные, которые даже издают тихое р-ринг-г-г-г… для словоохотливых куколок. Для процветания информационной индустрии.
Я примеряю на себя некоторые маски. Сразу начинаю задыхаться под ними. Маловаты для меня. Мне бы что-нибудь поудобнее, попросторнее… Ну, хорошо… если на следующем карнавале не найдётся желающих сыграть роль Мессии, то я возьмусь… Это так воздушно, эфирно. И не так уж много для этого нужно. Очаровательная улыбка, а ближе к вечеру — крест.
— Вы что-нибудь хотите?
Ну, разумеется. Ведь это магазин, он кому-то принадлежит. Здесь продают товары. Это для меня не новость. Узколицая, рыжеволосая, с тонкими ручками, в цветастой блузке. Такая понятия не имеет, о чём идёт речь.
— Мне нужно оружие!
— Какое оружие? Меч, дубинка, палица…
— Пистолет. Постмодерн, но только чтобы без этих фиктивно-научных наворотов, хорошо? Он должен быть как настоящий! Предельно настоящий. Чтобы даже внутреннее устройство его нельзя было отличить от настоящего!
Она приносит мне несколько моделей на выбор. Такая вещь, наверное, дорого стоит.
Видите ли, у меня тут есть некоторые проблемы со старым стеклом. Мне надо от него наконец избавиться. Кроме того, Ирод… Ну, вы ведь слышали про него. Ваши покупатели наверняка вам рассказывали…
