Маша Царева - Это подиум, детка! Сага о московских куколках
– Алена! Аленка! Соболева!
С отвращением поморщившись, я обернулась. Москва тесна, как скукожившиеся на батарее туфли – всегда кого-нибудь знакомого встретишь. Особенно велика вероятность в те дни, когда хочется побыть одной.
Я обернулась… и недоверчиво застыла.
Я и думать забыла о нем. Он был всего лишь никчемным воспоминанием, атавизмом памяти, ампутированным кусочком прошлого.
Тот, с которого вся моя московская история и началась.
Валера Рамкин.
За то время, что мы не виделись – совсем недолгое, если разобраться, но наполненное таким количеством событий, что я словно дополнительную жизнь успела прожить, – он совсем не изменился. Разве что немного похудел и отпустил усы. Правильнее будет даже сказать не усы, а усики – изящные, тонкие, как у Джона Гальяно. Он бежал навстречу ко мне, кинематографично распахнув объятия. Я улыбнулась и не успела ничего сказать, как оказалась прижатой к его пахнущему терпковатой туалетной водой свитеру. И только потормошив меня вволю, запустив безапелляционную пятерню в мои волосы, рассмотрев мои кроссовки с золотыми полосками и мои ногти с розовыми стразами, он наконец заговорил:
– Аленка, а я сначала и глазам своим не поверил! Ты спешишь? Может, кофе где-нибудь выпьем?
– Конечно, – улыбнулась я, кивнув.
Все-таки это был не абы кто, а сам Валера Рамкин, в которого я когда-то была почти влюблена (а может быть, влюблена по-настоящему, ведь никто в мире так и не смог сформулировать наверняка, что такое любовь).
Мы решили отправиться в кофейню в самом конце Камергерского – там есть столики на подоконниках, можно сесть на подушки, по-куриному поджать лапки и есть шоколадные пирожные, рассказывая последние новости. Правда, мне почему-то не хотелось рассказывать Валере, кем я стала. Но поскольку на воображение я не жаловалась никогда, зато с совестью договариваться умела филигранно, я решила что-нибудь придумать на ходу. Что я удачно вышла замуж например. Или вообще – что вернулась в родной город, а в Москву приехала на каникулы.
– А я пытался тебя найти, Аленка, – признался Рамкин, когда мы уселись друг напротив друга, на подоконнике, как я и планировала.
Он заказал свежевыжатый апельсиновый сок, я – тоже сок, а в придачу – два сэндвича, круассан с ванильным кремом и пирожное. На нервной почве мне всегда хочется есть. Валера с недоверчивой улыбкой смотрел на тарелки, которые расторопный официант пытался разместить на крошечном столе.
– Да-а, девушка, сразу видно, что вы больше не модель, – протянул он.
– Да ну его, этот модельный бизнес, – я легкомысленно махнула рукой, – одни проблемы. Нервные клетки гибнут каждый день, как на войне. А деньги в кошельке не прибавляются. И даже наоборот – их все время нужно на что-нибудь тратить, то на косметолога, то на новые колготки.
– Какая ты стала шика-арная, – восхитился Рамкин, – даже говоришь по-другому. Так почему ты пропала?
– Да не пропадала я. Просто переехала.
– А номер слабо мне было сообщить?
– Валер, не прикидывайся, – поморщилась я, – мы с тобой общались от силы раз в месяц. Ты сам мне не звонил, а когда я предлагала встретиться, ссылался на занятость.
– Вот, вспомнишь тоже, – поморщился он, – ладно, что мы в самом деле о грустном? Лучше расскажи, как у тебя дела? Судя по твоему виду, процветаешь!
– Спасибо, – улыбнулась я.
В тот день я и правда выглядела неплохо – за вуалью золотистого солярийного загара лицо казалось моложе и свежее, подрисованный Шанелью румянец мягко лежал на щеках, темно-синие джинсы в облипку подчеркивали длину и стройность ног, простенькая белая блуза в крестьянском стиле сидела на мне очаровательно.
– Я так обрадовался за тебя, когда узнал, что ты перестала иметь дело с Хитрюк. Не для тебя все это. Ты другая – чистая, наивная. А ты мне еще не верила, балда.
Я закусила губу – знал бы он, какая я наивная и чистая… Но ничего не ответила – только улыбнулась.
– А ты меня слушать не хотела, помнишь? Но я вижу, все у тебя наладилось. Наверное, вышла замуж, да?
Я неопределенно помотала головой. Рамкин истолковал этот жест по-своему.
– Понятно. Значит, еще не расписаны. А кто он – имя говорить необязательно, но человек-то хоть хороший?
– Хороший, – сдержанно согласилась я. – Ну а ты как? Все в Podium Addict?
– Давно нет, – поморщился он, – я теперь на вольных хлебах и не жалею. Арендовал студию, кстати, совсем недалеко отсюда, в двух кварталах в сторону Кузнецкого моста. Если хочешь, потом прогуляемся. У меня довольно много заказов. Портфолио для начинающих моделек, иногда рекламные странички журналов. В целом я доволен. Хотя надо, конечно, на другой уровень выходить.
– Ты меня так и не сфотографировал, – улыбнулась я.
– В смысле?
– Помнишь, ты все говорил, что я особенная, что ты видишь во мне звезду и мечтаешь со мною поработать… А потом как-то все закрутилось в этой Москве. У тебя своя работа, у меня своя. Ну и не сложилось.
Он посмотрел на меня задумчиво, и вдруг – это было так удивительно! так удивительно! – по телу моему заструились мурашки: сначала весенним ручейком, потом мощным полноводным потоком! Я и не думала никогда, что с девушками моей профессии такое бывает. Настолько привыкла, что это всегда происходит с другими, сидящими напротив меня. Они, другие, волновались, вожделели, потели, ерзали, у них вставали члены и слегка поднималась температура. Я же просто любезно делала вид, что мне тоже хочется. А иногда и не делала – все равно они ничего не замечали.
А тут…
Я даже заволновалась – а что, если по выражению моего лица он поймет, что со мной происходит? Как я реагирую на его взгляд, на его голос и на случайные – ну ей богу ничего личного – прикосновения к моей руке? И тут же успокоила себя – меня разгадать невозможно. Люди из моего модельного прошлого говорили, что я как Снегурочка, у меня неэмоциональное лицо – для модельного бизнеса это очень плохо, а для такой вот ситуации, когда сидишь напротив мужчины, а в щеки бьется раскаленное внутреннее море – наоборот, хорошо.
Я подняла взгляд на Рамкина. И догадалась, что на этот раз Снегурочка проиграла. Он все понял, как пить дать. И даже не стал задавать сакраментальный вопрос – «ну что, к тебе или ко мне?» Просто поднял руку, подзывая сутулую официантку, расплатился, оставив щедрые чаевые, подал мне руку, помогая с подоконника слезть.
– Моя студия здесь, в двух шагах.
И мы торопились бок о бок, и я снова превратилась в ту никчемную застенчивую Алену, которая не знает куда деть руки, вечно спотыкается, пятнисто краснеет и, вместо того чтобы сказать что-нибудь роковое и умное, только усмехается по-дурацки – «гы-ы-ы»…
Его студия занимала просторную комнату в старом особнячке на Рождественке. На двери было три замка – громыхая ключами, Валера немного нервничал и три раза путал скважины. Его нервозность по странному закону гармонии внушала некоторую уверенность мне.
Мы не играли в вежливость, не пытались сделать вид, что я пришла сюда случайно, чтобы посмотреть на его фотоработы или позировать самой. Он набросился на меня уже в прихожей, сорвал с меня ветровку, футболку, потом и лифчик. Он превратился в многорукое индийское божество – казалось, ладони его были везде, на моей спине, груди, плечах, ягодицах. Он что-то бормотал – что-то нежное и влажное, а я не слушала. Я была тем участком тела, до которого дотрагивался его горячий рот. Он целовал выпирающую косточку ключицы – и все существо мое устремлялось туда, в выпирающую косточку ключицы, сосредотачивалось там пульсирующей точкой. Он целовал колени – и в тот момент я была коленями. Он целовал пупок – и я сама пупком и была. За те минуты, что мы суетливо барахтались на полу в прихожей, я успела побыть даже собственными ягодицами.
А потом… Я плохо помню, как именно это было. Не помню даже, как мы переместились из прихожей в саму студию – там был кожаный офисный диван. Моя потная спина прилипала к кожаным сиденьям, мои ноги крепко обнимали его талию, мои веки были плотно сомкнуты, но все равно я почему-то видела прямо перед собою его лицо. Кажется, я кричала.
Когда все закончилось, он отстранился и, как любовник из плохого кино, закурил. Я привела организм в вертикальное положение, поправила волосы, потянулась за футболкой. Улыбнулась. Хотела сказать какую-нибудь ничего не значащую нежность, которая в тот момент казалась мне философским откровением, а на самом деле была постсоитальной банальностью, которую до меня произносили миллионы расслабленных сексом женщин. Но не успела.
Валера повернул ко мне голову, посмотрел пристально и как-то странно сказал:
– Значит, ты все-таки пошла по этой дорожке.
– Какой именно? – насторожилась я.
– Не притворяйся, Аленка, – поморщился Рамкин, – думаешь, я совсем дурак наивный? Не смогу узнать профессионалку?
