Алеся eprst2000 - Было такое...

Вернее, как было. Я врачу говорю: «Рвите мне зуб, нет сил больше терпеть, замучал он меня!» А доктор отвечает: «Или вы его». Ну, думаю, идриттвоюмать, не стоматология, а общество защиты зубов. Рвите, говорю! Это он во мне вырос, а не я вокруг него.

Все, последние мозги отняли. Я не мудра боле. Теперь могу смело пускать слюни и плыть за буйки.

Лежу дома с температурой, во рту швы, дренажи. Не рот, а филиал зубной клиники. Продюсеры обижаются: «Алеся, такое ощущение, что ты разговариваешь с нами сквозь зубы! Почему?»

ПОТОМУ!

Все ж таки каждый продюсер — это отдельный мир. Вот я сейчас работаю с одним. Он мне звонит через каждые пять минут. Это хорошо. Пусть звонит. Будем считать его стилем и дотошным отношением к работе. Но. Каждый раз, когда он звонит, то начинает так: «Алеся, здравствуй. Это продюсер Женя, из компании такой-то, ты можешь сейчас говорить?» Я исправно всегда отвечаю ДА. Тогда он продолжает: «Ну и чудно! Рад тебя слышать! Привет, Алесь, слушай…» И так через каждые пять-десять минут. Каждый раз он заново представляется и здоровается. Отдельный мир.

И прежде чем я успеваю сказать, что ЗНАЮ, КТО ЭТО И ОТКУДА, он ловко успевает поздороваться и представиться еще раз.

PS Вот опять звонил. Опять он Женя, опять из компании такой-то, опять здравствуй.

Ну ё-моё.

2008/06/06

Akuena

Мне было по-разному в жизни хорошо, по-разному очень хорошо и по-разному прекрасно. Но на острове Маргарита, который находится в стране Венесуэла, случилось хорошо так, как не случалось никогда. Мы там снимали кино, уже писала про это.

Так вот. Я спала в гамаке. Можно было пойти в комнату, на вилле их не меньше десяти, но гамак — это нечто. Меня качал не ветер, я даже не шевелилась, но дышала — и поэтому меня чуть-чуть, буквально половину сантиметра, водило туда и сюда, туда и сюда. Я спала в невесомости в ритме дыхания. А вокруг были цветы, которых ночью не видно, но о них догадываешься по ароматам и какому-то ощущению. И море было. Не рядом, но на горизонте. И его тоже не было видно, только слышно. А гамак из плотной натуральной ткани, весь белый, с кистями, а одеялко и подушечка из какого-то такого нежного хб, что сразу не понимаешь кожей, что за нежность такая к тебе прикасается. Ты лежишь, нет, висишь, и все твои три чувства, которыми ты привыкла ощущать мир (слух, обоняние, осязание) соединились и ты получаешь удовольствие от них одновременно. От ароматов, звуков, прикосновений, покачиваний… И при этом никто на тебя не воздействует из вне, как, например, это бывает во время секса, а тебя это просто окружает. Тебе это предлагают и ты можешь слушать или нет, уйти спать в прохладную комнату, не слышать сверчков, растянуться на кровати, но ты лежишь, нет, висишь, покачиваешься и тебе вообще никуда не надо. Понимаете? Никуда. Все твои проблемы, все мысли — плохие и хорошие — это все остается с тобой. Ты вдруг чувствуешь себя всю и вот так висишь.

Это состояние не умиротворения и не удовольствия даже. Это совершенно неведомое ощущение покоя.

И вот когда ты так засыпаешь, а вернее даже не засыпаешь, а не знаю что, то приходят не сны, а какие-то объемные ощущения.

Утром я проснулась оттого, что начался рассвет и птицы сразу полетели по своим делам. Разноцветные жуки куда-то поползли, зажужжали. Птицы это дело сразу просекли и пошли за вкусными жуками. Муравьи ручейками тащат еду, гусеницу уже где-то достали с утра, ящерицы по стенам ползают, такие суетливые, бояться всего страшно. Пока курила (ну минуты три куришь, не больше же) маленький паучок быстро сплел паутинку между стаканом сока и моей пачкой сигарет. Сплел и сидит. Размером с большой микроб, такой деловой, попробуй этот сок теперь возьми. Сидит в паутине, чешет ноги и ждет вкусную добычу. Поймала ему муху, затолкала в паутину. Смотрела, смотрела — не ест. Гордый, что ли…

Положила муравьям кусочек сыра, они сразу бросили гусеницу, и вот я лежу, качаюсь в гамаке и смотрю, как этот кусочек идет сам по себе. Потом прибежали другие муравьи, наорали на тех, которые бросили гусеницу, потащили ее сами. Я им дала ветчины. Они бросили гусеницу и я смотрела, как ветчина ходит сам по себе. Прилетела птица и начала злиться на окна. Не понимала стекла. На вид курица с мелкими крыльями. Как летает непонятно.

Один раз я пришла на виллу поздно. На белом сидении стула сидит паучок. Большой такой, черный, красивый и безумно плюшевый. Размером с растопыренную мужскую ладонь. Актриса наша думает: «Надо же! Как обслуга украсила стулья». Обглядывает его, потянула, а паук держится, потому что у него на каждой лапке по два желтых коготка. Она думает: «Надо же! Пришили!» И потом ей приходит в голову мысль, что у обслуги вообще-то сегодня был выходной и с чего бы вообще они начали расшивать пауками стулья. Он ЖИВОЙ. Она орала так, что все прибежали. Некоторые говорили, что птицелов. Другие осматривали издалека и сгущали краски, меняя окончание имени паука и делая отчетливое ударение на последний слог: птицеЕД!

Представляете, паук охотился, ползал, искал себе птичку. Дома ждет жена и восемь некормленых паучат. Заполз на виллу. Потому что тут много цветов и колибри летают вокруг них с такой же частой, как бабочки. Вдруг он слышит, что люди пришли, и он быстро-быстро спрятался. На самом видном месте. Сидит такой незаметный, весь черный на белом сидении, всего страшно боится. Ыыы, не трогайте меняя!.. Эта еще пришла, начала щупать, мяла мех, орала. Все потом издалека смотрели, как он перелезал на ручку подсунутой швабры, беззащитно на ней повис… Ыыы, спасибо, я пойду, только не орите, сам испугался!

Было воскресенье. Когда все проснулись, то начали собраться на море. А я лежу и понимаю, что мне никуда не надо. Ни на море, ни в ресторан, ни в магазин. И я весь день была на вилле одна. Вообще. Совсем. Я лежала в гамаке во всех непостижимых позах, качалась, не качалась, думала, не думала, гоняла ящериц, купалась в бассейне голая, смотрела, как колибри гоняют от цветов бабочек, видела двух игуан, яркие такие, зеленые, читала книжку, не читала книжку, спала и просыпалась, смотрела на море, не смотрела на море, загорала, доставала из холодильника свежий арбузный сок, растопыривала пальцы на ногах, раскидывала руки в стороны, мотала головой. В общем, я была очень занята. И вот так хорошо было, ну просто так хорошо не было раньше.

Вилла построена так, что ты не понимаешь, где тут четко вход, где ее начало, а где конец. Пространство размером с гектар устроено так, что нет заборов, все утопает в зелени, цветах, пальмах, деревьях, кустах, кактусах — это и есть живая изгородь. И вилла — это не дом. Это огромная терраса под высоченной бамбуковой крышей, открытая со всех сторон, держат крышу огромные стволы деревьев, интерьер продуман так, что глаз не цепляется ни за какой предмет. Глаз везде отдыхает. Деревянные рыбы, скелет кита, глиняные горшки большие и очень большие, блюда с ракушками, гамаки, легкие занавески. Я не знаю, как это описать словами. Фотография может отразить предметы, но не вот это ощущение, когда тебе ни-ку-да-не-на-до.

Сейчас расскажу вам, что такое кокада. Кокада — это когда берут кокос, на твоих глазах потрошат его, вытаскивают мякоть, выливают молоко, все эти внутренности в миксер. Там их взбивают в нежный пышный крем со льдом, обратно выливают в кокосовую скорлупу, посыпают корицей и дают тебе в руки. Кто не пил, тот не жил.

Теперь что касается качапы. Качапа — это толстая сладкая кукурузная лепешка, которая жариться при тебе, а потом в нее кладется молодой соленый сыр. Вместо салфетки заворачивают в пальмовый лист. Я ела даже лист пока не объяснили.

На острове был один ресторанчик, в котором подавали невозможных по вкусовым ощущениям лобстеров. Вроде тех, которыми кормили на Гоа, но тут они были в сырном соусе, запеченные в панцире под сырной тянущейся корочкой. И вот в один день из всех ресторанов лобстеры пропали. Совсем. Я падкая на еду. Если у меня ее отнять, я могу плакать. Отсутствие лобстеров стало почти трагедией, я к ним привыкла. Понимаете, я с ними почти дружила. Оказалось, что у лобстеров сейчас период размножения и их ловить нельзя, а то на следующий год вообще ничего не останется. Я безутешно горевала, но временно утешилась авокадо, которое на острове не просто вкусное, а можно сгрызть даже косточку.

И вот в один день из ресторанов пропадают все авокадо.

И мне объясняют, что авокадо сейчас тоже есть нельзя.

Потому что у них сейчас период опыления.

И тогда я подумала, что на этом острове трахается все. Даже авокадо.

И пошла мечтать о вкусном и здоровом пеликане.

Венесуэльцы созданы для двух вещей. Первое: чтобы танцевать и второе: чтобы в неимоверных количествах поглощать лёд. Всё. Они танцуют как боги. Все. Молодые, старые, толстые, худые. Нам так не смочь, это порода такая.