Вильям Козлов - Волосы Вероники
Грымзина говорила, что они замечательно живут, толстячок просто носит свою ненаглядную Ингулю на руках. Представить это было бы довольно трудно… Муж Инги Владимировны, Губанов, работал собкором по Ленинграду какого-то отраслевого журнала.
Для приличия мои сотрудники поинтересовались: хорошо ли я отдохнул в Крыму? Так загорел! Наверное сейчас на море — благодать? Каково же было их удивление, когда я сказал, что провел отпуск в глухой деревеньке в Валдайском районе.
— Теперь стало модно ездить в деревни, на озера, — заметила Альбина Аркадьевна Уткина. — Мои друзья-журналисты тоже на месяц укатили на двух машинах в Прибалтику. На какое-то тихое озеро, где можно рыбу половить. И где людей поменьше.
— Что же ты с ними не поехала? — метнула на нее насмешливый взгляд Инга Владимировна. — Ты ведь у нас женщина свободная.
— Я люблю Черное море, — сказала Уткина.
— На путевку не рассчитывай, — заявила Грымзина. — Надо было раньше подавать заявление — все уже распределено на этот год.
— Мои друзья-артисты пригласили меня на сентябрь в Пицунду, — очаровательно улыбаясь, ответила Альбина Аркадьевна. — Они там снимают какой-то многосерийный фильм, ну и уговорили меня сняться в небольшой роли.
— Ты еще и артистка? — вытаращилась на нее Грымзина.
— Они меня целый месяц уговаривали, — скромно проговорила Уткина. — Привязались, какой-то ужас! Говорят, я именно тот самый типаж, который они днем с огнем по всему Ленинграду искали.
— Типаж! — усмехнулась Губанова.
— Я всю жизнь мечтала сняться в кино, — заметила до сего времени молчавшая Татьяна Леонидовна Соболева.
— Еще двоих родишь, и снимут, — коротко хохотнула Грымзина. — Как мать-героиню!
— Я завидую, что у тебя четверо детей, — вздохнула Уткина.
— Кто тебе мешал? — покосилась на нее Евгения Валентиновна. — Дело немудреное.
У Грымзиной единственный сын уже женился и живет в Мурманске. У Губановых, по-моему, одна дочь, а Альбина Аркадьевна — бездетная. Почему у людей нет детей, спрашивать нетактично: мало ли почему не бывает детей? Многие и рады бы завести, но не получается, есть разные причины, которых касаться не стоит. А Грымзина, видно, по роду своей общественной работы привыкла бесцеремонно вторгаться в чужую жизнь. Я видел, как прошла тень по симпатичному лицу Уткиной. Когда мои сотрудницы при мне заводят свои женские разговоры, мне бывает неловко, такое впечатление, что они меня и за мужчину не считают.
— Я очень хотела ребенка, но…
— Муж был против? — уставилась на нее настырная Грымзина.
— При чем тут муж! — с досадой вырвалось у Альбины Аркадьевны.
Обычно она никогда не срывалась, но Коняга способна и камень вывести из себя.
— Спасибо за угощение, — поблагодарил я, намереваясь покинуть мое женское общество, но Грымзина не позволила уйти.
— Появилась новая кандидатура, — доверительно сообщила она. — Я в райкоме узнала. — И умолкла, чтобы слушатели переварили, на ее взгляд, ошеломляющую новость.
— Неужели Степанов? — уставилась на нее Губанова.
— Степанов давно отпал, — сказала Евгения Валентиновна.
Кто такой Степанов, я не имел ни малейшего представления. За месяц отпуска тут, гляжу, многое произошло!
— Лободин? — заинтересованно спросила Альбина Аркадьевна. Уж она-то всегда была так далека от всех институтских интриг!
— Лободин в райкоме не прошел, — отрезала Грымзина. — С нашей помощью. Тоже мне директор! Он в Политехническом еле-еле с кафедрой справляется, а его хотели к нам.
— Кто же тогда? — все взоры обратились к Коняге. Лишь Татьяна Леонидовна пила кофе и задумчиво смотрела в окно. Ее не занимали эти разговоры.
— Пилипенко! — изрекла Евгения Валентиновна. — Из Москвы.
— Я про такого и не слышала, — заметила Альбина Аркадьевна. — Он симпатичный?
Грымзина метнула на нее презрительный взгляд, мол, голодной куме одно на уме, а вслух произнесла:
— Говорят, крупный ученый, с этой кандидатурой нам будет трудно бороться…
— А зачем бороться? — вмешался я. — Крупный, говорите, ученый, ему и карты в руки.
— А как же Артур Германович? — удивленно взглянула на меня Грымзина. — Мы его хотим.
— Точнее, он этого хочет, — усмехнулся я.
— Одна надежда, что Пилипенко не пожелает уезжать из Москвы, — не обратив внимания на мои слова, продолжала Евгения Валентиновна. — Он в нашем центральном НИИ работает замом.
— Надо будет прочитать про него в энциклопедии, — сказала Альбина Аркадьевна. — Там, наверное, и портрет есть.
— Мы уже многого добились, — говорила Грымзина. — Райком полностью поддерживает кандидатуру Артура Германовича, не возражают против него и в обкоме. Против наше министерство и Академия наук.
— Не так уж мало! — ввернул я.
Волей-неволей, а я тоже понемногу втягивался в эту возню с назначением директора института. Странно, что до сих пор не принято никакого решения. Стоит прийти в институт новому директору, и разом прекратятся все пустые разговоры, а через несколько месяцев наверняка сложится такое впечатление, будто новый руководитель и родился в нашем институте, никому и в голову не придет усомниться в его компетентности и достоинствах.
— Сколько мы уже без директора? — сказала Альбина Аркадьевна. — И ничего, работаем.
— Вы заходили к Артуру Германовичу? — спросила Евгения Валентиновна.
Я еще ни к кому не заходил, даже не успел Великанова повидать, он вчера только вернулся из командировки.
— Обязательно зайдите, — со значением произнесла Грымзина. — Он несколько раз спрашивал про вас.
— Хочет предложить мне командировку в Штаты? — усмехнулся я.
— Об этом он мне не докладывал, — отпарировала Евгения Валентиновна.
— А мне и предложили бы поездку в Америку, я отказалась бы, — сказала Соболева. — Очевидцы рассказывают, в сумерки в большом городе опасно выйти из дома. Убийства, насилия, грабеж! Моего знакомого в Чикаго среди бела дня ограбили.
— Подумаешь, простые смертные! — усмехнулась Губанова. — Там в президентов и разных знаменитостей стреляют, как в куропаток. Чтобы прославиться, наподобие Герострата.
— Про Герострата мы как-нибудь слышали, — заметила Грымзина. — И вообще, при чем тут мифология?
— Жуткая страна, — вздохнула Соболева.
— Я с удовольствием съездила бы туда, — вмешалась Альбина Аркадьевна. — Одно дело читать про Америку, другое — все посмотреть своими глазами.
— А какие там мужчины! — усмехнулась Грымзина. — И желтые, и черные, и даже красные. Про белых я молчу.
— Красные? — наморщила лоб Соболева.
— Я имею в виду индейцев, — снисходительно пояснила Евгения Валентиновна.
— Они ведь живут в резервациях, — возразила Альбина Аркадьевна. — И каждый год в защиту своих прав совершают марш протеста в Вашингтон. Ставят свои вигвамы прямо напротив Белого дома. И вождь в кожаных штанах и орлиных перьях на голове зачитывает петицию.
— Откуда они орлиные перья берут? — заметила Соболева. — Орлов-то почти не осталось.
— Индейцев еще меньше, — сказал я.
— Когда-нибудь они снимут скальп у очередного президента, — мрачно предсказала Губанова.
— В штате Флорида есть знаменитый дельфинарий, — мечтательно проговорила Уткина. — Я очень люблю дельфинов. Там держат и касаток. Огромные киты выпрыгивают из воды…
— На потеху людям, — ввернула Грымзина. — За чем ехать в Америку? У нас в Абхазии на Черном море тоже есть дельфинарий. И дельфины прыгают сквозь горящие обручи. Цирк на воде.
— Думаю, что кроме китов и… — Уткина бросила насмешливый взгляд на Грымзину, — …разноцветных мужчин, в Америке найдется еще на что посмотреть.
— А какую тебе роль предложили? — задумчиво посмотрела на Уткину Соболева.
— Птичницы Анастасии…
— Я думала, принцессы, — усмехнулась Коняга.
— Современные птичницы, доярки, телятницы и есть принцессы… — нашлась Альбина Аркадьевна.
Когда мои женщины разговорятся, их не остановить. Я вышел из комнаты и в коридоре увидел Скобцова.
— На ловца и зверь бежит! — приветливо улыбаясь, он протянул мне руку.
Мы прошли мимо пустующего кабинета покойного Горбунова, исполняющая обязанности директора института Ольга Вадимовна Гоголева не пожелала его занять. Кабинет Скобцова помещался в противоположном конце коридора. Артур Германович положил руку мне на плечо, так мы и шли по длинному коридору. Как два близких друга. Полагаю, что заместителю директора было не совсем удобно идти: я был на голову выше его. Серый в полоску костюм сидел на нем как влитый, в тон рубашка и галстук, густые седые волосы зачесаны назад, загорелое лицо до синевы выбрито.
— Как отдохнули? — спросил Артур Германович. — Хорошо сейчас на Черном море?
