Залман Шнеур - Дядя Зяма

— Нате, детки, попробуйте!

Щиплются исподтишка и идут за дядей Ури, как желтые пушистые гусята за гусаком, пока не приходят на «пляж».

Солнце клонится к лесу. В аире охает водяной бык[250]: «У-гу, у-гу!» На другом берегу в тростниках собрались сороки и верещат наперебой, как на общинном сходе. На пляже дядя Ури встречает других мужчин с сыновьями, которые ведут себя так же воспитанно, как его собственные. Все начинают болтать разом, как сороки на другом берегу. Все — знатоки по части плаванья и водоемов. Но в конце концов дяди-Урин голос заглушает остальные и начинает солировать: ведь Ури не раз бывал в Нижнем, на Волге. Хе-хе, он-то знает, как купаются там, в Рассее то есть! Да-да! Там каждый получает что-то вроде отдельной комнатки с номером. Мыло — в придачу, и оно плавает на воде… Да, никаких проблем! И еще такие простыни с рукавами… Дети, раздевайтесь!

Раздеваются неторопливо — одежка за одежкой. В каждом движении — предвкушение субботнего покоя. И при этом продолжают болтать.

Детям странно видеть папину волосатую грудь. Его косые глаза как-то чуждо поблескивают над этой чернотой, тянущейся от бороды до пояса. В таком виде папа уже не очень похож на еврея. И как ему только не стыдно?..

— Сейчас, — говорит Ури удивленно глядящим на него сыновьям, — сейчас! Дайте мне хорошенько окунуться, а потом я вам покажу, как надо купаться.

Мальчики переглядываются: «он» покажет «им», как надо купаться!

Ури медленно забирается в воду. Пробует дно правой пяткой: ай, камень! Ай, осколок тарелки! Ай, обруч от бочки! Наконец заходит на глубину, где вода выше пояса, оборачивается к детям на берегу, мастерски закрывает глаза и уши и плюхается в воду. Бултых — и наружу, бултых — и снова наружу. И так несколько раз. С него льет, как из дырявого решета. Из длинной раздвоенной бороды получился короткий лулав, ивовыми ветками вниз[251], острый, как гвоздь. Седеющие волосы от воды почернели и свисают с висков, лезут в глаза, как атласный чепчик бабушки Лейки, только бахрома подлинней…

Ури дает воде стечь и приставляет «козырьком» руку ко лбу. Косые его глаза победно сверкают из-под ладони. Кажется, он хочет сказать:

— Если захочу, могу ведь, а?

И от удовольствия он даже не видит, что его собственные дети чуть не лопаются от смеха и что другим бородатым евреям, стоящим вокруг, этот трюк известен не хуже.

— А ну, — кричит он детям и пробирается поближе к берегу, — ну-ка немедленно сюда, я вам кое-что покажу… Тише вы, тише, не бегите, потихоньку!

И Ури начинает обучать сыновей премудростям купания:

— Большими пальцами заткнуть уши. Заткнули? Гм… Теперь указательные пальцы — на глаза. Видите что-нибудь или нет? Средними пальцами зажать ноздри, зажать, говорю. Вот так! Оставшимися пальцами закрыть себе рот. Закрыли, нет?

Ури стоит голышом и муштрует свою команду: сыновья, все трое, стоят перед ним как запакованные: заткнули себе пальцами уши, глаза, рты и носы — и вот Ури уже готов скомандовать: гоп, окунайтесь!

Но тут ему мешает младшенький. У Рахмиелки мизинцы остались лишними… Он ими быстро сучит, как таракан лапками, и кричит наполовину зажатым ртом:

— Глянь, папа, а куда девать мизинчики?

Ури сердится на только начавшего ходить в хедер сопляка, который помешал ему в самый ответственный момент спортивных упражнений, когда все уже было готово для погружения! Ури шипит на Рахмиелку, как гусак:

— Засунь их себе в задницу!

Закрытые глаза у мальчиков, один уже учит Гемору, а другой — Пятикнижие, распахиваются, рты разражаются смехом: ха-ха-ха и хи-хи-хи! Другие мальчики вокруг тоже смеются. Ури видит, что шутка удалась, и снова приходит в хорошее расположение духа. Он улыбается в мокрую бороду, которая теперь уже выглядит, как редька с длинными корнями… Только младшенькому не по себе. Он покраснел и скривился — сейчас расплачется. Но Ури снова набрался терпения и снова муштрует сыновей:

— Ну, ну… Большие пальцы — в уши! Заткнули? Теперь указательные — на глаза! Поживей! — и так далее.

И, чтобы утешить обиженного младшенького, дает ему свое милостивое отеческое разрешение:

— Мизинцами можешь тоже закрыть рот, можешь, можешь. А ну-ка… Гоп!

И, упакованные, как египетские мумии, мальчики окунаются, ничего не видя, не слыша и не чуя, по всем правилам дяди-Уриной купальной науки. Выныривают с шумом из воды и не знают, на каком они свете. Пальцы страшно оторвать от глаз. А тут еще стоит над тобой дядя Ури и командует: «Еще раз! Еще раз!» Окунаешься еще раз вслепую — и окончательно запутываешься. Трясешь головой и уже не знаешь, где небо, где вода. Жив или уже задохнулся, захлебнулся. А вода бежит с тебя, как с утопшей кошки, — смотреть больно. Мальчик, который уже учит Гемору, откашливается, младшенький чихает, а у того, который учит Пятикнижие, свистит в ухе.

Большой дока по части купания, дядя Ури трясет бахромчатым чепчиком волос и мокрой редькой бороды, браня своих пристыженных учеников:

— Ишь, калеки, купаться захотели? Окунаться захотели? Идите, идите к берегу и плескайтесь там!

Дети уходят к берегу, хватая воздух ртом, как рыбы на суше. По правде сказать, в глубине души они очень довольны: всё, с дяди-Уриной премудростью покончено!

Но сам дядя Ури недоволен и, чтобы сгладить неловкое впечатление от неудачных экспериментов над «калеками», решает сам подать пример и принимается азартно и пылко окунаться. Плещется так, что прямо страх берет. Борода у него разлохматилась и хлещет по щекам, как мокрые косы. Вокруг него пена, как вокруг Левиафана.

Но не успевает дядя Ури показать все свои спортивные достижения, как его залитых водой ушей достигает подозрительный гул знакомых голосов… Из общего шума отчетливо выделяется протестующий голос разозленной бабенки:

— Мужчины, вылезайте из воды!

Это за высоким тростником собралась толпа хозяек. Им тоже хочется искупаться: вот-вот пора будет благословлять свечи. Хочется охладиться после целого дня двойного — от печки и от солнца — жара. И, кстати, окунуться в честь субботы. Они всё ждали, пока мужчины вспомнят о них и рыцарски уступят пляж, но Ури-косой, увлекшись своими штучками, расплескался, а другие мужчины, глядя на него, тоже забыли, что на свете есть женщины.

Однако те сами напомнили о себе и стали отстаивать свои права из-за зеленой завесы тростника и аира.

Шкловские суфражистки[252], когда у них кончается терпение, способны на все!

Вскоре раздаются ядовитые угрозы старой ведьмы, слышится одышливая шепелявость беззубого рта. Это развопилась старуха по прозвищу Помело, банщица в микве:

— Ну и ладно, хожяюшки, пошли домой! Вот уж наштрадаютшя они у наш нынще нощью!

Она выпевает свой «стих», как хазанша[253] в синагоге, а женщины вокруг подхватывают:

— Жу-жу-жу… Гал-гал-гал…

Перепуганные не на шутку мужчины выбегают из воды. Начинается спешка: путаются в простынях, стучат зубами, наскоро вытираются полотенцами, застегивают рубашки и подштанники, спешат и суетятся, как на пожаре. Застегиваются не на те пуговицы, кроя их на чем свет стоит:

— Чтоб им сгореть!

— Чтоб их падучая взяла!

— Чтоб им сдохнуть!

Не успели мужчины справиться с носками и ботинками — добро пожаловать! Толпа разгоряченных женщин уже тут как тут. Банщица идет во главе и нещадно ругается:

— Нищего-нищего, наштрадаютшя они нынще нощью!

Мужчины с переброшенными через руку капотами и в незашнурованных ботинках пускаются бегом между двух шеренг сердитых баб с узлами под мышкой. Пробегая, Ури искоса видит тетю Фейгу. Ее щеки слегка зарумянились. От бесстыдных речей банщицы ей нехорошо. Она смущена, но тянется за всеми, как молочная козочка за яловыми козами.

Через несколько минут меняется и картина, и голоса. В разливе плещутся женщины, а за высокими зарослями тростника гогочут мужчины, заканчивая свой туалет. Один выворачивает рубашку, надетую наизнанку, другой переодевает ботинок с левой ноги на правую, третий перестегивает пуговицы…

И тут до мужчин доносится хор девчачьих голосов. Девочки первыми прыгают в воду. В их голосах слышится нагота и скрытое озорство:

— Ой, как здорово!

Плюх!

— Ой, как здорово!

Плюх!

Рахмиелка, младшенький, навострил уши, как заяц, и снова бежит на пляж. Ему хочется посмотреть, как женщины купаются. Он очень любопытен и имеет на это право. Он еще «дите малое», только-только исполнилось семь лет! Что он понимает?.. И он широко пользуется своим «малолетством»… Мальчик, который уже учит Пятикнижие, стесняется. А Рахмиелка — нет. От его узких хитреньких глазок не скроется ни одно движение. Он видит, что маленькие девочки взялись за руки и прыгают вместе. Глубже, чем по плечи, они не окунаются, боятся. Плечики тощенькие, тоненькие косички подпрыгивают, как мышиные хвостики, и шлепают по воде… И что за удовольствие так купаться? Но они все равно пищат: «Ой, как здорово! Ой, как здорово!»