Нагиб Махфуз - Дети нашей улицы
Люди расступились. Стало тихо. Но тут раздались свадебные песни.
55
Баюми, надсмотрщик улицы, стоял у задних ворот своего сада, откуда открывалась дорога в пустыню. Ночь только наступила. Мужчина ждал, вслушиваясь в тишину. Когда в дверь тихонько постучали, он распахнул ее, и в сад, будто отделившись от ночи, в черной накидке и чадре проскользнула женщина. Он схватил ее за руку и повел по дорожкам, сторонясь дома. Дойдя до крытой веранды, Баюми толкнул дверь, и они вошли внутрь. Он зажег свечу и поставил ее на подоконник. Помещение выглядело заброшенным: диваны сдвинуты в ряд, посреди поднос с кальяном и всеми принадлежностями, вокруг разбросаны тюфяки. Женщина сняла с себя покрывало и чадру, и Баюми притянул ее к себе с такой силой, что кости у нее чуть не хрустнули и она посмотрела на него, прося пощады. Женщина ловко высвободилась из его объятий. Тихо усмехнувшись, он присел на тюфяк и стал искать на подносе в кучке пепла еще тлеющий уголь. Она устроилась рядом с ним, поцеловала в ухо и сказала, указывая на кальян:
— Я почти забыла, как он пахнет.
Он принялся целовать ее щеки и шею, а потом произнес, укладывая на кальян уголек:
— Этот сорт в нашем квартале курят только управляющий и я, грешный.
С улицы донесся шум разразившейся ссоры, брань, потом удары палок, звон разбитого стекла, топот бегущих ног, женские вопли, лай собак. В глазах женщины появились тревога и вопрос. Однако Баюми продолжал как ни в чем не бывало измельчать гашиш.
— Мне нелегко было добраться сюда, — сказала женщина. — Чтобы не попасться никому на глаза, пришлось идти в аль-Гамалию, оттуда в аль-Даррасу, а потом через пустыню к задней стороне твоего дома.
Продолжая работать пальцами, он наклонился к ней так близко, что вдохнул запах ее тела.
— Но не мне же являться к тебе в дом! — ответил он.
Она улыбнулась:
— Если бы ты пришел, никто из этих прихвостней и пикнуть не посмел бы. Сам Батыха посыпал бы тебе дорогу песком. Свой гнев они выместили бы на мне, — она погладила его жесткие усы и сказала, заигрывая: — А здесь ты боишься жены.
Он оставил гашиш и обнял ее с такой силой, что она застонала.
— Упаси Бог от любви надсмотрщиков, — прошептала она.
Он отпустил ее, вскинул голову, как петух, выпятил грудь и заявил:
— Есть только один надсмотрщик, остальные — молокососы.
Поигрывая его густыми волосами на груди, видневшимися из-под галабеи, она сказала:
— Это для них ты страшный, но не для меня!
Он ущипнул ее и протянул руку к кувшину:
— Ты — корона на моей голове!.. Отличное пиво!
— От него сильный запах, — недовольно сказала она. — Мой муженек может учуять.
Баюми сделал несколько глотков, чтобы напиться, снова взял кальян и сказал, насупившись:
— Подумаешь, муж! Видел его сто раз. Похож на умалишенного. Первый и единственный мужчина на этой улице, занявшийся знахарством!
Пока он раскуривал кальян, она сказала:
— Я обязана ему жизнью. Поэтому терплю и живу с ним. Вреда от него никакого, а обмануть его проще простого.
Он передал ей кальян. Она с наслаждением сделала несколько затяжек и выпустила дым, зажмурившись от удовольствия. Он же курил нервно, маленькими затяжками, между которыми обязательно что-то говорил:
— Оставь его… Он играет тобой… как ребенок…
Она пожала плечами:
— У него нет работы. Занимается только тем, что избавляет бедняков от бесов.
— А ты его еще ни от чего не избавила?
— Клянусь, я так несчастна! Достаточно один раз взглянуть ему в лицо, и все ясно без слов.
— Что, ни разу в месяц?!
— Ни разу за год! Ему не нужна жена, он изгоняет бесов!
— Чтоб они его! А что за выгода ему от всего этого?
Она растерянно покачала головой:
— Он ничего с этого не имеет. Если б не его отец, мы бы померли с голоду. Он считает, что его долг — осчастливить несчастных и избавить их от зла.
— А кто его надоумил?
— Говорит, что этого желает владелец имения.
В узких глазах Баюми промелькнула озабоченность. Он отставил кальян в сторону.
— Он сказал, что этого хочет владелец имения?!
— Да…
— И кто мог ему такое внушить?
Женщина занервничала. Она не хотела портить вечер, тем более боялась, что он закончится неприятностями.
— Так он толкует предания, услышанные от поэтов, — уклончиво ответила она.
Он снова взял трубку:
— Будь проклята эта улица! Самая мерзкая из всех. На ней появляются всякие шарлатаны, которые распространяют ложь об имении и десяти условиях. Придумывают, что владелец — их предок. Вчера был Габаль, обманом завладевший имуществом, а сегодня этот одержимый проповедует то, что не надо. Завтра он будет утверждать, будто слышал эти слова от самого аль-Габаляуи.
— Он ничего не хочет, — встревожилась она, — только избавить бедняков от бесов.
— А кто знает, может демон сидит и в имении?! — прорычал Баюми в шутку, затем повысил голос, рискуя обнаружить их тайное свидание: — Владелец мертв. Или все равно что мертв. Сукины дети!
Ясмина испугалась. Шанс мог быть упущен. И она потихоньку начала стягивать с себя платье. Черты хмурого Баюми разгладились, и он приблизился к ней, глаза его горели страстью.
56
В накидке управляющий выглядел тщедушным. Его увядающее лицо выдавало озабоченность. Набухшие веки, взгляд и морщины под глазами говорили о рано наступившей старости, следы отчаянной погони за развлечениями. На полном лице Баюми не отражалось удовлетворения от тревоги хозяина, вызванной принесенными ему чрезвычайными новостями. Взволнованность хозяина говорила о той значительной роли, которую он, Баюми, играет при управляющем имением.
— Я не хотел вас беспокоить, — проговорил Баюми, — но не могу ничего предпринимать, не посоветовавшись с вами.
Тем более, речь идет об имении. К тому же этот безумец и смутьян из рода Габаль. А у нас договор — не нападать ни на кого из них без вашего согласия.
Лицо Ихаба помрачнело:
— Он действительно утверждает, что разговаривал с владельцем имения?
— Я слышал об этом в разных местах. Его пациенты верят в это, хотя не подают вида.
— Он наверняка сумасшедший. Это так же очевидно, как то, что Габаль был мошенником. Но на этой грязной улице благоволят обманщикам и идиотам. Чего еще нужно этому роду, после того как они разграбили имение, не имея на него никаких прав?! Почему владелец не разговаривает ни с кем, кроме них? Почему не обратится ко мне, ведь я — самый близкий ему человек?! Он не выходит из своих покоев. Ворота дома открываются только для того, чтобы ему доставляли все необходимое. Его никто не видит, он встречается только со своей рабыней. Но как просто оказывается членам рода Габаль столкнуться с ним или услышать его голос!
— Они не успокоятся, пока не захватят все имение, — процедил Баюми.
От гнева лицо управляющего побелело. Он чуть было не отдал приказ, но вдруг помедлил:
— Он говорил что-то о владельце имения или ограничился изгнанием бесов?
С прежней злостью Баюми ответил:
— Габаль тоже занимался просто ловлей змей, — и нахмурился. — Какая связь между бесами и владельцем имения?!
— Я не хочу повторить судьбу аль-Эфенди, — решительно заключил Ихаб.
Баюми пригласил Габера, Хандусу, Халеда и Батыху к себе в курильню, и сообщил, что они должны найти способ излечить безумие Рифаа, сына Шафеи-плотника.
— И ради него ты нас собрал?! — возмущенно спросил Батыха.
Баюми кивнул. Хлопнув в ладоши, Батыха закричал:
— Подумать только! Надсмотрщики квартала собираются ради существа, и пол-то которого трудно определить!
Баюми взглянул на него с презрением:
— Он проворачивал свои дела на твоей территории, а ты — ни сном, ни духом. Ты, наверное, и не слышал о том, что он утверждает, будто встречался с владельцем имения.
Сквозь дым кальяна они обменялись сверкающими злобой взглядами.
— Как это? Где бесы и где владелец имения? Разве наш дед был знахарем? — растерянно проговорил Батыха.
Надсмотрщики рассмеялись, но, заметив, что Баюми нахмурился, прекратили смех.
— Ты дурак, Батыха! Надсмотрщик может быть пьяным, курить гашиш, но дураком он быть не должен!
В свое оправдание Батыха сказал:
— Уважаемый! На свадьбе Антара на меня навалилось два десятка человек. Кровь текла у меня по лицу и шее, но я не выпустил свою дубинку из рук.
— Пусть Батыха уладит это дело, как считает нужным, не теряя лица, — предложил Хандуса. — Только не надо избивать умалишенного, это недостойно надсмотрщика!
Квартал спал, не ведая, что готовится в доме Баюми. Утром Рифаа вышел из дома и, встретив Батыху, поздоровался с ним:
— Доброе утро, уважаемый!
