Петр Катериничев - Странник (Любовь и доблесть)
– Что-то невзлюбили вы, Иван Павлович, Данилова.
– А то. Мастер, мать его разбери! Схлестнулись мы с ним. Скотиной он оказался. Я как-то катер погнал по рыбу, ну надо было, на мне ж все хозяйство...
– Бойцов плохо снабжали?
– Да хоть и хорошо! Начальство симферопольское наедет, выставиться хозупр должен? Должен. А они тогда что ни попадя не пили: коньячок армянский сильно уважали, икорку. Вот я матросиков и заряжал по кефаль, по лобана, по пелингаса: а чего, им в охотку. А как прикоптим, сдавали через Одессу... – Рассказчик осекся, прокашлялся. – Да вам это неинтересно.
– Отчего же. За наличные сдавали?
– А то. – Диденко вздохнул. – Всем жить надо.
– Ив чем был конфликт с Даниловым?
– Да матросика я одного чуть-чуть поучил. Он, дура, лебедку посмотреть поленился, и сеть – в клочья. И рыба вся – снова в море. Убытков – на полную тысячу, теми еще деньгами! Мне что его, отпуском награждать? Я ему и насувал.
Может, перестарался трохи, сотрясение, поломал чуток, то-се... Ну да чего не бывает? Зато матросы у меня всегда при рыбе были...
– ...а вы при деньгах.
– Осуждаете? – насупился Диденко.
– Да нет, – слукавил Гриф. – Хорошо помню то время.
– Во-о-от. Время такое было: никто мимо своего рта не проносил. А тот Данилов-Петров за матросика – просто вызверился. – Диденко вздохнул. – И нет бы где втихую потолковать... Он, как узнал, от строя меня отозвал и – пошел махать. И ладно бы в морду заехал, а то – по щекам отхлестал, как холопа какого, да так, что три зуба выкрошилось! Ну а в драку с ним лезть – куда там!
«Девятошник», он пальцем ткнет, и – отнесут остывать на погреб. Мне оно надо? А ему – запишут «убийство по неосторожности» да «неполное служебное». Чего ему, дальше фронта не пошлют! В Афган, в Анголу или еще каких гамадрилов угомонять.
Нет, если бы он у нас на постоянку остался, я бы не спустил. А так – он побыл у нас еще пару недель и исчез.
– Куда?
– Я надеялся, где-то догнивает уже. А он, вишь, объявился!
– Почему вы не стали разбираться с этим инцидентом через военного коменданта?
– Я подумал...
– Побоялись огласки своих гешефтов? И Петров-Данилов просчитал это загодя?
Диденко насупился, лицо пожелтело.
– Вы меня еще и обвиняете?
– Хочу понять, что заставило Данилова вступить с вами в конфликт. Это нам поможет его задержать. И – обезвредить.
При слове «обезвредить» Диденко вздрогнул, щеки зарозовели от удовольствия.
– Ну если это надо в государственных интересах...
– Вот именно. Ваши междусобойчики с казенным имуществом семнадцать лет назад никого теперь не волнуют. А Данилов нам интересен. Каковы его побудительные мотивы?
– Спесь, какие еще? Другие тоже не без глаз были, но уж так повелось: друг дружку поддерживать нужно. А то без штанов и голодный насидишься. Ну не в смысле... А этот Данилов... Ну, Петров который... Честнее всех решил быть. Кому такой чистюля нужен?
– Вот это нас тоже больше всего занимает. Кому он нужен. Кому.
Глава 32
Гриф опустил взгляд в столешницу, давая понять, что разговор окончен.
Посетителя Вагин выпроводил быстро и умело.
– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – встретил помощника вопросом Гриф, как только тот появился в дверях кабинета.
– Я уже подумал.
– И каковы выводы?
– Данилов организовал похищение Головиной.
– Цели?
– Влияние. Сейчас, когда идет передел Трубы и всего, Что с нею связано...
– Мы же не газетчики, – бесцеремонно перебил помощника Гриф, – чтобы обсуждать сплетни.
– Данилов самый подготовленный человек для проведения этой акции.
Во-первых, служил в «девятке».
– Предположительно. Как, по-твоему, он попал в Гвардейскую бухту?
– Красномордый отставник прав: скорее всего, проштрафился. Вернее... Его начальство решило использовать Данилова по другому профилю.
– Похоже, – кивнул Гриф. – Помнишь его статьи? Это не анализ, а синтез.
Оттуда камешек, отсюда хрусталик – и он собрал полную мозаику, переливчатую, как море. И если ошибся, то лишь в мелких деталях.
– Вы считаете, он аналитик?
– Именно. Тем более и характер, и темперамент Данилова – совсем не для охранника. Возможно, он прошел первую систему тестов, его начали готовить, и тут выяснилось, что для «девятки» он подходит как сеттер – для сидения на цепи.
Вот и переиграли. Ну а учитывая вспыльчивый и неуступчивый характер Данилова, – он ведь мог действительно полаяться с каким начальственным нуворишем в погонах, при Меченом их много сползлось в спецслужбы, – его и понизили до диверсанта и отослали, скажем, в банановую Анголу или Мозамбик охранять кого-нибудь из алмазно-урановых королей и лучших друзей советского народа – Хосе Эдуардо душ Сантуша, Самору Машела – да и мало ли их в джунглях и сельвах суверенной Африки? Гвардейская бухта специализировалась на подготовке спецов как раз для тех палестин. – Гриф задумался на секунду. – А уже там его могла задействовать или сама «девятка», или Первое главное. Ввести, скажем, в ближнюю охрану какого африканского вождя, понятно, инструктором для тамошних. И качал наш герой информацию, и сливал черным братьям необходимую дезу... Карусель ведь там крутилась нешуточная. – Гриф замолчал, кивнул сам себе. – Я бы так и сделал.
Что потом?
– С конца восьмидесятых до середины девяностых он снова в Москве. Кроме работы в фирме «Анкор» и еще в одной, успел закончить два факультета Московского университета.
– Какие?
– Экономический и журналистики. Одновременно. Эту информацию нам дали в редакции, мы проверили, все подтвердилось. С осени девяносто третьего снова пропал и объявился уже в девяносто седьмом.
– Чем занимался?
– Достоверно выяснить не удалось.
– А недостоверно?
– Сотрудничал в печатных изданиях и, возможно, составлял аналитические прогнозы и разработки. Короче – по заказам.
– В Княжинск он тоже попал «по заказу»?
– Ему действительно осталась в наследство квартира. Возможно, приехал, решил пожить, осмотреться.
– Что делал в последние годы?
– Три года назад развелся с женой или – она с ним, похоронил мать. Вскоре снова пропал. Объявился ближе к лету, чем занимался – неизвестно. Написал несколько статей для столичных таблоидов, под псевдонимом, но не аналитика, скорее – эссе. В конце минувшего года объявился у нас.
Гриф нахмурился:
– Объявился. И осмотрелся. Оказался в хорошем месте в самое горячее времечко... Ну что ж, Вагин. У нас достаточно предположений, чтобы отгородиться ими от гнева Головина. Но вовсе недостаточно фактов, чтобы от этого гнева уберечься и выжить. И уж совсем мало, чтобы увидеть хоть какую-то связную картинку.
– Я полагаю, Данилов продолжает работать на какую-то из российских спецслужб.
– Ты шустрый мальчуган, Вагин. Кидаешь версию, которая ничего не объясняет, но все оправдывает. Мы же с тобой не парламентские пустобрехи, нам нужно знать наверняка, прежде чем принять хоть какое-то решение. – Гриф помолчал, массируя подбородок. – Ты выяснил, кто взял дело о вчерашней драке в питейном заведении? И кто – тот капитан рукастый, что всем заправлял?
– Дело взяло местное РОВД, следователь Селезнев. Капитан оттуда же, опер.
Рощин его фамилия.
– Так. Протокол – дополнительный крючок на Данилова, вот и сработали топорно. При запутке с Дашей Головиной этот крючок может и вовсе не понадобиться: некого цеплять станет.
Вагин смотрел поверх головы босса и отрешенно лупал веками в белесых ресницах. Гриф молчал, напряженно размышляя.
– А знаешь, что меня больше удивляет? Чего это Дарья Александровна, «принцесса», как ее называют, болталась сама по себе, будто гулящая кошка?
– Дочь Головина, несмотря на молодость, отличалась, по всем отзывам, независимым и строптивым характером. В папу.
– Отличается, Вагин.
– Виноват?
– Отличается. Или ты записал ее в покойницы?
– Я просто неудачно выразился.
– Оговорочка?
– Просто вырвалось.
– Живодер ты, Сан Саныч. Помнишь анекдот фрейдистский? Сидит пациент у психоаналитика. Доктор говорит: «Знаете, порой случаются такие оговорочки, которые позволяют узнать подсознательную мотивацию тех или иных наших поступков. С вами такое бывало?» – "Ну как же, доктор! Вот вчера: хотел попросить жену: «Милая, подай мне бутерброд с сыром», а вместо этого ляпнул:
«Стерва, ты мне всю жизнь поломала».
Вагин развел губы в вежливой полуулыбке.
– А вот улыбаешься ты зря, Вагин. Ты эти слова про поломанную жизнь вспомнишь, если девка не будет найдена. И Головин поломает ее вовсе не фигурально – с хрустом, хребтом о бетон... Ну да все это лирика. А почему все-таки девица-красавица шаталась бесконвойно? При папиных миллиардах?
