Эльмира Нетесова - Запоздалая оттепель, Кэрны
— Что там? — насторожился Кузьма.
— Сердешная боль имеется. Зазноба у тебя есть. Младше. Вдовая!
— Ан и нет. Разведена. Верней, кинул ее мужик. К другой ушел.
— То верно. Ребенок остался. Но и самого не стало. Скоро известие получит. Но недолгая печаль у ней. Про тебя все думки. И сердце к тебе лежит. С тобой хочет остаться. Да все у вас не клеится. Только до любовной постели дойдете, ан помеха чинится нежданная… Вот и недавно… Тоже так-то. Похороны женщины. Не довелось тебе с ей быть. А уж душа кипела как!
Кузьма краснел. Все верно. Но откуда знает старая? Сам только с Яковом поделился. Никто другой не мог слышать…
— Да ты не тушуйся. Твоя она! Желает и ждет. А ождать еще доведется вам. Не она горе твое. Детей своих смотри. Им подмочь придется, — нахмурилась внезапно.
—Так останется она со мной? — не выдержал Кузьма.
— Куда денется? Но не враз… Помехи будут всякие. Однако одолеете! Помоги вам Бог!
— А почему вы с дочкой разбежались? Зачем она вас сюда привезла?
— О! Я ж сказывала! В церкви Лилька моя нынче поет. Вот и ругается со мной за карты. Сказывает, что они — грех! Писание показывала. Я тож про это ведаю. Но как людям откажешь, когда сдалеку приехали? Они со слезами уговаривают, та с воем отговаривает. Сколько карт сожгла в печке, без счету! И все бранит меня грешницей. Все грозилась выкинуть, проучить, наказать! Судом Божьим пугала! А Господу виднее! Он один на всех. Но и меня видит. Не оставляет без своей защиты… пока Лилька бумаги на меня оформляла, я на жизнь заработала. Она ж все просила не гадать, не марать дом, коль отрекусь от карт, станем вместе жить всегда, не разлучаясь. А я как сбрехать могу? Не сумею отказать, коль знакомые попросят. Оттого слова не давала. Вот и свезла она меня сюда. В наказание за мой норов. Хоть еще вчера плакала. Я не поддалась. Не пропаду! И тут Господь не оставит меня, грешную. А и виновата не боле других. Окромя карт, иных хвостов не имею. Да и не людям меня судить. Хотя бы и Лильке. Чей грех сильней, только Бог рассудит, — сложила колоду, сунула в карман кофты…
— Отчего другого хозяина не завели? — поинтересовался Кузьма.
— Голубчик мой! С тремя детьми разве до мужиков? Мне их растить надо было. Хозяйство держала. Корову, свиней, кур да огород! За всем присмотр и руки надо иметь. А и отчима троим как привела бы? Ить младшенький вовсе как малец. Нынче в больницу сдала его Лилька. А я сама глядела всех. Какой хозяин? В чужом доме кому охота работать? Дармоеда и самим не надо. И не до мужиков! Выжить бы! Устоять! Детей поднять! Про другое мороки не было! Это нынче посбесились. В наше время стыд не теряли…
На следующий день, забыв все сказанное бабой Надей, пошел Кузьма ремонтировать полы в комнате, где должна жить старушка. До позднего вечера спины не разогнул. Перебрал все доски, заменил подгнившие лаги. Сел перекурить, руки дрожали от усталости. А тут Яков подошел.
— Ну как, Кузьма? Когда управишься? — спросил хмурясь.
— Дня два стребуется.
— Давай поднажми!
— А у тебя что стряслось?
— Да вот черт! Беда одна за другой. Василий умер. Бывший Санькин муж. Сегодня телеграмма пришла. Хорошо, что известили.
— Шурке сказал?
— Она и получила. От нее узнал.
И Кузьме невольно вспомнилось гадание бабы Нади. Холодный пот по спине побежал. «Что ж это с Максимом стрясется? Что с детьми будет? Ведь и о них упреждала старая».
— Чего переживаешь? Его там хоронить станут. Сюда не привезут. Но снова ваша жизнь отодвинута на новые сороковины. Как-никак женой его была!
— Столько времени жил с другой! Нехай она траур держит! Шурка тут при чем? — вскипел Кузьма.
— Его грехи с ним ушли. Она свое отдать обязана!
— А ежли б у нас все состоялось до того? Тогда как?
— Сорок дней в разных комнатах… Не злись, Кузьма! Мы жили в Сибири. Ее правила и обычаи всегда в нас. Покойных надо уважать, какими бы они ни были при жизни!
— А живых? Почему с ими не считаешься? Все! Достал ты меня. Уйду! Будет! Сыщу другую работу!
— От Саньки тоже отказываешься?
— Она ни при чем! Она не ты!
— Я и она — одно и то же! Я не хочу зла тебе! Тем более своей сестре! Она любит тебя! И дождется! Без истерик. Хотя она — баба и ей труднее. Но молчит. Иначе нельзя. И ты будь мужиком. Перед памятью… Она его любила… Перед совестью своей! Ведь ты — человек. Склонись перед ушедшим. Почти его. И горести оставят тебя. Уйдут вместе с мертвым. Так нас учили старики. Они всегда мудрее времени. Когда остынешь и поймешь, приходи на чай.
— Иди ты! — отвернулся Кузьма, бросив злой взгляд вслед Якову. Тот не оглянулся.
Кузьма с остервенением взялся за работу.
Через два дня столяр закончил ремонт комнаты, и баба Надя ушла жить в нее, засыпав Кузьму благодарностями за приют и заботу.
Столяр, обидевшись на Якова, возвращаясь, сразу ложился спать. Да и немудрено, работал допоздна, выматывался. Теперь уже возле него не сидели вечерами старухи. Все перебрались в комнату бабы Нади. Каждой хотелось узнать, что ожидать от будущего. Старики посмеивались над бабками. И прозвали комнату бабы Нади «кабинетом диагностики».
Кузьма не навещал старушку. Не до нее стало. Едва закончил еще один подъезд, надо было подготовить к зиме подвалы, где хранились продукты.
Работы там казалось немного. Полки, двери поставить. Кое-где закрепить окна, отремонтировать ступени. Думал за неделю управиться и сходить на выходные к своим. Навестить, разузнать, как изменилась обстановка в городе. Может, заработал его комбинат и тогда он сможет уйти из стардома на свою работу.
Нет, Кузьма не жаловался на заработки. Он получал больше Якова. Правда, и работал, не считая времени. Но ведь не только столярничал, а и плотничал. Делал все, что умел. Без просьб. Так здесь работали все.
И в этот день ставил дверную коробку на входе в подвал, как вдруг услышал:
— Пап! Еле разыскала тебя! — Ольга стояла за спиной.
— А где Максим? В машине ждет?
— Я одна! Он в больнице. Сбили его. Авария. «КАМАЗ» чуть в лепешку не раздавил, — заплакала дочь, добавив: — Три дня без сознания лежал в реанимации. Врачи уже отмахнулись. Хорошо, что Егор вмешался. Накричал, заставил их. Иначе б умер! — сжалась в комок.
— Максимка пьяный был?
— Нет! Грузовик его прижал к канаве. И вынудил рисковать. Потом и вовсе так долбанул Максима, что чудом жив… Тот, на грузовике, с девкой ехал. Приставал к ней. На дорогу не смотрел. Задавил бы и не увидел. Если б не та девка, он и Максима не приметил бы. Но ведь наша машина вдребезги. Ничего целого не осталось.
— Максимка один был? Сам?
— Один пассажир рядом сидел.
— А того с грузовика нашли?
— Да! Тот пассажир свидетелем стал. Он и позвонил в ГАИ.
— Максимка пришел в себя?
— Только сегодня утром глаза открыл. Ничего не помнит, меня с трудом узнал. Егор с врачами говорил. Те сказали, что нужны лекарства, чтобы провести курс лечения — десять дней. Но это очень дорого. А у нас не хватит. Егор тоже дает. Но все равно недостаточно.
— Сколько нужно? — перебил Кузьма. Он понял дочь без лишних слов и просьб. Когда она назвала сумму, Кузьма в стенку влип. Таких денег он не имел.
— Половину мы кое-как наскребли. Это вместе с Егором. Там Андрей с Нинкой поговорит, может, что-нибудь дадут.
— А тот паскуда — с грузовика? — опомнился Кузьма.
— Он в милиции. В камере. Я его не видела. Только со следователем говорила. Он к нам приходил сам. Но о деньгах — ни слова. Все выясняет причины аварии. Мне — не до того! Максиму уже лекарства стали давать. Те самые. Но на весь курс надо! Придумай что-нибудь, — плакала дочь.
Кузьма отдал ей все до копейки, что собирал полгода. И, отправив дочь в больницу к Максиму, разыскал Якова, рассказал, что случилось. Тот, подумав, сказал Кузьме, что с милицией попытается связаться сам.
Уже через два дня водитель грузовика полностью оплатил лечение Максима и ремонт его машины.
Кузьма понял, через кого воздействовал Яков на следователя милиции. Не стал его спрашивать. И в ближайший выходной навестил Максима.
Тот уже разговаривал. Всех узнавал. И, увидев Кузьму, привстал на локте:
— О! Сама плесень! Возник, мухомор! Живой! Слушай! А я думал, тебя твои кикиморы уже успели закопать живьем на погосте под какой-нибудь статуезой, как не справившегося со своими обязанностями — мужа на общественных началах, одного на всех! Кстати, дед! Ты могилу тещи навещаешь? Знаешь, что там утворили новые русские? О! Надо тебе побывать, глянуть! Теперь погост превратили в античный музей! Не знаешь такое? Тундра! Ты ж ему начало положил со своей скорбящей Венерой! Во! С того и поехало! Твои соседи зашлись! Решили от тебя не отставать. И стали по всему городу скупать эти статуезы. Словно рехнулись! Я в них сам ни хрена не волоку. Но Ольга все знает. Она и растрехала. Ты слыхал про ростовщика Тятьку? Он три года как копыта откинул. Во! Теперь его могилу сама Фемида стремачит! — расхохотался зять.
