Ирина Степановская - Круговая подтяжка
– Знаешь что, смени-ка это унылое выражение лица! – вдруг строго сказал Барашков. – Вся больница за тебя болеет. Оперировать будут парни из общей хирургии. Заведующий и еще один, помоложе. Ты их обоих знаешь. И только попробуй разнюнься! Что ты думаешь, лишняя смертность на операции кому-нибудь нужна?
– О чем разговор! – Тина попыталась улыбнуться. – Никому не нужна. Я знаю. Наркоз ты будешь давать?
– Да. Я договорился, хотя это тоже не полагается. И их анестезиолог будет присутствовать. Вместе станем работать. Кстати, хирурги совсем не обрадовались этому. Все-таки я же не работаю у них официально. Ты понимаешь?
– Понимаю. – Тина действительно понимала, что все это было организовать нелегко. – Только у меня к тебе одна просьба.
– Какая?
– Зубы мне, когда наркоз будешь давать, не сломай. Договорились?
– Ах ты, мерзавка! – Аркадий засмеялся. – А ты зубы-то вынуть не забудь. Они же у тебя вставные! – Он шутил, но лицо его оставалось напряженным. Озабоченным.
– Как только встану после операции – убью тебя за эти слова! Даже жена не спасет! – со всей серьезностью ответила ему Тина.
Барашков замолчал, не поднимаясь с места, не в силах уйти, смотрел на нее. Он думал, что завтра к этому времени операция уже должна быть закончена. При всех благоприятных обстоятельствах Тина еще будет без сознания. Дышать за нее станет аппарат искусственной вентиляции легких, а на боку, на месте ушитой операционной раны, будет видна аккуратная повязка с пластмассовой трубочкой для выпуска жидкости. Только бы выжила! А дальше… Он уже не в силах знать, что будет дальше. Ее тайный жизненный код уже зашифрован в нескольких строчках текста патогистологического заключения, только завтра Ризкину еще предстоит его расшифровать. Собственно, эти строчки и будут означать суть происходящего – жизнь или смерть. Перед глазами Барашкова встал невысокий призрак Михаила Борисовича как верховного властителя судеб, и Аркадий мысленно сплюнул через плечо и постучал по дереву.
– Ну, Тина, я пойду. У меня еще много дел.
– Иди, Аркадий. – Она не смогла улыбнуться. Только прищурилась. – Слушай, ты ведь наверняка все уже прочитал про надпочечники. И про опухоли тоже.
– Ну, прочитал.
– Сам прочитал, дай почитать другому.
Барашков помолчал, погладил Тину по руке.
– Потом почитаешь. После операции.
Он поцеловал ее в щеку и ушел. Подошла мама. Сказала, что вечером приедет и отец. Она не стала говорить, что звонила Тининому сыну Алеше в Краснодар и что он очень испугался и расстроился.
Сестра Леночка прислала письмо, напечатанное на компьютере, с трогательными заверениями в любви и с пожеланиями скорейшего выздоровления. Затем позвонила подруга Аня уже из косметологической клиники и сказала, что договорилась насчет операции. Ее операция тоже будет завтра. При этом Аня со всей серьезностью заметила, что неизвестно еще, какая операция важнее – кончик носа будет виден всем, а твой, Валька, шрам на боку только тем, с кем ты пойдешь в баню или на пляж.
– А на пляже можно носить и закрытый купальник! – бодрым голосом добавила она.
– Конечно-конечно, – поспешила согласиться с ней Тина.
Уже ближе к вечеру в палату зашла Мышка. Она тихонько затворила за собой дверь, подошла к постели и робко присела. Это выглядело так, будто прежняя девочка-ординатор зашла к старшему товарищу о чем-то посоветоваться. Тина слегка напряглась.
– Валентина Николаевна, – Мышка опустила голову и положила маленькие ручки на колени. В одной из них была зажата какая-то бумажка, от которой Маша то и дело отщипывала кусочки. – Скажите мне откровенно… – Мышка помолчала и посмотрела Тине прямо в глаза: – Неужели вы считаете, что я в самом деле перед вами виновата?
Валентина Николаевна молчала. Она, в общем, даже не знала, что ответить. Конечно, ей было не до Мышкиных переживаний, и в то же время она чувствовала, что разговор этот имеет право состояться.
– Знаете, меня это очень тяготит, – сказала Маша. – Если вы будете справедливой, вы ведь не сможете не признать, что я не виновата в том, что отделение разогнали!
– А я тебя в этом и не виню.
– Но ведь я чувствую, что все-таки какое-то недовольство с вашей стороны и со стороны Барашкова есть.
Тина смотрела на нее задумчиво, грустно.
– Да ни в чем, Маша, ты не виновата. Ни в чем. – Не могла же действительно Тина сказать ей, что ни к чему барышням рядиться в крестьянок. Рано или поздно все становится явным, и чувство неловкости с обеих сторон уже никогда потом не проходит.
– Тогда скажите мне, почему раньше мы все работали в гораздо худших условиях, чем сейчас, но вы умели держать все отделение в мире и согласии, а у меня ничего не получается! Доход от отделения сравнительно небольшой, сотрудники вечно ссорятся, да и эффект от лечения, честно говоря, уж не настолько велик. Раньше, я помню, мы вытаскивали таких тяжеленных больных! Когда уже никто и не надеялся! А сейчас все время происходит какая-то возня, нервотрепка на пустом месте. Нет ни той отдачи, что была раньше, ни удовлетворения от того, что мы делаем.
Тина вздохнула, помолчала некоторое время, будто собиралась с мыслями, потом сказала:
– У нас в отделении были свои задачи, у вас теперь – свои. Ты стараешься, это видно. Опыт приходит с годами.
Придет он и к тебе. Надо просто знать, от кого что можно ждать. Что же касается моего заведования, то ты просто забыла, что Аркадий Петрович и в то время был всем недоволен и часто пенял и мне, что я ничего не могу сделать для отделения – ни стулья выбить, ни новый аппарат искусственного дыхания приобрести, ни кафель для туалета, ни что-нибудь еще. У вас же теперь, – Тина усмехнулась – туалеты в порядке.
Мышка встрепенулась, но Тина не дала ей договорить.
– Ты не волнуйся. У тебя организовано все правильно. Все хорошо. Ты просто мыслишь еще пока другими категориями. Ничто человеческое тебе пока не чуждо. Тебе хочется хорошего коллектива, работы единомышленников. Но коллектив создать – очень и очень непростая задача, над ней надо работать не один год. И надо чтобы люди в нем были приблизительно одинаковые. Мне просто в этом отношении повезло немного больше, чем тебе.
Мышка посидела возле нее молча. Потом вдруг порывисто наклонилась к ней и горячо прошептала:
– Вы не сомневайтесь во мне, Валентина Николаевна! Мы вас вытащим! Верьте нам. Все будет хорошо. Только верьте! Помните, как вы нас учили? «Нас трое у постели больного…» – Мышка сама чуть не плакала.
Тина посмотрела на нее и грустно улыбнулась.
– Какая же ты все-таки еще маленькая девочка, Маша. Маленькая и, наверное, не очень счастливая… – Она похлопала Мышку по руке своим коронным успокаивающим жестом, который все они впоследствии переняли у нее, но Маша с огорчением поняла, что Тина сказала это ей только в утешение, чтобы не спорить. И еще поняла Маша, что за время болезни какое-то новое знание, с которым она, Мышка, сама была еще пока незнакома, открылось Валентине Николаевне. А знание это заключалось в том, что смерть, по сути, не так уж страшна и есть на самом деле альтернатива жизни.
Владик Дорн в недоумении осматривал больную. Показатели крови, давления, другие параметры – все было по-прежнему. И вид больной был точно такой же, как раньше: худое лицо, огненные глаза, дурацкая чалма, намотанная на голову. На стуле около кровати, как и раньше, лежали туго скрученные жгутом полотенца, которыми она в период припадка стягивала себе лоб. Разница была только в одном – теперь больная утверждала, что головной боли она вообще больше не чувствует. Так же, по ее словам, бесследно исчезла сухость во рту и улучшилось настроение. Теперь больная требовала, чтобы ее завтра же выписали домой.
– Нам надо довести до конца курс, назначенный профессором. Осталось потерпеть еще четыре дня – шестнадцать уколов. Мы не можем прекратить лечение на полдороге.
– Но у меня уже ничего не болит! – возражала больная.
– Но еще не факт, что не заболит снова, если прервать лечение, – уговаривал Дорн. – Потом, нам с вами еще надо доделать массаж…
– У меня дома будет массаж, я приглашу домой массажистку.
– Я не хочу на вас давить, но вы все-таки подумайте о моих словах, посоветуйтесь с мужем. В конце концов, он ведь сам просил нас провести все возможные методы лечения.
Пациентка с каменным видом молчала, не отвечая больше на его слова. Владик, вздохнув, вышел из палаты и пошел к Мышке.
– Нет, каково? – сказал он, плотно закрывая за собой дверь. – Никакой благодарности, никакого понимания! То она недуром ломилась башкой об стену, а сейчас требует, чтобы ее срочно выписали домой!
– Ты об этой…? – Маша назвала фамилию Тининой соседки.
– О ком же еще? Что мне с ней делать, выписывать, что ли? – Владик плюхнулся в кресло и положил ноги на перекладину под столом. Положить ноги прямо на Мышкин стол он все-таки не решился.
