Юкио МИСИМА - ХРАМ НА РАССВЕТЕ
Пока шел разговор о сутре «золотого павлина», Кацуми со скучающим видом смотрел в сторону. Холл отеля «Тэйкоку» напоминал вход на военную базу: невысоко сложенные голые камни указывали границу бельэтажа, холл слегка, как увядшие цветы, оживляли кричаще-яркие цвета обложек американских журналов и карманных книжек, которые продавались в киоске в углу.
Тетка и племянник были похожи тем, что особенно не вникали в то, о чем им говорили, но со стороны племянника это выглядело просто грубо, тетка же соблюдала определенные приличия. Наверное, так же рассеянно Кэйко слушала бы и леденящие душу признания.
— Я, право, не знаю, придет ли Йинг Тьян, — сказал Хонда.
— На вас напала боязнь после того дачного новоселья. Давайте спокойно ждать. Не придет, пойдем ужинать втроем, это не менее приятно. Кацуми тоже не любит ждать, так ведь?
— А… нет… да, в общем-то, — неопределенно отозвался Кацуми, слишком тщательно выговаривая слова.
Кэйко, будто ей неожиданно что-то пришло в голову, достала из сумочки духи и подушила мочки ушей, украшенные нефритовыми сережками.
Это выглядело прямо как сигнал, потому что в холле погас свет.
— А-а, свет выключили, — послышался голос Кацуми. Хонда подумал, зачем это, когда выключили свет, еще и говорить о том, что его выключили. Прямо-таки человек, который пользуется только теми словами, которые понятны без всяких усилий.
Кэйко, как и следовало ожидать, ничего не сказала. В темноте она убрала духи в сумочку — раздался слабый звук щелкнувшего замка. Этот звук словно отворил тьму. Там во мраке Кэйко словно выросла, и вместе с ароматом духов все пространство незаметно заполнилось и оказалось во власти женского тела.
Однако после минутного молчания товарищи по несчастью, будто продираясь сквозь тьму, начали нарочито оживленный разговор:
— Понятно, во время оккупации, когда электроэнергии вырабатывалось мало, ее в первую очередь получала американская армия, так что мы смирились с постоянными отключениями, что же, и дальше так будет продолжаться?
— Я как-то в такой момент оказался вечером в районе Ёёги, тогда были видны только фонари, горевшие в жилом массиве, так этот встававший во мраке квартал с огнями казался прибежищем людей из другого мира.
Собеседники говорили о мраке, но свет фар автомобилей, которые сновали по дороге, отделенной от отеля садом с прудом, доходил до вращающихся входных дверей. На этих дверях, продолжавших медленно вращаться, после того как кто-то вышел из отеля, свет фар колебался, словно яркий луч, достигший темного дна. Это напомнило Хонде ощущения, испытанные в ночном парке, и он почувствовал легкую дрожь.
— В темноте так свободно, легко дышится, — сказала Кэйко, а когда Хонда собрался ответить, что ей и днем дышится легко, тень Кэйко взметнулась и поползла по стене. Служащий принес свечи. Когда их расставили в пепельницах, вестибюль гостиницы стал походить на кладбище.
Перед входом остановилось такси. В холле появилась Йинг Тьян в канареечного цвета вечернем платье. Хонда был поражен. Она опоздала всего на пятнадцать минут.
В пламени свечей Йинг Тьян была прекрасна. Волосы сливались с мраком, в глазах дрожали огоньки. И белые зубы сверкали в улыбке ярче, чем при электрическом свете. Четко обозначившаяся под яркой тканью грудь вздымалась в порывистом дыхании.
— Меня вы, наверное, помните. Я Хисамацу. Мыс вами встречались в Готэмбе, — произнесла Кэйко. Йинг Тьян не поблагодарила за оказанное ей тогда внимание, а просто мило ответила «Да».
Кэйко представила Кацуми, Кацуми встал и предложил Йинг Тьян стул. Хонда сразу понял, что красота Йинг Тьян произвела на юношу сильное впечатление.
Йинг Тьян не настойчиво, как бы случайно, выставив палец, показала Хонде, что надела тот самый перстень с изумрудом. Зелень камня в огне свечей сверкнула, словно крылышки взлетевшего жука. Звероподобные лица божественных стражей скрывались в тени. Хонда воспринял надетый перстень как знак расположения.
Кэйко сразу обратила на перстень внимание, легко потянула Йинг Тьян за палец.
— Какой редкий перстень. Это из Таиланда? Она не должна была бы забыть, как изучала его в Готэмбе, но, соблюдая приличия, очень естественно сделала вид, что перстень ей совсем не знаком.
Хонда, глядя на пламя свечи, гадал, скажет Йинг Тьян или не скажет, что получила перстень от него.
— Да, из Таиланда, — этот краткий ответ Йинг Тьян успокоил его, сознание собственных добродетелей опьяняло.
Кэйко, уже забыв о перстне, поднялась со стула и взяла руководство в свои руки:
— Едем к Мануэлле. Если ужинать в другом месте, а потом возвращаться в клуб, на это уйдет масса времени. Может быть, поедем сразу в клуб. Там очень вкусная еда.
У Кацуми был купленный на имя американца «понтиак». Все погрузились в него, до Мануэллы было совсем близко.
Йинг Тьян села спереди, а Хонда и Кэйко на заднее сиденье. Это было великолепное зрелище — Кэйко, садившаяся в машину или выходящая из нее. У нее была привычка садиться в машину первой: она не двигалась, обтирая юбку, по сиденью, а, определив место, где будет сидеть, разом, словно лепесток, пролетала туда, не задерживаясь.
С заднего сиденья замечательно смотрелись спускавшиеся на спинку черные волосы сидевшей спереди Йинг Тьян. Они напоминали заросли черных лиан на разрушенных крепостных стенах. Днем в их тени отдыхают ящерицы…
Мисс Мануэлла открыла в подвале перед зданием радиовещательной компании Эн-Эйч-Кей модный ночной клуб. Танцовщица явно с примесью негритянской крови, увидев вышедших из машины Кэйко и Кацуми, приветствовала их как хорошо знакомых клиентов, почти друзей.
— Добро пожаловать. А, малыш Кацуми тоже здесь. Рано вы сегодня. Прошу вас, оккупируйте нас на всю ночь.
В клубе из-за раннего часа на танцевальном кругу никого не было, только северным ветром завывала музыка и плясали в воздухе, словно белые бумажки, разбросанные на ночных улицах, зайчики-отражения зеркального шара.
— Чудесно. Здесь будем только мы, — Кэйко обвела темное пространство руками, на пальцах сверкнули кольца. Где-то там, печально поблескивая, звучали духовые.
— Замечательно, присаживайтесь, — настойчиво предлагала Кэйко мисс Мануэлле, которая вместо официанта сама явилась принять заказ. Кацуми встали предложил стул. Кэйко сначала представила мисс Мануэлле Йинг Тьян и Хонду. Про Хонду она сказала:
— Это мой новый друг. Я заинтересовалась Японией.
— Вот и хорошо. А то от тебя несет Америкой. Стоит избавиться от этого запаха, — и мисс Мануэлла сделала вид, что обнюхивает Кэйко. А та притворялась, что ей щекотно. Этой шутке Йинг Тьян смеялась от души и так бурно, что чуть не перевернула стакан с водой, стоявший на столике. Хонда и Кацуми растерянно переглянулись, Хонда практически впервые встретился с ним взглядом.
Кэйко, будто вспомнив что-то, серьезно спросила:
— А что, вам мешает, когда отключают электричество?
— Ничуть. Мы несем службу при свечах, — гордо ответила мисс Мануэлла и, показав в полумраке белые зубы, послала Хонде доброжелательную улыбку.
Оркестранты издали приветствовали Кэйко, она ответила им, помахав белой рукой. Все вращалось вокруг нее.
Потом они ужинали. Хонда вообще-то не любил есть в полумраке, но делать было нечего. Кровавый цвет вина, видный в горлышке бутылки «Шато Бриан», должен был бы иметь алый оттенок, но сейчас вино мрачно чернело.
Посетителей прибавлялось. Хонда на мгновение с ужасом представил себя молодого в подобном месте. Как говорится, уж лучше б на день раньше свершилась революция.
Трое из сидевших за столиком поднялись, и Хонда не сразу сообразил, в чем дело. Оказалось, Кэйко и Йинг Тьян встали, чтобы вместе пойти попудрить носик, а Кацуми просто встал из уважения к поднявшимся женщинам. Потом Кацуми снова сел, и мужчины впервые остались вдвоем. Мужчина пятидесяти восьми лет и юноша двадцати одного года, слушая музыку и глядя на танцующих, потеряли нить беседы и молчали, будто не замечая друг друга.
— Очень привлекательна, — неожиданно слегка хриплым голосом проговорил Кацуми.
— Понравилась?
— Меня всегда влекут вот такие очень смуглые, маленькие, но с красивым телом, те, что не сильны в японском. Есть в них эдакое… У меня к ним какой-то особый интерес.
— Вот как?
С каждым словом антипатия к собеседнику росла, но Хонда внимательно, с мягкой улыбкой слушал.
— А что ты думаешь по поводу тела вообще? — на этот раз спросил Хонда.
— Да, я как-то не задумывался. Вы о сексе? — легкомысленно отозвался юнец и немедленно поднес к сигарете Хонды дорогую зажигалку «Данхилл».
— Представь, что ты держишь в руке кисть винограда. Если сильно сжать, раздавишь ягоды. Но если сжать осторожно, то в пальцах останется удивительное ощущение сопротивления натянутой кожицы. Вот это ощущение и есть то, что я называю телом, плотью. Понимаешь?
