Марлен Хаусхофер - Стена
Двадцать восьмого июня, когда мы с Луксом под вечер вернулись из лесу, я увидела, как Бычок покрывает Беллу. Совершенно не обратила внимания, что ночью она опять ревела. Когда я смотрела, как огромные животные сливаются друг с другом под розовым вечерним небом, я поняла, что на этот раз теленок будет. Так это и должно происходить, на большом лугу, под вечерним небом, без человеческого вмешательства. Посейчас не знаю, так ли это. Так или иначе, с того вечера Белла перестала требовать быка, а Бычка не занимало ничего, кроме как поплотнее набить огромное брюхо вкусной травой, подремать на солнышке да носиться галопом по лугу. Он стал исключительно красивым и сильным животным, и очень добродушным. Иногда он клал тяжелую голову мне на плечо и сопел от удовольствия, если я почесывала ему лоб. Может, позже он и стал бы диким и несговорчивым. Но тогда был огромным теленком, доверчивым, игривым и всегда готовым как следует закусить. Думаю, он был не так умен, как мать, да и не нужно ему было быть умным.
Смех сказать, он даже Лукса слушался, а тот был в сравнении с ним тявкающим карликом.
Сейчас я надеюсь, что у Беллы будет теленок. Она дает больше молока, чем осенью, и решительно округлилась. Если это так, то по сельскому календарю теленок появится в конце марта. Белла не слишком поправилась, но она все же толще, чем если бы причиной было только доброе сено. Месяц назад я и надеяться не смела, да и теперь сомневаюсь, может, я только принимаю горячо желаемое за действительное. Нужно набраться терпения и ждать.
Тогда в горах неуверенность мучила меня гораздо сильнее. Так важно, чтобы у Беллы был теленок. В противном случае очень скоро мне пришлось бы вкалывать на двух абсолютно бесполезных животных, убить которых я не в силах. А Беллу наше будущее ничуть не заботило. Одно удовольствие было глядеть на нее. Она по-прежнему была главной. Если Бычок слишком уж своевольничал, она призывала его к порядку, толкая головой, он подчинялся и никогда слишком не удалялся от своей грациозной матери-супруги. Это очень успокаивало, поскольку я знала, что Белла — существо разумное и я могу на нее положиться. Все ее тело было разумным, оно никогда не давало ей ошибиться. А Лукс вообще не любил изображать пастушескую собаку и делал это только по настоятельному приказанию. Мне хотелось немножко отдохнуть перед сенокосом. Ведь последствия болезни так и не прошли до конца. Я как следует ела, проводила много времени на свежем воздухе и крепко спала.
Первого июля, как отмечено в календаре, я впервые снова могла дышать полной грудью. Все прошло, и я только теперь поняла, как измучила меня одышка, хоть я и не обращала на нее внимание. Целый час я чувствовала себя словно родившись заново, а потом не могла уже и представить, что бывает иначе. Через несколько недель начнется сенокос, на крутых горных лугах очень важно ровно дышать.
Второго июля спустилась в долину прополоть картошку. Прошли дожди, и сорняков было больше, чем минувшим сухим летом. Все утро проработала на картошке. В доме обнаружила знакомую вмятину на постели, но не смогла определить, насколько она старая. Расправила одеяло, набила рюкзак картошкой и снова поднялась в горы. В середине июля предприняла второй поход и осмотрела поляну у ручья. Трава стояла высоко и была гораздо сочнее, чем прошлым летом. Погода все время менялась — все время чередовались дождь и ведро. Отменная погода для всего, что растет и зеленеет. В оставшееся время поймала трех форелей и поджарила их. Очень хотелось оставить одну Кошке, но я знала, что без меня она ни к чему не прикоснется, хитрое и недоверчивое создание. Мне хотелось дождаться новолуния, возможно, погода станет чуть устойчивее. Кроме того, решила в этом году несколько облегчить себе работу. Раз Белла дает мало молока, ее можно доить только раз в день и я могу переночевать дома, а спозаранку начать косить.
И вот, в конце июля, пришла пора начинать. Я подоила Беллу и закрыла их с Бычком в хлеву. Они не обрадовались, но помочь я ничем не могла. Я оставила им довольно воды и травы и спустилась с Луксом в долину. К восьми вечера мы добрались до дома, я всухомятку поужинала и сразу легла, чтобы с утра быть отдохнувшей. Раз будильника теперь у меня не было, пришлось положиться на внутренние часы. Я четко представила себе большую четверку и была уверена, что в четыре проснусь. К тому времени я весьма натренировалась в таких вещах.
Но проснулась уже в три: на кровать прыгнула Кошка и радостно поздоровалась. Она то укоризненно мяукала, то ласкалась. Я совсем проснулась, но полежала еще, а Кошка, мурлыча, прижалась к моим ногам. Думаю, что с полчаса мы были совершенно довольны жизнью. В полчетвертого встала и при свете лампы, которой мне так не хватало в горах, приготовила завтрак. Кошка залезла под одеяло и спала себе дальше. Я оставила ей немножко жареного мяса и, поев сама и накормив Лукса, пошла в ущелье. Там было еще совсем темно и холодно. Со склонов текли быстрые ручейки, теряясь на дороге. Идти пришлось совсем медленно, чтобы не спотыкаться о камни, которые вымыло последней грозой. Дорога в плачевном состоянии. Еще весной талые воды оставили глубокие промоины, ручей подмыл берег, и он кое-где обрушился. Осенью придется привести дорогу в порядок, а то зима ее доконает. Давно бы надо было это сделать, да я все мешкала. Никаких оправданий тому не было, и поделом мне, что в потемках чуть не переломала ноги. Дойдя до поляны, вытащила с сеновала косу и принялась ее отбивать. Холодная вода ручья смыла остатки сна. Когда начала косить, было уже совсем светло. Трава шелестела под косой и падала мокрыми волнами. Я заметила, насколько легче косить, когда ты отдохнул. Косила около трех часов, потом все-таки очень устала. Лукс вылез из-под сеновала, где спал, и отправился со мной к дому. Я улеглась в постель к Кошке, с урчанием ко мне прижавшейся, и сразу уснула. Дверь была открыта, желтый свет солнца лежал на пороге. Лукс разлегся на скамейке и дремал на утреннем солнышке. Проспала до обеда, перекусила и вернулась на луг ворошить траву. Когда я пришла домой, Кошка уже удалилась, съев мясо. И хорошо, мне не хотелось видеть, как ее снова разочарует мой уход.
Около семи мы вернулись в горы, и я тут же пошла в хлев освободить Беллу и Бычка. Привязала Беллу и оставила их на ночь на лугу. Потом умылась у колодца, выпила парного молока и легла.
На следующий день я снова подоила Беллу после обеда и закрыла их с Бычком в хлеву. Переночевала дома, пришла Кошка и привалилась к ногам. Я принесла бутылку молока, и Кошка в знак благодарности выгибала спину и терлась об меня головой. Утром опять выкосила большой кусок, но не легла спать, а ворошила накошенное накануне. Трава наполовину высохла, она пахла нежно и сладко. После обеда ее уже можно было убирать и ворошить скошенное с утра.
Такой новый подход к делу позволял быстро двигаться вперед. Пока месяц прибывал, погода оставалась ясной и жаркой. На этот раз я собиралась прихватить и часть соседней поляны: не хотелось, чтобы снова не хватило сена. Однако, когда я кончила с большим лугом, погода переменилась, и целую неделю принимался лить дождь. Отличная погода для свежей травы в лугах, но не для сенокоса. Вот я и ждала, большая часть сена уже запасена, и беспокоиться не о чем. К тому же с ногами снова стало плохо. Я оборачивала их мокрыми полотенцами и старалась прилечь днем, как только выдавалась свободная минутка. Сначала Луксу не понравилось мое домоседство, но я показала ему больные ноги и все объяснила, он, судя по всему, понял. Бегал в одиночку по лугам, но всегда в пределах окрика. Он тогда с восторгом предавался раскапыванию мышиных нор. Погода вовремя переменилась. Больных ног не вылечить, но зато они так хорошо отдохнули, что потом я снова смогла заняться сеном. С полянкой управилась за неделю. На этот раз Кошка отнеслась к моему появлению спокойнее, я надеялась, что несколько приободрила ее. Ей-то этого, наверное, и вовсе не надо, а меня успокаивала сама мысль.
Лето пролетело на удивление быстро, и не только в воспоминаниях. Я знаю, что и тогда оно показалось мне очень коротким. В этом году малинник зарос еще сильнее, и мне удалось набрать всего ведро ягод, очень крупных, но не особенно сладких. Но мне-то они, конечно, были сладкими. Я упивалась, вспоминая обо всех оставшихся в прошлом сладостях. Не могу без улыбки вспоминать о том, как в одном приключенческом романе герой грабил дупла диких пчел. В моем лесу диких пчел нет, а если бы и были, я бы никогда не осмелилась их грабить, а постаралась бы убраться подальше. Да я и не герой, и не находчивый парень. Никогда мне не научиться добывать огонь трением или отыскивать кремень, потому что я не знаю, как он выглядит. Мне даже не починить зажигалку Гуго, хотя есть и кремни, и бензин. И я просто не в состоянии сделать пристойную дверь для хлева. И она постоянно крутится у меня в голове.
