Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт
Я не настаивал и хорошо сделал, потому что они много чего не предусмотрели. Так, оказалось, что заказанные ещё осенью буржуйки по забывчивости вечно заполошенной Анфисы, бывшей у нас и завхозом, и кладовщиком, и кассиром, и начальником ЖКХ, до сих пор не привезли, а в тайге в раннее весеннее время без них такой колотун по вечерам-ночам, что и зубы потерять недолго. Надо было срочно гнать в экспедицию машину, а она, как назло, на колодках, и шофёр, неэкономно вымазанный в тавоте, что-то колдует под разобранным задним мостом. Все стали торопить: и Шпацерман, и Коган, — остальные, правда, помалкивали, обрадованные возможности оттянуть на денёк отъезд на каторгу, а водила, затормозивший наше движение вперёд, огрызается из-под обездвиженной многострадальной полуторки, пробежавшей не одну сотню тысяч километров по бездорожью Сибири и Манчжурии, обещая отшаманить только к вечеру. Ничего не поделаешь. Смотрим в график, а эти хмыри, что уже улизнули в свою захудалую голодную Москву, прихватив наши благоприятные отзывы, и не подумали предусмотреть этого вида работ. И вообще, не жмотясь, отвалили на отъезд всего-то два дня. Смекаем, что двумя днями никак не отделаешься, не менее четырёх корячатся. Отдали свинью чертёжнице, просим осторожненько исправить двойку на четвёрку, чтобы не выбиться из научного графика. А она упёрлась, говорит, на четвёрку чисто не сделать. На пятёрку, мол, могу, но та будет смотреть задом-наперёд. Нет, так не годится — те заметят, ещё больше похудеют, наклепают в Министерство и сорвут успешно начатый эксперимент, подтверждённый нашими положительными заключениями. Давай, говорит Коган, правь на семь, а мы сэкономим сроки. Что значит разумный симбиоз науки с практикой!
Чёрта с два сэкономили! Когда на четвёртый день машина пришла с печками, то неожиданно выяснилось, что затосковавшие бичи электроразведочной бригады с утра ушли за папиросами и зубной пастой, хотя зубных щёток у них отродясь не было, и искали их потом два дня, а горе-рационализаторы опять не предусмотрели. Нас это не особенно обеспокоило, поскольку на прямоугольном пятачке свиньи красовалась пододранная и грязноватая семёрка, но всё равно было обидно. По халатности недобросовестных залётных теоретиков, таким образом, мы лишились возможности сократить сроки заезда на участки и даже выдали им по доброте душевной отличные отзывы авансом. Хорошо, что воздержались от аванса денежного.
Как бы то ни было, но на седьмой день, с трудом выдерживая плановые сроки, бригады, наконец-то, отправились автообозом, поочерёдно на одной машине, к местам полевой дислокации. На первой машине, как и полагается, ехал я и мой отряд электроразведчиков, пока не успели отлучиться куда-нибудь ещё. Отвратительная полевая дорога, вся в ухабинах, петляла между сопками то взбираясь по склонам на увалы, то скатываясь к ручьям, трясла и уминала груз вперемежку с людьми, но нисколько не портила эйфорного настроения от встречи с дикой природой. Я, как старший кодлы, сидел в кабине и зорко поглядывал по сторонам, чтобы предупредить в случае чего шофёра об опасности, а из переполненного под завязку кузова далеко разносились бодрый смех и мат, особенно смачный, когда машину встряхивало на ямах. На одном из затяжных подъёмов бедную полуторку так накренило, что заскрипел кузов, снаружи послышались отчаянные крики, но шофёр-лихач успокоил:
— Не дрейфь, ребята, прорвёмся!
И машина послушалась, легко одолела оставшийся подъём и резво побежала на спуск, догоняя уходившую вниз дорогу. Никакой опасности нашему стремительному продвижению ни впереди, ни по бокам я не видел.
— Посмотри-ка, — неожиданно попросил шофёр, — что они там, в кузове, примолкли?
Я осторожно приоткрыл дверцу и выглянул, потом бледный плюхнулся на своё место и сообщил:
— А его нет!
Шофёр так затормозил, что нас занесло и чуть не сбросило по склону.
— Как нет? Ты чего городишь?
И сам побледнел, и тоже выглянул из любопытства, и сразу убедился в моей исконной правдивости.
Кое-как, дёргаясь взад-вперёд, поминутно пытаясь скатиться вниз, мы развернулись и ринулись назад, искать пропажу. Такого никакие самые высоколобые и самые тощие теоретики из всех министерств сразу предусмотреть не в состоянии. К счастью, кузов наш на глубокой рытвине под одним из колёс легко съехал со станин, сорвав ржавые болты, не перевернулся, а прилёг на борт на взгорке, аккуратно вывалив содержимое рядом. Бичи, собравшись в два кружка, резались в карты, никто и не думал догонять умчавшуюся машину, справедливо решив, что кто потерял, тот пусть и ищет. По-дружески высказав водителю всё, что о нём думают, они дружно подняли и привязали кузов стальным электропроводом, быстро побросали в него имущество, взгромоздились сами, но дальше ехали молча, не искушая судьбу и только изредка матеря неосторожные крены самосвала.
К концу седьмого зачётного дня все бригады скопились у зимовья на переправе через реку, откуда дальнейшая транспортировка предстояла на лошадях. Четвероногие вездеходы были на месте, а коневодитель куда-то запропастился. Расположились кое-как, скопом, безалаберным табором, в полнейшем бардаке, базаря на всю тайгу так, что и любопытные сойки, не выдержав, улетели в страхе прочь. Некоторые из электроразведчиков, искавших пасту, прихватили с собой кое-что другое и, откушавши, разволновались не в меру, честя почём зря начальство и Горюна заодно, стали раздеваться и прыгать в холодную быструю воду, доказывая, что всего-то по колено, но когда погрузились по грудь, из вредности поплыли на ту сторону и там забегали робинзонами, требуя спичек, чтобы поджечь всю тайгу и как-то согреться. Хмель из них напрочь выветрился, и возвращаться вплавь они не хотели.
К темноте явился, наконец, Горюн, обрадовал, что река вышла из берегов, брода нет, и лошади не пойдут. И опять подмосковные таёжники такого в своём сетчатом графике не предусмотрели. Что делать? С последней машиной приехало доверенное лицо — Трапер, чтобы проследить за успешной переправой. По своему обыкновению он ни во что не вмешивался, спокойно обозревая табор-свалку, заплыв-переплыв и разлив реки. Пришлось брать инициативу в свои крепкие руководящие руки. Быстренько развернули рацию и отбацали Шпацу открытым текстом: «Срочно исправьте семь на девять». Выход из сложившейся ситуации простой и оригинальный: семёрка на девятку исправляется легко. Сидим с Трапером, тихо радуемся, и вдруг он сознательно вставляет палку в колесо: надо бы, говорит, сообщить, что переправы нет. Ничего не оставалось, как согласиться. Отбацали ещё одну срочную телеграмму и опять тихо радуемся. И не зря. Скоро пришёл ответ: «Исправили, получилась дырка».
— Эврика! — закричал вдруг Борис Григорьевич. — Надо, — шумит, — везде, где указаны сроки, наделать дырок, и тогда мы никогда их не нарушим. — До чего умный, недаром — еврей.
Наутро прикатил Шпацерман на студебеккере с лебёдкой, больше всего обрадовав тех, что на другом берегу бегали всю ночь, завывая от восторга. Первым же рейсом корабля-вездехода доставили им спички, а потом перевезли всех и всё. Звали с собой и лошадей, но те отказались следовать за железным иноходцем, предпочитая вместе с Горюном пастись на лужку у зимовья пока не спадёт вода и мы не перетащим большую часть грузов на себе. Оставшийся с ними Шпацерман грозил здоровенным кулачищем, обещал расквасить морду каждому, кто попытается повторить обратный заплыв, и каждый, кому довелось понюхать кулак, не сомневался, что так оно и будет. Завершив таким образом отправку бригад в поле, начальник влез в кабину студебеккера и укатил на базу, прихватив не нужного больше Трапера. А мы, навьючившись, двинулись в будущий полевой лагерь, обещая Горюну каждый раз, когда возвращались за новой поклажей, всё более тёплую встречу.
Осенью министерские прохиндеи к нам не приезжали. Да и зачем? Положительные рекомендации они получили, гонорары не светили, они это сразу поняли. В моём сетевом графике сроков не будет — нема дураков — я их потом проставлю, когда дело сделаю.
— Лопухов! — вывела из творческого раздумья Алевтина, тишком подобравшаяся к моему столу. — У нас сейчас партийное собрание. Ваше присутствие, как инженера, обязательно. Мы вас ждём! — и ушла, не ожидая.
Жалко, что никто не видел и не слышал. Женщины, выпятив зады, даже не соизволили обернуться, чтобы насладиться моим триумфом. Шутка ли: партийцы ждут меня, без меня не могут провести собрание. Я даже пожалел, что у женщин нет второй пары глаз на выпяченных частях. Пришлось терпеть заслуженную славу в одиночку.
Войдя в Красный Уголок, я поздоровался в пространство, никого не видя от волнения, и протиснулся между стульями на самый последний ряд, чтобы не путаться под ногами у авторитетных товарищей, где меня приветливо встретила оскалом ядовитых зубов Сарнячка. Алевтина вежливо подождала, пока я, гремя природными жердями и деревянной тростью, размещусь в тесном пространстве, и предложила начать работать. Я не возражал, и пока они горячо обсуждали повестку дня и регламент, исподтишка разглядывал присутствующих, знакомясь с передовым отрядом борцов за коммунистическое будущее на нашем малюсеньком кусочке всемирного фронта борьбы с капиталистической заразой. Они все сидели порознь, наверное, стараясь удлинить линию фронта: Шпацерман, Коган, конечно, Трапер, Хитров, Рябовский, Кравчук, Розенбаум и ещё архитектор-строитель наших коттеджей. Сплошь начальство! И ни одного бича. Ни одной женщины, кроме комиссарши.
