Герберт Розендорфер - Письма в древний Китай
Если бы я увидел такое в первые дни моего пребывания здесь, я, вероятно, умер бы от страха. Но мне, к счастью, довелось увидеть этого серебристо-серого дракона уже после того, как я повидал в этом мире много чудес, и поэтому я отнесся к нему спокойно. Госпожа Кай-кун объяснила мне, в чем дело.
Невдалеке отсюда, сказала она, находится большое поле, отведенное для драконов, чтобы они могли свободно садиться и взлетать. Через несколько дней мы с ней побывали на этом поле, и я увидел их своими глазами. Драконов здесь очень много. Они летают во всех направлениях и могут преодолевать очень большие расстояния. Некоторые из них летают даже в Срединное царство. Долететь туда дракон способен менее чем за двадцать часов.
Драконы эти, конечно, не настоящие: они сделаны из железа. Это машины. Так же, как дома на колесах, возящие людей по каменным дорогам, эти железные дома с крыльями перевозят людей по воздуху. Когда мы были на Драконьем поле, я видел, как они садятся и взлетают. Грохот, производимый ими, превосходит всякое воображение: он гораздо сильнее того шума, который обычно сопровождает жизнь большеносых. Это ужасный гром, так сильно сотрясающий землю, что кажется, будто она вот-вот треснет и провалится под ногами. Но она все же не трескается. Приходится лишь удивляться, сколько всего способна выдержать матушка-земля.
Один серебристо-серый дракон может перевезти за раз сотню и более путешественников. Госпожа Кай-кун предложила купить для меня место внутри такого дракона. Она сказала, что уже много раз летала на драконах, и это совсем не опасно. Она, конечно, готова лететь на нем вместе со мной. Честно признаться, мне было бы любопытно испытать это: с другой же стороны, мудрец с Абрикосового холма говорит, что долг и добродетель предписывают человеку без особой нужды не подвергать опасности свою плоть, унаследованную им от родителей. Поэтому я отвечал, что подумаю и, возможно, полечу на драконе — как-нибудь в другой раз. Больше мы к этому разговору не возвращались.
Так вот. Путешественникам, летающим на этих драконах-машинах, нужно что-то есть и пить, ибо путешествие часто продолжается несколько часов. Ведь если повозка летит по воздуху, с нее так просто не слезешь, чтобы сделать привал и закусить. Поэтому дракон берет с собой вдоволь разной еды и питья, путешествующих же, как в обычной земной харчевне, обслуживают подавальщики и горничные. Это особое ремесло, со своими правилами, и маленькая госпожа Чжун как раз и есть одна из таких летающих горничных. Этим она зарабатывает свое пропитание.
Я расспрашивал ее обо всем очень подробно — хотя бы для того, чтобы самому избежать ее вопросов. Она рассказала, что летать ей приходится очень много. Особенного она в этом давно уже ничего не находит. Бывают и неприятные ощущения — например, когда дракон начинает вдруг плясать в воздухе (иногда с ним такое случается). Тогда нужно крепко держаться за что-нибудь; из путешественников же многие начинают блевать. Убирать за ними, к сожалению, тоже входит в обязанности летающей горничной. Но, в общем, ей нравится перелетать из города в город. Иногда дракон отдыхает дня два или даже три, и тогда ей удается осмотреть город. Сейчас она таким образом пробудет несколько дней в Минхэне.
Господин Юй Гэнь-цзы, маленькая госпожа Чжун и я провели вместе весь вечер. Она меня ни о чем не спрашивала. Здешние люди, не только большеносые, больше любят говорить о себе, чем слушать других. Мне это даже на руку. Мы пообедали в весьма приличной, отделанной внутри деревом харчевне под названием «Черный лес». Народу в ней было немного. Господина Юй Гэнь-цзы там хорошо знали. Он велел позвать главного повара, господина Шао-ба, который и явился к нам, одетый во все белое; господин Юй Гэнь-цзы попросил его приготовить для меня что-нибудь без коровьего молока. Во мне пробудилась надежда, и я спросил господина Шао-ба, нельзя ли заказать тушеную собаку: нет, развел тот руками, к сожалению, нельзя. В остальном же обед был просто великолепен — для меня господин Шао-ба приготовил жаркое из косули, — да и напитки были выше всяких похвал. В этот раз мы пили не Шан-пань, а другой напиток, тоже пенящийся: он называется «Доу Пэй-нон»[60] и ценится знатоками гораздо выше, чем просто Шан-пань, как сообщил мне господин Юй Гэнь-цзы. Кроме того, он и стоит втрое дороже. После этого мы посетили маленькую подземную питейную лавку, где гремела музыка, горел красноватый свет и стояли облака дыма. Было похоже на «Райский сад», только без раздевающихся акробаток. Здесь гости танцевали сами. Я, конечно, в этом не участвовал, а господин Юй Гэньцзы предложил маленькой госпоже Чжун исполнить с ним один танец. Правил здешнего танцевального искусства я совсем не понимаю. Танцы у большеносых, по нашим понятиям, крайне примитивны. Они просто держатся друг за друга и слегка подпрыгивают. Когда господин Юй Гэнь-цзы спросил, не хочу ли я пригласить маленькую госпожу Чжун на танец, я с поклоном извинился и сказал, что вынужден отказаться от этой чести, ибо не владею приемами местных танцев.
Поздно вечером мы наконец вернулись в Го-ти Ни-цзя. Мастер Юй Гэнь был уже весьма утомлен и немедленно удалился к себе. Я же вместе с маленькой госпожой Чжун поднялся к себе в комнату, и мы с ней выпили еще бутылку Доу Пэй-нон (оказалось, что этот напиток можно заказать и в нашей Го-ти Ни-цзя). После этого маленькая госпожа Чжун позволила мне разделить с ней ложе. Она, по обычаю большеносых, тоже сняла с себя совершенно всю одежду. Ноги у нее были не перевязаны, то есть, по нашим понятиям, все-таки довольно велики, зато грудь оказалась утешительно маленького размера. Форма ее волосяной рощицы вызвала у меня воспоминания о моей наложнице Фэн-ма, и я снова затосковал по родине. Затем маленькая госпожа Чжун заснула. Я же еще долго лежал без сна, со слезами вспоминая о своем доме в Кайфыне, о тебе, о Фэн-ма и о своей любимой Сяо-сяо. Возможно, однако, что это чувствительное настроение охватило меня из-за напитка Доу Пэй-нон, которого я выпил несколько больше, чем обычно. Потом наконец заснул и я — крепким, спокойным сном.
На этом я заканчиваю письмо и сердечно обнимаю тебя. Твой далекий друг —
Гао-дай.
Письмо двадцать четвертое
(понедельник, 15 ноября)
Мой дорогой Цзи-гу,
не волнуйся: я не забыл о твоей просьбе. Напоминать мне о ней в каждом письме не нужно. Потерпи еще немного. Как только представится хоть малейшая возможность, я выпытаю у этой танцовщицы секрет ее исчезающих белых шариков. Просто мне пока не удалось снова побывать в заведении, именуемом «Райский сад». Из подробностей помню еще, что разделась она совершенно донага; шариков у нее было три, и величиной они были с небольшое куриное яйцо. Сначала она жонглировала ими, широко расставив ноги (и жонглировала, кстати, неважно), а потом один за другим проглотила — или сделала вид, что проглотила; затем, немного попрыгав, принялась извлекать их точно так же один за другим с противоположной стороны, из отверстия, для этого вовсе не предназначенного (понарошку, конечно), всякий раз коротко вскрикивая. В точности разглядеть, как она это делает, было, сам понимаешь, невозможно. Не исключаю, что она прятала шарики в руке. Больше в общем-то прятать было негде, ведь на ней ничего не было надето. Точнее, почти ничего: на шее она оставила белую ленту, усыпанную драгоценностями (поддельными, очевидно). Однако к фокусу с шариками эта лента явно не имеет отношения. Обещаю тебе, впрочем, наведаться в «Райский сад» в самое ближайшее время и, если эта танцовщица еще там, поговорить с ней: думаю, за определенное вознаграждение она согласится раскрыть секрет своего трюка.
Возможно, тебе будет интересно узнать, с чем познакомил меня мастер Юй Гэнь несколько дней назад. Накануне вечером я снова восхищался игрой Небесной Четверицы в доме у одного из музыкантов, друзей господина Ши-ми. Сообщаю об этом лишь для того, чтобы ты мог представить, какое невообразимое расстояние разделяет эти две крайности — музыку Небесной Четверицы, с которой я познакомился благодаря господину Ши-ми и его друзьям, и то, что показал мне господин Юй Гэнь-цзы. Между этими двумя крайностями умещается все нелепое многообразие мира большеносых.
Господин Юй Гэнь-цзы нанял повозку Ma-шин, и мы поехали в ту часть города, где я до сих пор не бывал. Погода была мерзкая: снег, шедший вперемежку с дождем, еще усугублял безрадостное впечатление от каменных улиц и серых, да к тому же грязных домов. Дома эти чрезвычайно высоки и расставлены как попало. При этом они вовсе не сложены из камня, как кажется на первый взгляд, а отлиты. Господин Юй Гэнь-цзы объяснил мне, как это делается: дробленые камни перемешивают с водой и некоторыми другими веществами, так что получается кашицеобразная масса; застыв, она делается твердой, как камень. Из дерева сколачивают формы, в которые и наливают упомянутую кашицу. Когда та застынет, формы удаляют, и дом готов. Зодчие большеносых научились управляться с этой кашицей и формами необычайно ловко и быстро. Мимо таких домов мы и ехали. Отлитые по единому образцу, они образуют целый квартал. Людей здесь живет много, несколько тысяч. По словам господина Юй Гэнь-цзы, сюда приезжают зодчие из дальних краев, чтобы посмотреть и поучиться: квартал считается образцом строительного искусства. Почему — я так и не смог понять.
