Мишель Шнайдер - Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика
май 1962 года
Оглушительный рокот мотора возвестил о прибытии огромного вертолета, который приземлился на территории киностудии «Фокс», рядом с площадкой № 14. Питер Лоуфорд выскочил из летательного аппарата, одолженного у Говарда Хьюза, и направился в гримерную Мэрилин, чтобы проводить ее к ярко-синему вертолету, который доставил ее в аэропорт Ингельвуд. Через два часа Мэрилин вылетела из Лос-Анджелеса в нью-йоркский аэропорт, который тогда еще не носил имени Дж. Ф. Кеннеди. На торжественном представлении в честь президента ей предстоит выступить на сцене перед многочисленной публикой впервые после ее легендарного выступления перед тысячами американских солдат в Корее. В самолете она пела «Happy Birthday». Как и 17 000 зрителей гала-концерта, она заплатила за вход 1000 долларов и сказала Джоан Гринсон: «Это нормально. Я столько лет плачу твоему отцу за возможность с ним поговорить. Теперь мне приходится платить за то, чтобы петь». С помощью Джоан она несколько дней репетировала свое поздравительное выступление.
Ей предстояло вновь встретиться с Джоном Кеннеди, который был одним из ее любовников. Шесть дней назад ее бывший муж, Артур Миллер, сидел по правую руку от Джеки Кеннеди на банкете в честь Андре Мальро. За почетным столом — писатели Сол Беллоу, Эдмунд Уилсон и Роберт Пенн Уоррен, художники Эндрю Уайет и Марк Ротко, музыкант Леонард Бернштейн и представители театра и кино Джордж Баланчин, Теннеси Уильямс, Илья Казан и Ли Страсберг. Мэрилин не была приглашена. Супруги Кеннеди, казалось, подчеркнули сложившееся положение в судьбе актрисы, которое она пыталась преодолеть, поселившись в Нью-Йорке и выйдя замуж за Миллера: с одной стороны, слова и культура, с другой — тело и образы.
Вернувшись в Нью-Йорк, Мэрилин Монро была счастлива, как ребенок, допущенный в общество взрослых. Она колесила по городу в такси. Она просила отвезти ее не в «Даунтаун» или «Аптаун», а «в этом направлении, сюда, туда». Город был праздником, а она — его королевой; город был шахматной доской, над которой она властвовала красотой и силой своих ходов. Она разыгрывала воображаемые партии на клетках кварталов, не зная, с кем играет. Белого короля не видно, но вокруг него организована вся игра. Другие фигуры: мать — черная королева; Мэрилин — белая королева; Гринсон — белый всадник. Или черный? Братья Кеннеди — два черных офицера. Манхэттен отомстит за нее Голливуду. Манхэттен — это больше чем воспоминание, это рассказ, история, в которой говорится о ней.
Города похожи на языки. Некоторые могут казаться красивыми, но на них никогда не заговоришь. В Лос-Анджелесе названия потеряли свой смысл. Она читала «Сансет Стрип», «Анахейм» или «Эль Пуэбло» — и видела только неопределенный цвет, указание на национальность, незаконченный маршрут. Эти названия были как в снах: они виделись ей странными и знакомыми, красивыми или пугающими, но она их не понимала. Зато непоследовательность Манхэттена заставляла Мэрилин самостоятельно становиться связью пережитого и увиденного во времени и пространстве. Даже ни с кем не говоря, она ощущала там свою причастность к жизни. Нью-Йорк был городом связей, он заставлял ее забыть о городе расставаний, бесконечных расстояний между людьми и стирающихся границ между действительностью и выдумкой.
Поздно вечером она вернулась в свою квартиру на Пятьдесят седьмой Восточной улице, а на следующее утро получила письмо от «Фокс», извещающее о расторжении контракта. На секунду она подумала, что, если бы Гринсон был здесь, все бы было не так. Но ее охватило сомнение. Разве психоаналитик, который был так дружен с Вайнштейном и Рудином, что в студии их прозвали «командой Мэрилин», наоборот, не уехал именно для того, чтобы показать «Фокс», что ему стала безразлична и ее судьба, и судьба фильма? Она была расстроена и с трудом справилась с репетициями выступления, предусмотренного на завтра. Вечером, на репетиции у нее дома, музыкант Ричард Адлер с трудом заставил ее в тридцатый раз спеть «Happy Birthday to you». Он испугался этого горя, которое слышалось в ее голосе, затрудненного дыхания, нечеткой артикуляции. Срываясь с ее губ, слова превращались в воздушную, чувственную ласку. С каждым часом ее исполнение становилось все более насыщенным сексуальностью, и когда, после Эллы Фицджеральд, Пегги Ли и Марии Каллас, Мэрилин Монро запела наконец перед толпой, она показала и спела пародию на саму себя.
На праздник, организованный Демократической партией, Бобби Кеннеди пришел со своей супругой, но Дж. Ф. Кеннеди явился один. Джеки с ним не было. Питер Лоуфорд, муж сестры президента, представляет звезду так: «Она не только пунктуальна, но и щепетильна». После долгого ожидания, во время которого ему пришлось сымпровизировать несколько шуток, она появилась из темноты, покачиваясь, сверкая, как синевато-белый огонек, платьем и пышной плотью. Она вошла на сцену походкой гейши, словно отягощенная формами, которые предлагала тысячам зрителей. Лоуфорд объявил: «The late Marilyn Monroe». Чтобы понять эту игру слов или оговорку, надо иметь в виду, что «late» значит «опоздавшая», но также «покойная». Зрители засмеялись в темноте. Мэрилин осуществила желание, которое загадала с Труменом Капоте: опоздать на собственные похороны.
Затянутая в белоснежное платье, Мэрилин чуть спотыкается на каблуках-шпильках, касается микрофона кончиками пальцев, указывает на президента, который сидит где-то там, в темноте, закрывает глаза, облизывает губы и начинает петь. Надтреснутый, неуверенный, хрипловатый, ее голос как бы говорит: меня все бросили — Джо, Фрэнк, Артур, Ромео, — потому что я была плохой девочкой. Пусть видят теперь и они, и сорок миллионов американцев, до чего я плохая.
После спектакля, на званом вечере у Артура Крима, нью-йоркского театрального магната, Роберт Кеннеди порхает, как ночная бабочка вокруг свечи. Позднее вечером президент и Бобби увлекли Мэрилин в тихий уголок, где оживленно беседовали в течение четверти часа. Потом видели, как Мэрилин пять раз за вечер танцевала с Бобби под испуганным взглядом его жены, Этель. На рассвете воскресного дня президент и Мэрилин Монро ушли с праздника и спустились в частном лифте в подвальный этаж особняка Крима. Оттуда они попали по туннелю в отель «Карлайл», прямо в апартаменты Кеннеди.
Она больше никогда не видела Джона Кеннеди. После этой ночи президент решил порвать с ней, чтобы опровергнуть начавшие расползаться слухи об их связи. Хотя было сделано несколько фотографий Мэрилин с двумя братьями, до нас дошла только одна. Ранним утром агенты тайных служб конфисковали негативы снимков в фотолаборатории журнала «Тайм».
Когда Джоан Гринсон встретилась с Мэрилин накануне ее отъезда, та напомнила ей куклу — накачанная наркотиками, безвольная, поникшая. Она дала Мэрилин на дорогу, на счастье, детскую книжку «История паровозика, который все мог», чтобы Мэрилин взяла ее с собой в Нью-Йорк. Но когда белокурая звезда взошла на сцену Мэдисон Сквер Гарден, ее платье было таким обтягивающим, что она никак не могла спрятать под ним книжку или шахматного коня. Накачанная успокоительными и шампанским, с холодом в сердце, она вступила в огромную черную пасть, ослепленная прожекторами, таща за собой тень своего страха. Вернувшись в Лос-Анджелес, она рассказывала Джоан об этом ужасном моменте: «Все говорили о моем платье за шесть тысяч долларов из прозрачной ткани. Оно так обтягивало фигуру, что Жану-Луи пришлось зашить его прямо на мне. Они ничего не поняли. Это не платье было моей кожей, а моя кожа была и остается одеждой из плоти, моя кожа скрывает мою наготу».
Беверли-Хилл 3,
Роксбери-драйв
21 мая 1962 года
В записях Ральфа Гринсона, посмертный архив которого хранится в Университете Калифорнии, в Лос-Анджелесе, находится черновик книги, которую он планировал написать, — «Медикаменты и наркотики в психоаналитической ситуации». В главе 12 мы читаем: «Когда я уехал в отпуск на пять недель, то счел уместным не оставлять эту пациентку без лекарств, которые она должна была принимать, чувствуя депрессию или тревожность. Иначе она могла бы почувствовать себя покинутой и осуществить свои планы самоубийства. Я прописал антидепрессант быстрого действия в комбинации с успокаивающим — дексамилом. Я надеялся, что она почувствует себя лучше, если у нее будет что-то полученное от меня, на что она сможет полагаться. Короче говоря, ситуация была такова: во время моего отсутствия она самостоятельно не справится с депрессивной тревожностью и одиночеством. Дать ей лекарства — значило бы дать ей «проглотить» часть меня, что-то, что она сможет принять внутрь, чтобы преодолеть чувство ужасной пустоты, которое подавляло ее и сводило с ума».
Психоаналитик уехал. Мэрилин также уехала. Он не возвращался. Она вернулась. Взбодренная амфетаминами, Мэрилин явилась на службу в шесть пятнадцать утра в понедельник 21 мая, через тридцать три часа после гала-концерта в Нью-Йорке. Она сообщила Кьюкору, что готова сняться в сценах, предусмотренных на тот день, но о крупных планах не могло быть и речи. Было видно, что она больна, и Уитни Снайдер понял, что никакой грим не сможет скрыть следы утомления, оставленные прошедшими выходными. Он покрыл все ее тело специальным составом — литр тонального крема цвета загара от Макс Фактора, полчашки белил цвета слоновой кости и немного клоунских белил.
