Александр Ольбик - Ящик Пандоры
Блаженны чистые сердцем. Но и не надо быть чрезмерно нравственным, иначе можно предаться самообману.
Глава девятая
Мир будет лететь по Вселенной до тех пор, пока лбом не стукнется в стену бессмысленности. В самом деле, для чего движения звезд, столкновения галактик, рождение новых, черные дыры, для чего хаос, если во всем нет смысла? И если нет ни начала ни конца. Это уже само по себе бессмысленно, и только завиральное человечество толкует, что виноваты в этом или Бог, или Дьявол… Но ни того, ни другого никто в глаза не видел. Люди стали жертвами своих иллюзий, без которых они и шагу ступить не могут. И даже ветер, свирепо дующий с моря, тоже, наверное, думает о своем всесилии и божественном предназначении. Как думают злато и серебро, мрамор и гранит, вода и огонь, летошний снег и синяя птица, примостившаяся на жердочке мироздания. И все считают себя целками. И знахарями. И первыми правдолюбцами. А на самом деле человек болтлив, лицемерен, не в меру любопытен и очень ленив. И всегда и до крайности завистлив. Перескакивая от одного к другому, в неустанной постоянной погоне за интересным, за сенсацией любопытство отказывается от глубокого проникновения в сущность дела. А значит, в сущность жизни. Чел – воистину, побочный продукт бытия. Интересно, а кто же тогда… и где же тогда смысл всего, что передо мной?
Суббота. Они еще лежали в постели и смотрели по телевизору повтор какого-то американского боевика, который шел поздним вечером. Фильм был шумный, со стрельбой, каратэ, с ебучими моментами – словом, эталон насилия, кровожадности, половой распущенности, с чем немусульманский мир, увы, смирился и даже находит этому оправдание: дескать, идет жестокая борьба добра со злом. На самом деле каждый занимается не борьбой, а чрезмерно рьяной самореализацией. Правда, и мусульманский мир многому находит своеобразное объяснение и тоже прикрывается фиговым листком борьбы добра со злом. А кто прав, а кто просто трепло? Брехун, очковтиратель, с большим успехом внушающий безмозглому племени свою правоту. Но фильм-боевик – это воплощенное содружество сперматозоидов и экскрементов. Его режиссер, наверное, заработал пять миллионов тугриков, а оператор никак не менее трех, продюсер-пройдоха вообще три дня и три ночи сгребал дивиденды лопатой, чтобы затем, после трудов праведных, отправиться в бунгало к красотке-креолке для скотского ублажения всех ее эрогенных зон. Ночь была душная, она потела, а у продюсера от переизбытка гормонов и телесного переусердствования случился инсу… А может, не инсу… а инфар… Или же вообще ничего не случилось, и он всю ночь просидел у ее бритого лобка в бесполезном ожидании, когда его Артефакт наконец займет боевую стойку. Но этого не случится, креолка, довольная отсутствием постороннего предмета в своем ВЛГ, спокойно уснет, а продюсер, обвенчанный со скукой и с самореализованной беспомощностью, кривоногой таксой покинет бунгало.
…У Дария, как назло, всю ночь во вздыбленном состоянии пребывал его Артефакт и даже приснился сон, как он с Конкордией занимается оральным сексом.
– Может, встанешь и приготовишь завтрак, – сказал он Пандоре, которая, не отрывая глаз, смотрела какую-то телечернуху.
– А ты у меня зачем?
Дарий, зевая, отмахнулся:
– Тревога усугубляется еще тем, что человек, будучи свободным, постоянно чувствует свою ответственность перед миром и людьми.
Пандора повернула голову и посмотрела на него так, как смотрит психиатр на только что признанного сумасшедшим человека.
– Заговариваешься? – и снова уставилась в экран.
– Согласен, заговариваюсь, а скука лучше?
Позвонили в дверь.
– Наверное, Григориан прется одалживать у тебя денег, – предположила Пандора и толкнула Дария в плечо – мол, иди, чего разлегся.
Накинув на плечи халат Пандоры, он пошел открывать, готовя на ходу фразу, которая даст Григориану понять, что есть на свете люди еще беднее его. Но это был не Григориан, перед Дарием предстала сытая, с лысеющей головой фигура соседа-афериста Флориана, живущего через дорогу, большого любителя фейерверков, джипов и необузданного политиканства. Впускать в неприбранный дом? Но и стоять на пороге – глупее глупого. Тем более, человек сразу же извинился и заявил, что у него есть серьезное предложение. «Ладно, – решил Дарий, – черт с тобой, провожу в другую комнату, а то, что там тоже бардак, так это никого не трахает…» Прошли в комнату, и Дарий, не приглашая гостя сесть, изготовился его выслушать. А дело оказалось проще простого. Жулик желает сделать в детской комнате настенную живопись по мотивам сказок. Он только что в пятый раз женился, и новая жена с двумя детишками вот-вот должна из провинции нагрянуть в Юрмалу. Бедный Флорик, какая окуенная забота о подрастающем поколении! А ведь сам кого-то нагло кинул, лишив партнера по бизнесу одной трети их общей прибыли. Причем сделал это одним росчерком пера: когда президент фирмы лечил остро отточенный простатит, Флориан, этот вернейший сподвижник, снял со счетов оффшора почти все вклады, благо на тот момент печать и счета у него были под рукой. Плохой мальчик и очень вороватый. А потому и Дарий, слышавший эту историю, не очень усердствовал в симпатии к этому боровку. Но и не отказался: безденежье костлявой рукой держало его за самый кадык… и любая малярка тут была кстати…
Когда Флориан отбыл с заверением Дария незамедлительно прийти к нему и на месте ознакомиться с объектом работ, сам художник вернулся к Пандоре и подсел к ее теплому боку.
– Кажется, наклевывается работенка, – сказал он, сдерживая радость. Да, его переполняла радость жизни, поскольку появились виды на приобретение для Пандоры лодочек итальянского производства и даже, быть может, долгожданной и давно ею вымечтанной стиральной машины. Ну и прочего, прочего, прочего удоволь… Вплоть до сражения с «сердцами Бонивура» или с «Амиго», а то с тем и другим скопом.
– А сколько он тебе заплатит? – со всей своей непосредственностью спросила Пандора…
– Об этом пока ни слова, ни полслова… Надо поглядеть, какая площадь, узнать его вкусы, запросы. Сказки сказками, но ты ведь меня знаешь, я халтурить не умею.
– Тогда, пожалуйста, нагнись и поцелуй левую си…
– Мне нельзя возбуждаться, я же тебе говорил о проблемах с крайней плотью…
– Говорил, и что – я теперь должна сидеть на сухом пайке?
– Полагаю, это временный простой, сделаю обрезание – и все будет по-старому… Поэтому ты полежи, посмотри телевизор, а я схожу к Флориану…
Мошенник жил за высоким комбинированным забором, наполовину состоящим из бетонной стенки, поверх которой протянулась литая металлическая вязь ограды с пиками на конце. Охранник, который его впустил на территорию, был одет в камуфляж и походил на одного из тех придурков, которые в американских боевиках мордуют и правых и виноватых… На углах дома Дарий увидел камеры слежения, справа у гаража притихли иномарки – два джипа с мамонтовыми бивнями… то бишь с бамперами толщиной не менее водосточных труб, маленькая спортивка горчичного цвета и сияющий баком, ободами, спицами и прочими причиндалами «харлей»…
Флориан встретил его на крыльце. Кургузый, с животиком, кривыми волосатыми ногами (в шортах), курносый, абсолютно антихаризматичный и не умеющий быть приветливым. Глаза – оловянные пуговицы от какого-то немецко-фашистского френча образца Второй мировой…
– Привет еще раз, – сказал Дарий и поднялся на крыльцо.
– Заходи, только сними кроссовки…
«Вот тебе раз, – немо возмутился художник, – ко мне входил в обуви, а меня застав… Ладно, черт с тобой, жалко только, что носки у меня что рыболовная сеть, будет, баклан, кайфовать…»
Дарий, скинув кроссовки, вошел за хозяином в дом и, как только осмотрелся, понял, что в доме живет обычная двуногая скотина, ибо ни красоты, ни порядка в жилище не было. Невыразительный сервант, какой-то кожаный или под кожу диван, стеклянный стол, который держится на бронзовой голой шлюхе, и на всем какое-то барахло – тряпки, газеты, порножурналы, рулоны туалетной бумаги, пустые пачки от сигарет и прочая второстепенность. Единственное, что было отличимым, – огромных размеров плазменный телевизор, на экране которого какая-то бледная спирохета учила, как можно заговорить, наколдовать, нашептать, чтобы удержать у юбки ебр.
Из гостиной через неширокий, пахнущий свежей краской коридор они прошли в детскую, оказавшуюся абсолютно пустой, со следами евроремонта – очень светлую и очень просторную комнату. С широким, во всю стену, окном, через которое хорошо был виден наполовину построенный кирпичный дом, как раз на том месте, где в одну огнеопасную ночь сгорели два корпуса пансионата. Позже Дарий узнает, что новострой принадлежит Флориану, и тогда в его голове все встанет на место и всяческие подозрения насчет Пандоры отпадут засохшей болячкой.
