Патрик Бессон - Закат семьи Брабанов

— Тебе нравится мой праздник? — спросил он серьезным, твердым и непринужденным тоном, но все-таки не смог скрыть, что его вновь начинает терзать желание.

— Нет.

— Почему?

— Не знаю. Слишком много стариков.

— Подруги Марины — молодые.

— Ты находишь?

— Во всяком случае, они хорошо сложены. Можешь подцепить одну из них на ночь.

— Я не знаю, о чем с ними говорить.

— Ничего не говори.

— Мне нужно поговорить. Целые дни наедине с Бобом… Разговор доставил бы мне удовольствие. Но я сомневаюсь, что хоть одна из подруг Марины расположена поболтать.

— Я с удовольствием составил бы тебе компанию, если бы ты не сменила пол.

Кармен Эрлебом прервала наш разговор и увела меня на танцплощадку. Мы прижались друг к другу, и она, обняв меня за шею, сказала, что я ей нравлюсь и что я могла бы провести остаток ночи у нее, поскольку ее муж уехал по делам в Бразилию, а любовник снимает фильм в Исландии. Я улыбнулась и ответила, что согласилась бы с удовольствием, но я — девственник, и ей придется заняться всем или почти всем самой. Она заявила, что ее это не пугает. Иван крутился вокруг нас, как полицейский вокруг угнанной машины: то танцуя с наигранной веселостью, то тяжело шагая с угрожающим видом еврея-интеллектуала из Центральной Европы. Когда он увидел, что я пью с Кармен Эрлебом за столиком Оливье Перрона, то ушел в другой конец «Батаклана». Ни одна деталь из этой сцены не ускользнула от Марины Кузневич, и она встретила Ивана с холодным видом, ничуть не расположенная играть роль палочки-выручалочки или утешительницы. Иван, расстроенный и несчастный, очутился со своей грейпфрутовой водкой один посреди праздника, который устроил для того, чтобы продемонстрировать свой блестящий успех во французском обществе. Мне стало его жаль. «Мужчины прилагают много сил, чтобы преуспеть, не подозревая, что преуспеют лишь в том, что их возненавидят, и едва они хоть в чем-то потерпят неудачу, как сразу почувствуют эту ненависть». («Опасные мифы», с. 1037).

Прежде чем поцеловать меня в губы, Кармен Эрлебом спросила, целовала ли меня когда-нибудь женщина. Я ответила, что нет, только мужчина. Она поинтересовалась, кто же это был. Я призналась, что Иван Глозер. В отличие от моих покойных родителей, а теперь и от сестры, я еще не научилась врать, потому что не узнала любовь.

— Иван — гей? — удивилась Эрлебом.

— Не имею представления.

— Однако ты целовался с ним в губы.

— В то время я был девушкой.

— А теперь ты больше не девушка?

— Нет, жизнь одинокой девушки с ребенком слишком трудна, особенно в предместье.

— У тебя есть ребенок?

— Брат. Боб. Три года.

Я снова начала танцевать. Очутившись в центре кружка манекенщиц, я подумала, кто из них начнет приставать ко мне первой. Это, конечно, оказалась Марина. Она ущипнула меня через рукав пиджака и спросила:

— Армани?

Я утвердительно кивнула. На Марине были красные сапоги, золотистые шорты и белое болеро, под которым со смесью польской изящности и парижской распущенности покачивались ее груди. Шею обрамляло несколько индийских колье.

— Как поживает твой очаровательный папа?

Почему она заговорила о моем отце? Я ответила:

— Он умер.

Марина покраснела. Она явно впервые услышала, что человек, о ком она спрашивает, умер. В этом был как бы зловещий знак, предупреждение судьбы. Люди, убежденные, что смерть заразна, без конца задаются вопросом, когда же она, перестав поражать их близких, обратит свой взор на них.

— Что стало с ребенком?

— Я им занимаюсь.

— Это не слишком тяжело?

— Тяжело. Нужно найти женщину, которая бы мне помогала, но поскольку у меня нет денег, я должен на ней жениться, а для меня это слишком рано.

— У тебя чрезвычайные обстоятельства. Кстати, у меня есть подружка-манекенщица, мечтающая выйти замуж.

Она закричала:

— Вуаэль!

Ею оказалась огромная женщина лет тридцати, что для манекенщицы означало то же самое, что семьдесят для художника, то есть слишком много. Она мне сразу понравилась, так как напомнила сестру. Марина сказала ей:

— Этот молодой человек ищет супругу.

— Exciting![21] — воскликнула Вуаэль.

Она была исландкой. Я никогда не видела исландок. На этой земле их явно было мало и большинство из них жило в Париже. Я подумала, не связана ли Вуаэль каким-либо образом с любовником Эрлебом, который, как та сказала час назад, снимал фильм в Исландии. Марина представила меня:

— Его зовут Брабан. Предупреждаю: этим летом он носил юбку и чуть не увел у меня из-под носа моего парня.

— Exciting! — повторила Вуаэль.

Марина, хихикая и прикрывая лицо рукой, оставила нас. Когда славянские женщины не откидывают голову назад, они хихикают, прикрываясь рукой. Вуаэль шепнула мне на ухо с легким англо-саксонским акцентом, так как Исландия такая бедная, что не имеет даже собственного акцента:

— Мне нужно выйти замуж. Я скопила три миллиона франков, поместив их под девять с половиной процентов в Люксембургский банк, что дает мне на жизнь немногим меньше трехсот тысяч франков в год. Это немного, но у меня хватило ума купить в кредит в 1983 году большую квартиру в Маре. Я закончу выплачивать его в будущем году. У меня есть также домик в деревне — хижина, как говорят во Франции — в Бутини-сюр-Оптон. Я обожаю деревню, животных, естественный образ жизни. Ну и, конечно, квартира в Рейкьявике, которую родители оставят мне после смерти. А что есть у тебя?

Семейное, имущественное и финансовое положение Брабанов было одновременно намного более сложным и простым, поэтому я ограничилась рассеянным жестом, напустив на себя таинственный вид.

— Ты за каким столиком? — спросила Вуаэль, прижимая свое влажное лицо к моей потной щеке.

— За столиком Оливье Перрона, но он ушел.

— Пойдем со мной, я сижу с Иваном Глозером. Это он устроил праздник. Ты с ним знаком?

— Он спал с моей сестрой.

— С кем он только не спал!

— Со мной.

Она засмеялась.

— Ты — гей?

— Нет.

— Тогда почему ты носил этим летом юбку?

— Слишком долго объяснять.

Она раздражала меня своими вопросами. Я поцеловала ее в губы. За одним поцелуем следует другой. Теперь, поцеловавшись с Кармен Эрлебом, я могла поцеловать всех женщин. Даже Марину, если бы ей захотелось. Мы с Вуаэль в обнимку подошли к столику Ивана, где сидели также Марина, две-три девицы в стиле «голый пупок — острые груди» и тип с седоватыми волосами, представившийся новым генеральным директором «Эльф Акитен» таким шутовским тоном, что я приняла его за бывшего тележурналиста, от которого отказались все телеканалы, и которому теперь приходится зарабатывать на жизнь юморесками. Позднее Иван подтвердил, что это действительно был генеральный директор «Эльф Акитен», и я пожалела, что была так необходительна, потому что он мог бы подыскать Стюарту Коллену работу на бензозаправке.

— Я нашла мужа, — заявила Вуаэль.

— В это уже никто не верил, — заметила Марина.

Иван потягивал энную порцию грейпфрутовой водки, и его отстраненный и решительный вид показывал, что с ее помощью он преодолевает определенное число внутренних барьеров.

— Где будет церемония? — поинтересовался фальшиво-настоящий генеральный директор.

— В моей кровати, — сообщила Вуаэль.

— Когда?

— Сегодня ночью. Ты идешь, Брабан? Уже поздно, а мы, тридцатилетние манекенщицы, ложимся спать рано, поскольку наши самолеты на Гамбург, Мадрид и Лиссабон вылетают на заре, а лимузины за нами не приезжают. Кроме того, мы научились быть экономными и поэтому ездим на автобусе до аэропорта.

— Брабан никуда не пойдет, — сказал Глозер, не поворачивая ко мне головы, наверное, из-за страха осознать, что он делает.

— Это почему же? — спросила Марина кислым тоном.

— Мне нужно ему кое-что сказать, — объяснил Глозер.

— Ладно, — согласилась Вуаэль, — поговорите, но потом я его уведу.

— Хорошо, — Иван встал. — Пойдем.

— Куда это вы? — встрепенулась Марина.

Он улыбнулся.

— В тихое место.

— В «Батаклане» нет тихих мест.

— Мы не пойдем в «Батаклан».

— Если ты это сделаешь, Иван, между нами все будет кончено.

— Между нами и так все будет кончено, даже если я этого не сделаю.

— О чем это он? — спросила Вуаэль.

— Он собирается уединиться в тихом месте с Брабаном, — объяснила Марина.

— Я так и знала, что он гей! — воскликнула Вуаэль, показывая на меня пальцем так, как, без сомнения, делают в исландских деревнях, особенно зимой, когда встречают гомосексуалиста.

— Он — не гей, — сказала Марина. — Это девица, стервозная девица!

— Я не девица, — возразила я. — И не парень. Но в любом случае, не гей.

— Тогда кто? — поинтересовалась Вуаэль.