Анна Мосьпанов - Круглые кубики
Вот так и со мной. Не встреть я вас, не приди потом домой в паршивом настроении, не задумайся о том, что дальше – и не пошел бы я на биржу труда. Не получи я информации о том, что какую-то работу мне все же поищут, не пошел бы я на радостях по магазинам глазеть на новые гастрономические тренды. Вот так.
Карл-Хайнц снова эффектным движением закинул за плечо шарф и провел рукой по волосам.
В этот момент открылась дверь магазина, и продавец вывез довольного сияющего Берндта. На коленях у него лежала огромная сумка с продуктами. Еще одна сумка была зацеплена за ручку коляски.
– Ну, молодые люди, набеседовались? Вот скажите мне, что стоять на ветру? Мишель, поехали к нам обедать! Уважьте старость. И мне доставите удовольствие, и Карлу будет кому продемонстрировать свое мастерство. Какую он делает форель! М-м-м! А суфле?! Фантастика! Едете?
– Извините, мне правда сегодня надо еще работать. В другой раз – обязательно. Обещаю.
Я стояла долго-долго. Пока Карл вез коляску к машине, пока пересаживал старика на переднее сиденье, пока расплачивался за парковку. Прежде чем сесть за руль, он обернулся, сложил пальцы в победную «Викторию», потом помахал мне и крикнул:
– Спасибо еще раз! В жизни все можно изменить. Это точно!
Темно-синий «БМВ» тронулся с места и медленно покатился к светофору…
А я пошла в другую сторону с ощущением, что в жизни действительно все можно изменить. И было невероятно приятно побыть в роли феи, исполняющей желания. Пусть на короткое время, но все же.
И еще мне не давала покоя теория Карла-Хайнца об активации позитивных энергий, или как там она называлась. Теория о том, что одно-единственное событие способно запустить целую цепь связанных между собой жизненных явлений.
Вспомнилась история о потерянном пуфике, раз и навсегда приучившая меня очень внимательно относиться к тому, что и как ты говоришь на чужом языке.
А история такая: в общежитии, где мы жили после переезда в Германию, с нами соседствовал дядя Изя из Гомельской области. Маленький пузатый человечек с бородавкой около левой брови и тройным подбородком. Славился он двумя вещами.
Во-первых, дядя Изя был невероятным похабником и при этом умудрялся рассказывать наипошлейшие вещи с такой изысканностью, что дух захватывало. Фантазия у него была феноменальная. О себе он вещал многословно, обстоятельно и с такими кучерявыми подробностями, что хотелось записывать каждое слово.
Видимо, в свое время дядя Изя прочитал книжку маркиза де Сада – а может, кто на словах пересказал, а также похождения Казановы и приключения Мюнхгаузена. Сюжеты книг причудливо переплелись в его продолговатой голове, и получилось то, что получилось.
Все общежитие, включая восьмидесятилетних старух и десятилетних детей, знало, что дядя Изя был мужчиной хоть куда, обошедшим все злачные места портового Гамбурга, Одессы и почему-то Кейптауна. Чем дядю Изю привлекал именно Кейптаун, и знал ли он точно, где этот город находится, с уверенностью сказать не мог никто.
О себе дядя Изя отзывался скромно – морской волк, был старпомом, избороздил оба-два океана. Когда Сережа с третьего этажа, закончивший в Киеве второй класс, тихонько пискнул, что океанов больше чем два, дядя Изя только цыкнул, и Сережа ретировался. О том, что в родном поселке городского типа дядя Изя тачал сапоги, морской волк предпочитал благоразумно умалчивать.
Во-вторых, дядя Изя был барахольщиком, каких мало. Он до умопомрачения любил шпермюли.
Шпермюль – это организованный вынос мусора. Благообразные бюргеры в определенные дни вытаскивают на улицу все, что отслужило свой век – от мебели до всяких финтифлюшек-безделушек. Кому нужно, тот может брать из лежащих на улице куч все что заблагорассудится. Остатки собирают утром специальные машины и увозят на переработку.
К шпермюлям дядя Изя готовился как к хорошей охоте. Вечером, часов в семь, садился на раздолбанный велосипед и исчезал в темноте. Возвращался за полночь, с рюкзаками, набитыми всяким хламом. Однажды притащил старый довоенный патефон. В другой раз приволок мешок фарфоровых ангелочков. Чашки, ложки, кофеварки, микроволновки… Чего он только не притаскивал. Свою добычу дядя Изя складывал в подвале общежития, а потом перебирал часами, как Скупой рыцарь, сортировал, мыл-чистил и продавал. Что-то оставлял и себе.
Его привлекал сам процесс поиска добычи. Похоже, в не сбывшихся мечтах дядя Изя видел себя неутомимым искателем сокровищ. Возможно, даже пиратом или золотоискателем. Тот факт, что ни один из известных ему океанов не омывал сапожную мастерскую в Гомельской области, дядю Изю совершенно не смущал.
Однажды дядя Изя нашел пуфик. Обычный пуфик – из тех, что были модными в 60-х годах. Обтянутый плюшем, с бахромой, глубокого бордового цвета. Чем привлек дядю Изю пуф – сейчас уже и не узнать. А только вцепился он в него мертвой хваткой.
Почему вцепился?
Потому что был еще Вальдемар Штерн из Кокчетавской области независимой во всех отношениях страны Казахстан, в девичестве – Владимир Штерняков, моторист второго разряда, алкоголик и просто хороший человек.
Вальдемар с дядей Изей вышли «в ночное» вместе. Но не рассчитали сил и накала страстей. А Вальдемар еще горло прополоскал на ход ноги. Дядя Изя-то непьющий был, язвенник, но Вальдемару это нисколько не мешало. Ритуал есть ритуал. Недопитую бутылочку аккуратно уложил в карман, и друзья выдвинулись на охоту.
Не поделили пуфик, бывает. Вальдемар попытался было сделать хук слева, чтобы выбить добычу из рук противника, но не удержал равновесия и рухнул на кучу выброшенных кем-то перьевых подушек. Пока копошился в перьях, пока искал шкалик, вывалившийся из кармана, драгоценные секунды были упущены. Дядя Изя, воспользовавшись преимуществом, подобрал третий подбородок и с пуфиком наперевес кинулся наутек.
Памятуя, что Вальдемар дышит в затылок, дядя Изя движением выспавшейся пантеры дернулся в сторону перпендикулярной улицы и швырнул пуфик в кусты у дороги, справедливо решив, что сейчас главное – сохранить лицо. Во всех смыслах. Потом заберет, когда этот алкаш завалится спать.
Избавившись от пуфика, Изя рванул через дорогу – в полпервого ночи, на совершенно пустой улице и на красный свет. Что не могло пройти незамеченным для наряда полиции, патрулировавшего улицы сонного города. Дядю Изю взяли тепленьким. Ничего особо крамольного он не совершил, но молодым полицейским было скучно, а дядя Изя был весьма колоритен со своей бородавкой, пузом, нависающим над тренировочными штанами, выступившей на лбу испариной и фонариком под мышкой.
– Предъявите, пожалуйста, документы, – вежливо сказал полицейский, в то время как второй вытащил рацию.
Дядя Изя, не владеющий языком Шиллера в полном объеме, но прекрасно помнивший бабушкин идиш, проскулил жалобно, как мог:
– Майн пуф. Пуф ферлорен канн их хабе. Битте хильфе финден. Зофорт.
А надо сказать, что слово «пуф» в немецком языке означает не что иное, как бордель. Публичный дом.
И сказал дядя Изя на корявом своем языке, что он потерял свой дом терпимости и просит о помощи. Найти просит бордель. Немедля и не отходя от кассы.
Лицо молодого полицейского вытянулось.
– Вы только не волнуйтесь. Сейчас найдем. Документы ваши где?
Дядя Изя предъявил паспорт, который по непонятной причине всегда носил в кармане засаленных треников. За всем этим действом исподтишка, с расстояния метров триста, наблюдал подоспевший Вальдемар, уже достаточно протрезвевший, чтобы не светиться перед полицией.
– Все в порядке. – Полицейский протянул паспорт напарнику. – Так… где вы потерялись? Что там произошло?
– Майн пуф! – настаивал дядя Изя, мешая с перепугу языки. – Ссора. Конфликт. Майн пуф. Тепленький такой, рунд (то есть круглый) – я ее, пуф, себе взял, дас ист майн заге их (это мой, говорю я), абер ер загт майн (а он говорит – мой).
– Женщину не поделили? – нахмурился второй полицейский.
– Битте хильфе (пожалуйста, помогите), мне нужно майн пуф. У меня подруга, фройндин. – Дядя Изя постепенно пришел в себя и, поняв, что бить не будут, расслабился, нырнул в родную стихию и принялся вдохновенно врать. – Я ей обещал. Пуф. Гешенек. Подарок ей. Аллес фюр зи (все для нее). А он сказал – это его. Битте хильфе.
– Вы что, свою подругу в борделе оставили? Свою подругу?! – охнули стражи порядка в один голос. – А… убежали зачем?
– Бесте пуф ин дойчланд (лучший бордель Германии), антиквариат, я специалист, – запричитал Изя.
Один из молодых людей насмешливо окинул взглядом рыхлую фигуру специалиста, но ничего не сказал.
– Их бин моряк! Кейптаун и Одесса, их браухе майн пуф (мне нужен мой бордель!). Хильфе битте, а то он – ер ниммт ер (он возьмет его), – снова заскулил Изя.
– Кого именно он возьмет? – напрягся полицейский и снова достал убранную рацию.
– Пуф! Хиер ист ер (вон он)! – взвизгнул Изя, боковым зрением заметив в свете фонаря удаляющуюся фигуру Вальдемара, воспользовавшегося ситуацией и выволокшего злополучный предмет мебели из кустов.
