Маша Царева - Это подиум, детка! Сага о московских куколках
У боли есть предел – в какой-то момент ты перестаешь ее чувствовать и видишь все, что с тобою творят, словно со стороны, с некоторым даже удивлением констатируя: ага, он дернул меня за волосы так, что захрустели шейные позвонки; он бьет меня по щекам, и голова моя болтается, как у бесчувственной куклы; он входит в меня резкими толчками, словно хочет проткнуть до самого горла, безжалостно, насмерть. Когда все закончилось, у меня не было сил даже отползти. Я раскинулась на ковре, который был влажным от крови, спермы и слез. Краем глаза увидела – он отошел к мраморной барной стойке, наливает в стакан джин, разбавляет его тоником, пьет жадно, высоко запрокинув голову вверх. Допивает до дна, поднимает с пола черные трусы-боксеры, надевает, возвращается. Возвращается… Наверное, сейчас он меня добьет.
Но ничего подобного не случилось. Совсем наоборот – Федор помог мне подняться, подал мне безразмерный махровый халат и заботливо поинтересовался, не сломано ли у меня чего, ведь я так страшно кричала. Я посмотрела на него с изумлением – он что, шутит? Сначала избил до полусмерти, а теперь волнуется, да еще так обеспокоенно заглядывает в глаза! Артист хренов!
– Аленушка, сделать тебе чаю? У меня есть корзиночки с фруктами и шоколадом, – суетился садист, – а хочешь, закажем поесть? У меня здесь недалеко китайский ресторан, лучший в Москве. Я бы не отказался от утки.
– Ты издеваешься? – прохрипела я, доковыляв до дивана и рухнув всей тяжестью измочаленного тела в его прохладные кожаные объятия.
– Аленушка, ну я ничего не мог поделать, – он выглядел так, словно и в самом деле раскаивался, – тебя разве не предупреждали?
Я вспомнила беспечный тон Пабло и без особенных эмоций подумала: «Вот подонок!»
– О том, что этот вечер будет иметь риск для моей жизни? Нет, представь себе.
– Бедная… – сочувственно протянул он, окончательно превращая сцену в фарс, – наверное, я должен был сам сказать за ужином. Но твой Пабло уверял меня, что проблем не возникнет… Хочешь, я ему выговорю?
– Не надо. Это мое дело. В конце концов, если бы он предупредил, я бы отказалась.
По его бледному лицу словно пробежала тень.
– И так всегда, – вздохнул Федор, усаживаясь рядом со мной, – стоит мне встретить девушку, которая действительно цепляет, – он взял меня за руку, но я машинально отдернула ладонь, – как она сбегает от меня после первого секса. Я пытался что-то с собой сделать, стать таким, как все… Бесполезно, рано или поздно срываюсь. Уж такой я человек.
– А ты не пробовал обратиться в садомазо-клуб?
– Пробовал, – печально кивнул он, – но туда ходят девушки, которые ловят от боли кайф. А меня возбуждает не кайф, а страдание, понимаешь?
– Бедненький, – фальшиво улыбнулась я, – ладно. Вызови мне, пожалуйста, такси.
– Аленушка, можешь принять душ, я ничего тебе не сделаю. А завтра пойдем в ЦУМ и в Третьяковский, купим тебе десять новых платьев взамен испорченного. Нет, двадцать! Хочешь?
Я потрепала его по влажным от пота волосам. Двигаться было больно – казалось, мое тело превратилось в один сплошной синяк. Правый глаз упорно не желал открываться, веко распухло. Честно говоря, мне было страшно смотреть на себя в зеркало.
Федор помог мне подняться и доползти до ванной. Выдал чистое полотенце и гель для душа Elizabeth Arden. Насчет зеркала я оказалась права – там проживала не ухоженная красивая девушка, к которой я привыкла, а существо неопределенного пола с фингалом под глазом, разбитой губой и запекшейся кровью у виска. Кое-как, морщась от боли, я продезинфицировала это великолепие найденными в его шкафчике спиртовыми салфетками (предусмотрительный, гад!).
Когда я вышла из ванной, меня ожидали пиала с горячим какао, сливочное печенье и цветастый шелковый халатик точно моего размера (предусмотрительный, гад!). Одевшись, я заметила в его глазах похотливый блеск (уж слишком сладострастно он посматривал на мои голые щиколотки) и предпочла ретироваться. На прощание Федор сунул в мою сумочку пачку смятых купюр.
– Я уже заплатил Пабло, он тебе передаст… А это так, лично тебе… От всей души.
Не поблагодарив, я кивнула и поспешила к двери.
Охранник проводил меня до такси.
– Больно? – поинтересовался в лифте.
Взглянула на него исподлобья, как мне самой казалось, испепеляюще.
– А я сразу понял, что ты ни о чем не подозреваешь, – похвастался он своей психологической подкованностью и прозорливостью, – когда вы целовались в машине, у тебя было такое лицо…
– Как у дуры? – спокойно поинтересовалась я.
– Как у человека, который поверил в чудо. Не поверишь, но мне так и хотелось обернуться и все тебе рассказать. Но меня бы после этого уволили.
– Понимаю.
Во дворе меня ждала машина – длинная, темно-синяя, с тонированными стеклами.
– А вообще, он мужик неплохой, – на прощание доверительно сообщил охранник, – незлой, устает жутко, мечтает о семье. Так что, если умеешь терпеть боль, ты бы обо всем этом подумала…
– Да пошел ты! – весело сказала я на прощание, хлопнув дверью авто перед его разочарованным лицом.
Машина плавно тронулась с места и поплыла в сторону моего дома, по пустынной ночной Москве. Уже подъезжая, я зачем-то воровато пересчитала деньги. Доллары. Три с половиной тысячи. Злость постепенно улетучивалась, уступая место нагромождению планов. Нежданные деньги – можно их просто прогулять с размахом, можно купить сто двадцать пятое приличное платье или заказать очередные туфли (с моим размером бывает сложно достать готовые). Можно послать Пабло к черту и отправиться в отпуск, куда-нибудь к океану, где пахнет свободой и немного креветками, а коктейли подают в половинке кокосового ореха…
Ближе к утру позвонил Пабло – за деланой хамоватой распущенностью чувствовалась некоторая тревога.
– Ну, как провела время, красавица?
– Отлично. Что, не ожидал?
– Да брось ты, Аленка! – немного расслабился он. – Понимаю, этот Федор – полный мудак. Зато ты получишь хорошие деньги. Полторы тысячи долларов, и всего-то за один вечер.
«Значит, пять тысяч, – слабо улыбнувшись, подытожила я, – а что, это совсем, совсем неплохо!»
– Завтра утром заеду за деньгами, – пока он не передумал, быстро сказала я, – и знаешь еще что?
– Что?
– Этот Федор – в три раза меньший мудак, чем ты!
Пробормотав что-то неопределенно-матерное, Пабло швырнул трубку. А Федор стал моим постоянным любовником. Правда, виделись мы нечасто – от силы пару раз в сезон. Возможно, я бы согласилась и на большее сближение. Но, как и у большинства рыжих, кожа у меня очень уж тонкая.
С нее долго сходят царапины и синяки.
Люблю гулять по Москве – бесцельно, бездумно. Когда случается редкий выходной, покидаю квартиру спозаранку, наскоро опрокинув чашечку зеленого чаю, ловлю машину, спешу в центр города, словно там меня кто-то ждет. И целый день слоняюсь – по проспектам и переулкам, по Бульварному кольцу, по кривоватым улочкам Замоскворечья. Иногда захожу в кофейню – немного погреться, посидеть у окна с марокканским кофе во френч-прессе, съесть масляное пирожное. Бывает, заглядываю и в магазинчики – есть в спонтанном акте приобретения некий кайф. Как правило, покупаю что-нибудь, что в данный конкретный момент видится жутко важным, а потом оказывается бессмысленным и по нескольку лет пылится на антресолях. Таким образом мною, например, было в разное время приобретено: набор рамочек для фотографий из войлока, безвкусная плюшевая подушка в виде мобильного телефона, антикварный дамский журнал, захватанный чьими-то жирными пальцами, метровый алый подсвечник, растянутый свитер грубой вязки, радио для душа, которое на практике умолкло навсегда, жалобно булькнув, стоило на него попасть одной капельке воды.
В такие дни я словно чувствую себя другим человеком. Как будто бы нет в моей жизни ни Пабло, ни девчонок, ни нарядов, ни гортанных воплей, ни сымитированных оргазмов. Ни денег, ни дизайнерских бирюлек, ни поездок в Венесуэлу для того, чтобы просто потрахаться с каким-нибудь стареющим мачо в бассейне его виллы. На мне простые джинсы, белая футболка, спортивная ветровка, полное отсутствие косметики, волосы забраны в хвост. Со стороны я смотрюсь беспечной студенткой, или беззаботной домохозяйкой, выбравшейся на прогулку, или вообще туристкой, для которой этот город существует лишь в виде одноразового впечатления.
Понедельник именно таким и был. Я проснулась и решила – к черту намеченный визит к парикмахеру, к черту Пабло, отключаю мобильник и иду гулять. Но не успела я спуститься вниз по Тверской и остановиться в раздумье – свернуть ли в Камергерский или отправиться дальше, к Арбату? – как…
– Алена! Аленка! Соболева!
С отвращением поморщившись, я обернулась. Москва тесна, как скукожившиеся на батарее туфли – всегда кого-нибудь знакомого встретишь. Особенно велика вероятность в те дни, когда хочется побыть одной.
