Глазами ребёнка. Антология русского рассказа второй половины ХХ века с пояснениями Олега Лекманова и Михаила Свердлова - Распутин Валентин Григорьевич

Разумеется, совершенно неслучайно целенаправленная травля Абки Циперсона “этой троицей”, описанная в рассказе, замешана на антисемитизме:

Как-то они узнали, что мать Абки Циперсона работает в больнице.

– Слушай, Старушка-Не-Спеша-Дорожку-Перешла, притащил бы ты от своей матухи глюкозу, – сказали они ему.

Комментарием к этому прозвищу Абки, которое затем сменится “заразительной и стыдной” кличкой Глюкоза, может послужить популярная городская песенка, исполнявшаяся на мотив фокстрота Шолома Секунды:

Зачин этой немудрящей песенки, входившей, в том числе, в репертуар исполнителей-евреев, в устах преследователей Абки приобретает отчётливо антисемитский оттенок.

Для тех читателей, которые всё же не уловили связи борьбы с Гитлером и противостоянием в детстве между героем и тремя его мучителями, Аксёнов приберегает прямую характеристику повзрослевшего главаря “троицы”, или, точнее говоря, того, кого герой принимает за главаря: “Французы делают так: наливают коньяк, плюют в него и выплёскивают таким вот типам в физиономию. Разным там коллаборационистам”. Обратим внимание не только на называние антигероя рассказа “коллаборационистом”, но и на то, что способ мести, к которому собирается прибегнуть рассказчик, отчётливо перекликается с “казнью”, придуманной в детстве героем и Абкой для Гитлера: “Посадить его в клетку и возить по всем городам, чтобы люди плевали (курсив наш. – О.Л., М.С.) и бросали окурки”.

Ключевой сюжетный поворот “Завтраков сорок третьего года” заключается, однако, в том, что главный герой, по-видимому, принял за коллаборациониста из своего детства другого человека. Рассказ завершается так:

– Да что это мы всё так – “вы” да “вы”, – сказал я, – даже не познакомились.

Я назвал своё имя и привстал с протянутой рукой. Он тоже привстал и назвал своё имя.

Того звали иначе. Это был не Он, это был другой человек.

Подали сладкое.

Эта ошибка как бы приглашает нас перечитать рассказ ещё раз и, возможно, совершенно по-новому оценить поведение двух главных персонажей, вступающих в конфликт не в детстве, в “волжском городе”, а во взрослом возрасте, в купе и в вагоне-ресторане поезда.

Теперь можно предположить, что главный герой, тяжко травмированный в детстве одноклассником, не только пронёс в сердце через многие годы ненависть к нему, но и сакрализовал образ обидчика, увидел в нём воплощение абсолютного зла. Поэтому обидчика на протяжении всего рассказа герой называет “Он” (всегда с большой буквы). Многолетнее подспудное ожидание новой встречи и жажда мести за нанесённые обиды провоцируют героя принять за обидчика ни в чём не повинного и вроде бы симпатичного человека. Аксёнов несколько раз намекает в рассказе на то, что не будь герой ослеплён ненавистью, случайный попутчик вполне мог бы вызвать его симпатию: “Некоторая припухлость щёк делала его лицо простым и милым”; “Он <…> улыбнулся и стал рассказывать мне подробности этого события”; “А что? Не исключена такая возможность, – кротко сказал Он”. На протяжении всего рассказа попутчик ведёт себя с героем вежливо и даже предупредительно, часто улыбается ему, а когда герой срывается на грубость, с одной стороны, не пасует перед ним, а с другой – при первой возможности старается сгладить ситуацию.

В “Завтраках”, собственно, так и неизвестно, в самом ли деле спутник плох. И насколько плох. Может, он просто несимпатичный. В рассказе есть нравственный поиск, но есть и упрощение. Автор слишком бесконтрольно отнёсся к домыслам героя, к его воображению, пересоздающему мир. Герой превысил полномочия, отхватив себе и долю автора. В результате у нас просто нет уверенности, в точку ли попала ненависть героя.

Так в 1968 году писал о “Завтраках сорок третьего года” Станислав Рассадин[54].

И всё-таки в рассказе Аксёнова есть одна и как бы проходная сцена, которая, на наш взгляд, все подобные построения опрокидывает. Важно только вовремя вспомнить, что борьба с фашизмом составляет главный сюжет “Завтраков сорок третьего года”.

Вот этот эпизод:

Рядом с нами сидел человек в бедной клетчатой рубашке, но зато в золотых часах. Он склонил голову над пивом и что-то шептал. Он был сильно пьян. Вдруг он поднял голову и крикнул нам:

– Эй, вы! Чёрное море, понятно?.. Севастополь, да? Торпедный катер…

И снова уронил голову на грудь. Из глубины его груди доносилось глухое ворчанье.

– Официант! – сказал мой сотрапезник. – Нельзя ли удалить этого человека? – Он показал не на меня, а на пьяного. – Во избежание эксцессов.

– Пусть сидит, – сказал официант. – Что он вам, мешает?

– Чёрное море… – проворчал человек, – торпедный катер… а может, преувеличиваю…

Реплики человека в клетчатой рубашке и золотых часах Аксёнов намеренно делает невнятными, вероятно, чтобы не нагружать текст казённым патриотическим пафосом. Тем не менее, очевидно – человек в клетчатой рубашке пытается рассказать окружающим о своём военном прошлом. И то раздражение, с каким обычно улыбчивый и сдержанный попутчик героя реагирует на эти попытки, Его разоблачает. Всё-таки Он враг, коллаборационист, а кротость, простота, миловидность и улыбчивость – лишь умелая маскировка. Да, может быть, Он носит другую фамилию, чем давний обидчик рассказчика, но это, по большому счёту, ничего не меняет, поскольку фашизм коварен, живуч и многолик.

Отметим в заключение, что в киноновелле “Завтраки сорок третьего года”, снятой по сценарию Аксёнова в 1966 году и вошедшей в фильм из трёх частей “Путешествие”, тема тайной фашистской сущности попутчика главного героя заявлена ещё отчётливее. Здесь рассказчик, будучи мальчиком, дважды кричит обидчику: “Фашист проклятый!” – а взрослый попутчик героя рассуждает, сидя за столом в вагоне-ресторане и глядя как раз на человека из Севастополя: “Герои войны… Помните, как мы к ним относились тогда? А сейчас, стыдно признаться, мне их иногда бывает жаль… Прошлое, прошлое, прошлое… Мы сейчас стали очень много говорить о прошлом, это понятно, конечно, оно у нас было достаточно бурное, сложное, но нужно жить-то будущим, понимаете, человеку свойственно жить будущим…”

Это желание стереть из памяти людей военное (а в подтексте – и связанное с лагерями и вообще со страшным сталинским периодом) прошлое очень выразительно характеризует попутчика главного рассказчика и ясно показывает, что ненависть героя и автора попала в цель весьма точно.

Юрий Нагибин

Зимний дуб

Выпавший за ночь снег замёл узкую дорожку, ведущую от Уваровки к школе, и только по слабой прерывистой тени на ослепительном снежном покрове угадывалось её направление. Учительница осторожно ставила ногу в маленьком, отороченном мехом ботике, готовая отдёрнуть её назад, если снег обманет.