Виктор Мартинович - Паранойя

— Смотри, какой снег, Лиза, — сказал он доверительно, и ему ответили.

Тихий, мелодичный звук раздался откуда–то сбоку, справа, как раз там, где только что была Лиза, и это, конечно же, телефон, телефон, черт бы его побрал. Распахнув слои шарфа, отвязав какие–то шнурки и расстегнув непонятно что тут делающую пуговицу, он еще успел подумать, что телефонный звонок, полученный в ответ на фразу «Смотри, какой снег, Лиза!», — очень хороший сигнал. Собственно, он продолжал еще катиться на инерции этой мысли, а голос уже что–то сообщал ему в трубке, оказавшись так некстати мужским и совершенно незнакомым.

— Рович, следователь прокуратуры Министерства госбезопасности, — продолжала трубка, не замечая, что большой фрагмент из восприятия выпал, и Анатолий вернул этот фрагмент хриплым: «а?»

— Говорю: здравствуйте, Анатолий Петрович! Вы меня слышите? — Анатолий Петрович — это он, он, Невинский, конечно же, он, который только что думал о Лизе. — Да, слышу, — ответил Анатолий. — Слышу, — сказал он более уверенно, уже действительно слыша, слушая.

— Вам звонит Цупик Евгений Петрович, следователь прокуратуры Министерства государственной безопасности. Пятый отдел, хе–хе, — зачем–то добавила трубка немного стеснительно.

Анатолий молчал, не зная, что нужно говорить в таких случаях и нужно ли говорить вообще.

— Я — большой поклонник вашего таланта, — голос в трубке звучал, пожалуй, дружелюбно и почему–то заискивающе. Это располагало к ответу, на что, похоже, и было направлено.

— Чем обязан вниманию Пятого отдела? — попробовал себя Анатолий в уверенном голосе.

— Нам нужно с вами встретиться, Анатолий Петрович. Приезжайте ко мне, в прокуратуру Центрального района, завтра к девяти утра. Пулихова, сорок три, на входе вас встретят и проводят.

— Вы вызываете меня на допрос? — с интересом спросил Анатолий.

— Беседа. Будем называть это беседой, — с энтузиазмом наседал голос в трубке.

— И все–таки, — попытался он собраться, — все–таки. Почему… Что случилось?

— Да неужели ж вы сами не догадываетесь, — помог ему собеседник, но Анатолий по–прежнему не понимал. — Мы должны с вами побеседовать о деле, о котором сейчас трещат наши враги в Интернете. Ну не будем по телефону, ну? Адрес записали? Пулихова, сорок три. Не опаздывайте! — Последнее прозвучало в другой тональности, таким голосом говорят: «В случае неявки вы будете доставлены принудительно, под конвоем». Причем мастерство заключалось в том, что эта лязгающая нота висела в воздухе всего секунду и вполне могла сойти за искажения связи.

Но Анатолий не мог думать сейчас о тоне, ему нужно было запомнить адрес, а вопросов было так много, а ведь совсем недавно рядом была Лиза, а его вызывают в МГБ, почему — непонятно. Он прислонился к стене и сделал несколько глубоких вдохов. Достал телефон. Внимательно посмотрел на него. Вспомнил ту мысль, которая побудила его достать телефон. Да, конечно же! Набрал номер:

— Дэн?

— Тол! Хай, братюга, вассап?

— Дэн. Скажи–ка мне, о чем сегодня трещат все наши враги в Интернете?

— Да ясен пень, чувак! О загадочном исчезновении какой–то чиксы по имени Елизавета Супранович.

— Так, — скорей для себя, чем для Дэна, медленно сказал Анатолий. — Так.

— Ну, типа, очередное кровавое преступление режима. «Хартия» пишет, что это трагическое исчезновение стало двести двадцать шестым в череде исчезновений людей в нашей стране, и все такое. Ну намекают, понятно, но не борзо так. Пишут, что сливанули им инфуху «кадровые офицеры МГБ, патриоты народа». То есть, короче, МГБ же и маякнуло, причем — не ниже замначальника управления информации. Когда кто помельче сливает, пишут просто — «офицеры МГБ».

— А зачем ГБ светить дело? — Анатолий, пожалуй, безнадежно пытался понять, что ему сейчас делать, а говорить что–то нужно было, нужно…

— Ну ясно зачем. Значит, возникла оперативная необходимость.

— Понял, Дэн, — решился Анатолий. — Дэн, у меня, похоже, проблемы.

— Большие? — хохотнула трубка. — С МГБ проблемы, Дэн.

— Тогда большие. — Трубка стала серьезней.

— Дэн, мне нужна помощь. Наверное, мне нужно что–то типа консультации. Как вести себя на допросе. Меня вызвали на допрос. На завтра.

Трубка присвистнула, что могло означать и что–то безмерно веселое, и что–то невеселое совсем.

— Восемнадцать сотен. Бар «Духмяны» у ГУМа. Будь там, я подгоню человека, он тебя консультнет, — выдала трубка.

— Спасибо, Дэн, — «Дэн» пришлось говорить чуть длинней, чем следует, чтобы успеть сообразить, что «восемнадцать сотен» — не сумма, запрошенная за услугу, а обычная языковая придурь Дэна, да, да, восемнадцать сотен, шесть часов вечера, — восемнадцать ноль–ноль.

— Понял. Как мы узнаем друг друга?

После некоторой паузы Дэн сказал: «Не будь ребенком» — и отрубился. Ах да, ну что за вопрос. Как его узнает офицер МГБ, действительно, действительно глупо.

Праздничное слово «Духмяны» на русский язык можно перевести как «Пахучий». Можно его перевести и как «Ароматный», но в данном случае правильней все–таки «Пахучий». Это было одно из тех заведений, которые больше всего напоминают подворотню, и заходят люди туда именно с теми лицами, с какими обычно заскакивают за угол по нужде. Здесь когда–то и была подворотня — уютный тупичок для страждущих, но его огородили, поставили несколько столов, барную стойку, предложив поменять причину и следствие. Происходящее там, в темных, людных глубинах бара, случайному глазу с улицы показалось бы, пожалуй, не более пристойным, чем справление малой нужды в темном дворе. Люди нагружались здесь торопливо и стыдно, рюмка за рюмкой, практически не разговаривая. От города «Духмяны» отделял пластиковый полог — вроде тех, за которыми орудуют на рынках мясники, разделывающие свиные туши. Казалось, стоит подождать подольше, и прямо в нарядный центр из «Духмяного» на крюке выползут разделанные пласты мяса, увенчанные буддистски улыбающейся свиной головой с вывалившимся чрезмерным языком. Когда–то полог был прозрачным, с кокетливой решеточкой, намекавшей на ворота замка, да так он, в сущности, и замышлялся когда–то — как мир брутальной средневековой пьянки, лишенный того романтического ореола, которым его окружили компьютерные ролевые игры и детские книжки про принцесс. Он был таверной, ориентированной на троллей, и тролли сползлись сюда со всего Минска, и сделали его совершенно непригодным для людей. В нем было многолюдно, прилавок горел вставными зубами пивных бутылок и фальшивым золотом пакетов с чипсами. Больше здесь ничего не было.

Анатолий пугливо озирался по сторонам, третий раз переходя из начала очереди в самый ее конец. Быть внутри этого помещения и не стоять в очереди не представлялось возможным — в очереди стояли здесь, кажется, даже сидящие за столами с полными бокалами. Пожалуй, он уже нащупал некую медитативность ритуала в этих своих передвижениях и чувствовал успокаивающее прикосновение рутины: он стоит и ничего не делает, можно никуда не бежать, не искать, не думать мучительно и не вспоминать, все делалось само собой, нужно было только следить за вот этим поросшим черной кучерявой шерстью затылком впереди и, когда он сменится поросшим черной кучерявой шерстью лицом бармена, — виновато улыбнуться, отсту–пить и перейти в самый конец очереди, к выходу. Конечно же, он набрал Дэна снова. Конечно же, его сотовый телефон молчал. Оказавшись у липкого прилавка в четвертый раз и уже развернувшись, с тем чтобы уступить свою очередь куда более алчущему, чем он, Анатолий обнаружил рядом с собой человека.

— Возьми мне и себе пива и иди за тот столик, — сказал тот, не интонируя.

Анатолий поставил перед собеседником целлюлозный бокал, в который бармену полагалось сцеживать пиво из бутылок, бокал, до такой отвратительности напоминавший мутный мочевой пузырь какого–нибудь некрупного животного, что он откровенно порадовался тому, что не исполнил предложение мужчины и взял себе вместо пива зеленого чая.

— Виктор Иванович, — сказал мужчина все так же ровно, — большой поклонник вашего таланта. — Анатолий уже собирался хмыкнуть, но следующая фраза мужчины его от этого оградила: — Теперь вылей чай, возьми себе пива и не выёбывайся.

Анатолий, не успев даже подумать, суетливо сцедил чай в урну и выкинул стаканчик туда. Чувствуя, как беспомощно мокнет в страхе спина, он трижды пожалел о том, что попросил Дэна о своей услуге. Конечно же, с людьми МГБ лучше не встречаться. Ни на допросе, ни в городе, ни для консультации. Никак. Он дурак, что в это вляпался. Возможно, он сделал крепко хуже и себе, и Лизе, Лизе.

Осторожно поставив свой бокал на стол, он вежливо уселся рядом, чувствуя, что его брюки не вполне при этом касаются лавки, а ноги напряжены и готовы в любой момент сорваться — через стол, туда, к выходу, и там, в бег, хотя у этого товарища почти наверняка есть пистолет.

— За знакомство, — поднял бокал Виктор Иванович.