Татьяна Москвина - Женская тетрадь
Трактуя вслед за Тарковским кино как «запечатленное время», Сокуров от своего символа веры никогда не отступал, и сто семь минут, проведенных зрителем в его фильме, являют собой сложнейшее алхимическое действие, где исторический сорок второй год, время съемок фильма и время его конкретного просмотра сплетены в прочную единую сеть. И если я упоминаю отдельно афористическое остроумие верного Сокурову сценариста Юрия Арабова, обаятельную точность художника Сергея Коковкина, понимание стилистики картины, которое проявили операторы Алексей Федоров и Анатолий Родионов, высочайший класс работы звукорежиссеров Владимира Персова и Сергея Мошкова, самоотверженный труд полного перевоплощения, который приняли на себя Елена Руфанова и Леонид Мозговой, – то это из удовольствия благодарить за удовольствие, поскольку на самом деле «Молох» на составляющие части не делится. Машинистка, отдавая перепечатанную рукопись «Иосифа и его братьев» Томасу Манну, сказала: «Ну, наконец-то, теперь я знаю, как все было на самом деле». Манн считал это наилучшей из возможных похвал. Вот что-то такое хочется сказать и о сокуровском «Молохе».
Это, безусловно, произведение духа здорового, но далеко не наивного. Он глядел в бездны, он знаком с жаром черного соблазна, он знает, какую зловещую и густую тень отбрасывает цивилизация, давшая свободу индивидуальной воле в условиях гигантского размножения фиктивных человекообразных существ и темных колыханий масс под неведомыми космическими лучами. Устойчивая к внешним воздействиям, саморазвивающаяся система, художник Александр Сокуров снял фильм, который никто не заказывал, не просил и не ждал.
Хорошо.
Апрель 1999
Формула Манон
Статья о повести Прево написана для буклета Мариинского театра, выпущенного к премьере балета «Манон» Ф. Массне
Наверное, только с полным крушением логоцентрической цивилизации исчезнет в читающем человечестве слава аббата Прево, сочинившего книжку про Манон Леско. Имя аббата Прево (а было оно – Антуан Франсуа) давно утонуло в реке времен, оставив на память читателю пикантный привкус забавного парадокса – аббат, а сочинил такую знойную историю любви, впрочем, то был французский аббат восемнадцатого столетия, стало быть, удивляться нечему. Франция восемнадцатого столетия только и делала, что клялась разумом, а под шумок сводила с ума человечество. Имя аббата исчезло так же, как имя героя его дивной книги, и он остался безымянным «кавалером де Грие». И автор, и его герой будто пожертвовали свои имена Той, что и стала спутницей человечества, – обольстительному призраку Манон.
«…но я претерплю тысячу смертей, а не забуду неблагодарной Манон…»
Творение аббата Прево под названием «История кавалера де Грие и Манон Леско» увидело свет летом 1731 года, и тут же его стали называть «историей Манон Леско». Большинство русских переводов книги озаглавлены просто: «Манон Леско». Все фиоритуры и обертона эссеистики, посвященной этому сочинению, проникнуты только Манон. Все порождения и отражения книги Прево – оперы, балеты, спектакли, фильмы – носят имя Манон. Чему-то иному, нежели простая литературная одаренность Прево, мы обязаны появлением этого мегаобраза, восхищавшего таких знатоков женственности, как Мопассан и Тургенев. По существу, в счастливые мгновения творчества аббат Прево постиг и воплотил таинственную формулу обольщения читателя.
«…Любовь, любовь!.. неужели ты никогда не уживешься с благоразумием?..»
Все, что читатель узнает о Манон, он узнает со слов кавалера де Грие. Читатель видит ее глазами влюбленного юноши – и между взором читателя и словами кавалера нет никакого несносного автора, подмечающего «объективные» черты, всякие там родинки, щиколки, ресницы, предплечья, цвет глаз, тип волос и форму носа. Ничего подобного нет на этих бессмертных страницах. Ни одного слова, характеризующего в реалистическом духе внешность Манон, читатель не отыщет.
Роковая любовь простодушного шевалье не имеет внешности вообще. Семнадцатилетний де Грие, закончивший с отличием курс философских наук, случайно, во дворе провинциальной гостиницы, встречает девушку. «Она показалась мне столь очаровательной, что я, который никогда прежде не задумывался над различием полов… мгновенно воспылал чувством, охватившим меня до самозабвения». Кавалер в состоянии отметить «нежность ее взоров» и «очаровательный налет печали в ее речах», но и не более того. Она прелестна, изящна, мила и нежна – это все, что надо знать читателю, который вправе вообразить себе именно тот образ, что отвечает его собственным представлениям о прелести, изяществе и нежности.
Но вот, после предательства Манон, кавалер не видит ее более года, опять вернувшись в мир учения. Изменница является на публичные испытания в Сорбонну. «То была она, но еще милее, еще ослепительнее в своей красоте, чем когда-либо. Ей шел осьмнадцатый год; пленительность ее превосходила всякое описание: столь была она изящна, нежна, привлекательна; сама любовь!» Ничего более определенного не будет. Отвлеченные слова о нежности и прелести – все, что нам следует знать о зримом облике Манон Леско. Автор предлагает читателю полную свободу воображения. Если бы он сделал свою героиню блондинкой, огорчились бы те, у кого «сама любовь» – брюнетка или шатенка; будь она высока ростом – увлеченные маленькими дамами перестали бы воспринимать слова де Грие всерьез и так далее. В существовании подлинного литературного героя обязательно должна быть пустота, заполняемая читателем, и пустота Манон очерчена приятно-сладкими словами об изяществе и нежности.
«И я презрел бы все царства мира – за одно счастье быть любимым ею!»
Не особо подробен и психологический портрет Манон. Страсть к развлечениям и удовольствиям, эмоциональная подвижность – она часто заливается слезами или хохочет, милое легкомыслие в принятии важнейших жизненных решений, и главное – удивительное простодушие и доверчивость к быстротекущему потоку жизни. Манон не имеет никаких целей вне этого потока. Ее пресловутое коварство, неблагодарность и измены – естественное движение птички, летящей туда, где насыплют больше зернышек. Лишь пламенная страсть кавалера, отражаясь в ее зеркальной пустоте, зажигает отраженным огнем некоторое подобие душевной жизни в Манон.
«…когда я стал ее уверять, что ничто не может разлучить нас и что я решил следовать за ней хоть на край света, дабы заботиться о ней, служить ей, любить ее и неразрывно связать воедино наши злосчастные участи, бедная девушка была охвачена таким порывом нежности и скорби, что я испугался за ее жизнь. Все движения души ее выражались в ее очах. Она неподвижно устремила их на меня. Несколько раз слова готовы были сорваться у нее с языка, но она не имела силы их выговорить. Несколько слов все-таки ей удалось произнести. В них звучали восхищение моей любовью, нежные жалобы на ее чрезмерность, удивление, что она могла возбудить столь сильную страсть, настояния, чтобы я отказался от намерения последовать за нею и искал иного, более достойного меня счастия, которого, говорила она, она не в силах мне дать…»
Главное свойство Манон – вызывать жажду исключительного обладания. Все мужское население книги неравнодушно к ней – богачи, презрительно обозначенные одними инициалами (Б. или Г.М.), их сыновья, случайно встреченные иностранцы, слуги, тюремщики, губернаторы; но никто не может дать за Манон такую великую цену, как де Грие. Чрезмерность его любви заполняет пустоту Манон, и, вместо того чтобы стать дорогой и беззаботной парижской содержанкой, к чему стремилось ее существо, она становится символом вечно милой возлюбленной, и более того – образом-призраком коварной, пустой, изменчивой и неимоверно желанной человеку земной жизни, «житейской прелести».
Философичность повести Прево – повести о чарующей пустоте жизни – то и дело проступает сквозь затейливую авантюрную вязь сюжета. В самом начале встречаются юные существа, почти дети, отправленные служить Богу. Манон везут в монастырь, кавалер – накануне принятия духовного сана. Страсть подменяет им путь – и они мчатся в Париж, положившись на любовь и удачу, на Амура и Фортуну, по словам де Грие. В награду за свое безрассудство любовники получают все, что подвластно Амуру и Фортуне: наслаждения и горести, счастье и несчастье, богатство и нищету, дворцы и тюрьмы, друзей и врагов, слезы, карты, шпаги, нежные ласки и удары судьбы – короче говоря, весь мыслимый узор бытия! В испытаниях пытливый ум кавалера закаляется. Курс философии и богословия пройден не зря. Он уже может дать достойную отповедь своему добродетельному другу, явившемуся отвращать юношу от пучины порока.
«…цель добродетели бесконечно выше цели любви? Кто отрицает это? Но разве в этом суть? Ведь речь идет о той силе, с которой как добродетель, так и любовь могут переносить страдания! Давайте судить по результатам: отступники от сурового долга добродетели встречаются на каждом шагу, но сколь мало найдете вы отступников от любви!…Любовь, хотя и обманывает весьма часто, обещает, по крайней мере, утехи и радости, тогда как религия сулит лишь молитвы и печальные размышления. ‹…› Человеку не требуется долгих размышлений для того, чтобы познать, что из всех наслаждений самые сладостные суть наслаждения любви… Вы можете доказать с полной убедительностью, что радости любви преходящи, что они запретны, что они повлекут за собой вечные муки… но признайте, что, пока в нас бьется сердце, наше совершеннейшее блаженство находится здесь, на земле».
