Елена Котова - Легко!
Утром в воскресенье он позвонил ей ровно в одиннадцать.
– Доброе утро, это Хельмут. Готовы к прогулке? Я зайду через полчаса. Прошу прощения, но я звоню вам уже давно. Наверное, минут тридцать. Никто не брал трубку.
– Я спала. Вчера легла поздно.
– Тем более нужен свежий воздух. До встречи.
Ну что, мужчина не знает слова «нет». В этом есть свой шарм. Через полчаса действительно раздался звонок в дверь.
Хельмут осмотрел квартиру, не отказался от кофе, поделился мнением, что Саут Кенсингтон лучше, чем Мейфэйр, и они вышли.
Прошлись пешком до Риджентс-парка, и по дороге Хельмут неустанно выдавал свои комментарии по поводу увиденных зданий, всех архитектурных стилей, вообще всего, что попадало в его поле зрения. Гуляя по парку, он с интересом расспрашивал Анну о жизни. Ничему не удивлялся, ему было совершенно понятно, что коммунальные квартиры в Москве очень похожи на берлинские, которых он немало повидал в детстве. Ничего удивительного нет, что ее муж и сын живут в Америке. Интересно, что муж там делает, конечно, – но сам факт – ничуть. Анна – самостоятельная женщина, которая ценит свободу. А как же иначе? Удивительно только, как она твердо и так рано, в юности практически, выбрала международную карьеру. И столь многого добилась. Удивительно. И ее английский. Наверное, учителя были хорошие, и наставники, и играющие тренеры…
Пока, однако, не важно, так это или нет. Хотя он редко ошибается. Хельмут хотел, чтобы Анна его тоже узнала. Он вообще был достаточно открытый – в меру, конечно, человек, поэтому не видел причину не рассказать ей, что родился в Западном Берлине, как лишился матери, как учился в Открытом университете, строил свою карьеру. Как любит учиться: языкам, философии, а уже будучи взрослым, взялся за фортепьяно, брал уроки три года и теперь неплохо играет по нотам. Хельмут рассказывал подробно, с кем из видных политиков ему довелось поработать. Он гордился своим жизненным путем, успехами, которых добился сам, без чьей-либо помощи. Анна ему поддакивала – у них много общего, она тоже всего добилась сама, он мотал на ус, но не верил.
Глава 7
У Хельмута имелся дом в Берлине, где он жил один, считая его своим, хотя в реальности всё обстояло сложнее. Чуть-чуть… Дом находился в районе Ванзее, на юго-западе Берлина, там, где озера, озерки и большая река Хафель, в которую впадает Шпрее. Словом, вода, вода, кругом вода… Горожане по выходным толпами стремились сюда, поэтому рынок недвижимости не считал это место престижным или изысканным, особенно по сравнению, например, с Грюневальдом, элитным анклавом роскошных особняков между Ванзее и центром города.
Но дом Хельмута был расположен в совершенно уникальном «карманчике» Ванзее – три минуты до станции метро и поезда, на первой улице, совершенно обособленной от остальной части района и прямо на воде. На той же воде, в трехстах метрах от дома, располагался яхт-клуб, членом которого Хельмут конечно же состоял. У него была небольшая яхта. В клубе частенько устраивались достойнейшие мероприятия для своих. В этой среде Хельмут вращался вместе с Инессой, еще одним другом, который был при Инессе, – Хельмут не тратил времени на размышления о природе их отношений, – и некоторыми респектабельными соседями. До центра Берлина на своем белоснежном «мерседесе» он доезжал за двадцать минут. Лучшего места и лучшей жизни не придумать. Что еще нужно человеку для счастья!
Хельмут долго и не простым путем шел к такой жизни. Нередко, сидя в своем зимнем саду с кофе и газетой, он с удовольствием предавался воспоминаниям. Вереница жизненных событий, ситуаций, принятых и не принятых решений, отношений с людьми – все это виделось ему не в форме, скажем, кинофильма, как у большинства людей, или даже романа с действующими лицами.
Вся его жизнь вспоминалась как один длинный монолог, рассказывающий о его детстве, становлении, взлетах и неудачах – потому что падений, конечно же, у него быть не могло. Монолог, напоминаюший размеренностью, нарративностью романы Томаса Манна, повествующий об очередном жизненном этапе, потом о следующем… Монолог, не расцвеченный диалогами или живыми картинками жизни людей вокруг… Бесконечный роман с единственным героем.
Хельмут родился в бедной берлинской семье. Западный Берлин еще отходил от советской блокады, когда всё, от кофе и картошки до угля и бензина, присылалось союзниками из свободной Европы, а в 1948 году – вообще только по воздушному мосту Luftbrücke. Тогда западногерманские самолеты и самолеты союзников с провиантом и всем необходимым садились в аэропорту Tempelhof буквально каждую минуту. Этого Хельмут, конечно, не застал, но его детство несло на себе отпечаток жизни полуосажденного города, лежавшего почти двадцать лет в руинах, отстраивавшегося медленно и скромно, по средствам, с постоянными нехватками всего, трепетным отношением к еде, вещам, деньгам, ко всему, что так дорого давалось берлинцам. Понятие Ich bin ein Berliner было исполнено глубокого смысла. Город, отгороженный стеной с колючей проволокой от собственной страны и всего мира, с КПП «Чарли» и русскими солдатами с автоматами и собаками.
Его семья тоже пожила немного в коммуналке, потом город предоставил им отдельную квартиру, у Хельмута с братом появилась своя комната. В комнате родителей, которая была просторнее всех остальных, каждый год в рождественский вечер устанавливалась елка. Под ней дети находили нехитрые родительские подарки – карандаши или банку варенья. В какой-то момент отец оставил семью, полюбив другую женщину, но привязанность к детям сохранил и связь не порвалась.
Матери тем не менее было непросто тянуть троих детей, поэтому старшая сестра рано пошла работать продавщицей. Хельмут с удовольствием ходил в школу, с удовольствием носил форму и ездил в летние лагеря. Был всегда лидером, никогда в нем не замечалось подросткового протеста против всего и вся. На всех школьных фотографиях его открытое круглое лицо светится радостью. После школы он поступил в Открытый университет – там неплохо учили, а главное – все финансировали американцы. Ведь платить за учебу его семья, конечно же, не могла. Хельмут ходил в университет в одном и том же пиджаке и летом, и зимой, в холода наматывая на шею шарф. Иногда на вопросы сокурсников неловко лукавил, мол, забыл пальто дома – показалось, что тепло. На самом деле пальто у него просто не было. В университете он встретил красавицу Инессу.
В Западной Германии отгремели громкие процессы о концентрационных лагерях, в Европе и в Америке отбушевали студенты, зародилась новая культура любви к ближнему, веры в мир и гармонию, во всепобеждающую любовь. Джон Леннон распевал об этом на весь мир, и многие верили, что именно так и будет, и продолжали оплакивать его смерть. Хельмут и Инесса очень увлекались философией, но Хельмут дальше классики типа Канта и Фихте не пошел, а она узнавала и познавала и современных философов, и квазимыслителей, поглощала заумные книжки с их околофилософским витийством, выискивая в них что-то значительное и достойное рассуждений.
После университета Хельмута направили в Дюссельдорф работать в земельном министерстве экономики. Он добился, чтобы Инессу взяли туда же. Они снимали квартирку под самой крышей, в мансарде, как сказали бы в Париже, в которой летом было жарко, а зимой холодновато. Оба очень бережно относились к деньгам, стараясь откладывать на то, чтобы летом во время отпуска поездить посмотреть мир.
Младший брат, восемнадцатилетний талантливый математик, еще учился, когда в одну из вылазок из Берлина в Западную Германию разбился вместе с матерью на машине Хельмута. Об этом Хельмут и десятилетия спустя не мог говорить.
Дюссельдорф был, конечно, только стартовой площадкой. Хельмут был твердо настроен на государственную карьеру. Работать он умел, довольно скоро его перевели в столицу, в Бонн. Он поднапрягся и опять добился, чтобы и Инессе нашли работу там же. В Бонне его карьера пошла вверх, Инесса застряла на среднем уровне. Это, однако, не мешало им вместе путешествовать. Однажды они на целый месяц выбрались в Америку – чтобы уж сразу посмотреть всю страну. Америка им не понравилась, зато всю Европу они исколесили с удовольствием.
Хельмут в те годы был красив классической арийской красотой: ярко-голубые глаза, чуть вьющиеся локоны, спортивная фигура с могучим торсом, рост немного выше среднего. Ноги, возможно, коротковаты. Инесса была под стать: тоненькая блондинка одного с Хельмутом роста, почти без груди, как это было модно тогда (да и сейчас, впрочем), с большими серыми раскосыми глазами. Всегда в черном и в джинсе. Или в черном и белом и джинсе. Других цветов и стилей она не признавала ни тогда, ни потом.
Натыкаясь в своем доме на Ванзее на старые фотографии, Хельмут не понимал, куда девался этот красавец-плейбой, постоянно дуривший женщинам головы, частенько за спиной Инессы? Когда его сменил лысый дядька с белесыми бровями и ресницами, на лице которого поблекли все краски и сверкали только интеллект и очки?
