Валерий Козырев - Джесси
– Приходи, я буду ждать… – Колыхнулись радостные огоньки в её глазах.
Вока примерял перед зеркалом одежду, которую носил до армии. Костюм, бывший впору два года назад, теперь плотно обтягивал фигуру, собравшись морщинами у застегнутых пуговиц. Он присел, вытянув вперед руки – раздался треск лопнувших по швам брюк. Стоявшая в дверях Катюшка прыснула от смеха. Вока оглянулся. Катюша стояла, зажав рот ладошкой, чтобы не рассмеяться еще громче. Вока хотел было уже рассердиться – всё-таки хоть и младший из братьев в семье, а её-то старше! Но представил себя со стороны и расхохотался сам. Он снял костюм; рубашка, стянутая пуговицами, готовыми вот-вот лопнуть, также представляла жалкое зрелище. На смех в комнату заглянул Павел, средний из братьев.
– Да-а, братуха, раздобрел ты чуток на казенных-то харчах! – подчеркивая комичность ситуации, почесал он затылок и, едва сдерживая подступивший смех, глядел на Воку, походившего на школьника, втиснутого в прошлогоднюю форму, из которой тот безнадежно вырос. – Ну, да сильно не отчаивайся! – успокоил он младшего брата. – Брюки оденешь свои, армейские, сейчас это даже модно, а рубаху мою возьми. Да ботинки померяй! Может, уже тоже малы?
Ботинки были впору. Это было воскресное утро – Вока и вся его семья собиралась в церковь.
Возвращение ребят из армии в евангельской церкви всегда событие; за каждого молились, писали письма… И теперь все считали своим долгом подойти поздороваться. И хоть обычное это дело, но Вока был растроган. Он видел вокруг себя радостные лица и понимал, что часть жизни, которой посвящены два года, позади. И отчего-то вновь печально стало на душе. Служба редко где бывает легкой, а уж в железнодорожных-то войсках на севере – тем более. И сейчас, когда всё уже позади, он ощущал, словно и не с ним всё это было. Будто бы, это не он был там, где зимой порою даже железо не выдерживает морозов – лопается. И не он видел, как мощные взрывы заложенной в шурфы взрывчатки сносят сопки, оставляя вокруг только развороченную дымящуюся землю, да на сотни метров разбросанными огромные камни. Словно не он был свидетелем того, как через непроходимые топи, горные перевалы и дикую тайгу тянут насыпь под железнодорожное полотно обыкновенные, ничем с виду не примечательные люди, но с волей крепче стали, которую не в силе сломить ни холод, ни летняя душная парниковая жара, ни нудная мошка, набивающаяся летом в рот и нос, стоит лишь снять накомарник, ни какие-то другие, будь то жизненные или же природные, невзгоды. Вроде бы, как кино про всё это посмотрел, и не с ним всё это было…
Гена на служение чуть запоздал – вошёл, когда хор уже начал петь и тихонько устроился в заднем ряду. По окончании служения он вышел на улицу и встал невдалеке от входа, дожидаясь Воку; друг был окружен теми, кто не успел поприветствовать его до начала служения. Вскоре Вока вышел и, радостно улыбаясь, подошел к нему.
– Вот ты где! А я тебя в зале искал.
– На улице лучше.
– Заходил к тебе вчера вечером. Людмила Александровна сказала, что ты куда-то ушёл.
– Да, она мне говорила.
– Где пропадаешь по вечерам? – Вока смотрел, улыбаясь.
– Ну, ясно где: на свидании с девушками.
– Сразу с несколькими?
– Нет, чаще с одной.
– Рад за тебя! – то ли в шутку, то ли всерьёз сказал Вока.
Гена рассмеялся:
– Нет, знаешь, ловеласом я так и не стал.
Теперь засмеялся уже Вока.
– И похоже, очень об этом сожалеешь.
– Не скажу, чтоб так уж очень…
– Ну, всё, всё! О девушках – ни слова. Что делать собираешься?
– До вечера ничего, а вечером иду в гости. Хочешь, вместе пойдём?
– Годится! Тогда давай, до вечера! А сейчас извини – мне ещё с пастором нужно повидаться.
– До вечера. – Протянул руку Гена.
– До встречи!
И друзья обменялись рукопожатиями.
Им не пришлось подниматься в комнату. Вика сидела на скамейке у общежития с раскрытым томиком Есенина на коленях.
– Гена! – окликнула она, заметив их у подъезда общежития.
Гена и Вока подошли к ней.
– Познакомься, Вика, это Вока. Если помнишь, я тебе о нём рассказывал.
– Да. Конечно же помню! Воин-десантник, кажется, – сама не зная почему, сказала Вика. Хотя хорошо помнила, что он служил где-то на стройке.
– Железнодорожник, – поправил Вока. – Впрочем, уже бывший.
Вика закрыла томик и с нескрываемым интересом взглянула на него.
– Вока, – едва заметно кивнув головой, представился он. Затем, чуть смутившись: – То есть, Володя. А, в общем-то, всё равно… Можно и Вока!
– Виктория, – улыбнулась Вика и добавила: – Хотя тоже можно просто – Вика.
Вока явно чувствовал себя неловко, не зная, о чем говорить дальше. И Гена, выручая друга, предложил всем вместе прогуляться. Они шли по улице, но оживленного разговора не получалось. Говорил больше Гена. Вока смущался присутствием Вики; Вика – присутствием Воки.
– А может, в кафе? – предложил Вока, когда его молчание уже могло быть воспринято, как будто он тяготится обществом Гены и Вики.
– Ты как, Вик? – взглянул на неё Гена.
– Я как все! – Во взгляде Вики плескались озорные огоньки.
В первом же встретившемся на пути уличном кафе заказали мороженое и апельсиновый сок. Вскоре официантка принесла заказ. Мороженое тут подавали в стеклянных вазочках, сверху посыпанное шоколадной крошкой. Сок – в высоких стаканах тонкого стекла.
– С возвращением! – Гена в шутку приподнял свой стакан с соком.
– Спасибо. – Вока потянулся за своим.
– Чокаться будем? – улыбнулась Вика.
– Обязательно! – И Вока коснулся стаканом её стакана, стук получился глухой.
– Ну, да… Явно не хрусталь с шампанским, – рассмеялась Вика.
– Ну, все: хрусталь, шампанское, пошло-поехало, а про меня, конечно же, все забыли, и я здесь явно лишний… – с притворной грустью произнес Гена.
– Не лишний, а самый-самый нужный, – отозвалась Вика, касаясь своим стаканом его стакана.
– Не обижайся, старина! – Осторожно, чтобы не расплескать сок, тянул к нему свой стакан Вока. – С тобой мы уже виделись, а с Викой вот впервые… Хотя я и наслышан уже о ней!
– От кого это? – удивилась Вика.
– Да есть у меня агент-разведчик!
– Ну, ясно – Катюша чего-то наговорила! – вычислил Гена.
– Ну, так. Немного… Пару фраз, не больше.
– Неполная информация обычно додумывается и складывается в представление, порою не всегда объективное… – Явно умничала Вика.
– Ну, скажем, необъективность – это скорее не проблема малой информации, а предвзятое отношение к ней конкретного человека, связанное с его личными пристрастиями, – в манеру и тон ответил ей Вока.
Вика рассмеялась:
– Всё-всё, я больше не умничаю.
– Отчего же, приятно поговорить с умной и весёлой девушкой.
– Что, бывают и неумные?
Теперь рассмеялся уже Вока.
– Не знаю, я лично не встречал.
Разговор между ними стал протекать в полушутливой манере, как обычно разговаривают люди малознакомые, но явно симпатизирующие друг другу. Гена же, казалось, был чем-то отвлечен, думая о своем. Вика сделала безуспешную попытку вовлечь его в разговор.
– Нет-нет, вы очень мило беседуете, я только помешаю вам! – шутливо отмахнулся он.
Вскоре они расплатились и вышли из кафе. Вока предложил сходить в городской парк отдыха, посмотреть на новые аттракционы, которые были установлены, пока он служил, и о которых Катюшка прожужжала ему все уши.
– Я бы с удовольствием, но у меня скоро экзамены, а я ещё совсем не готова… – Вика перевела извиняющийся взгляд с Воки на Гену.
– Ученье – свет, причина уважительная! – Вока развел руками.
– Желанье дамы – закон, – улыбнулся Гена.
Вика взяла его под руку, и они все вместе неспешно направились по тротуару в сторону автобусной остановки.
– Вика это?.. – начал было Вока, когда они, проводив Вику до общежития, возвращались домой.
– Нет, Вока, не это, – не дал ему досказать Гена. – Мы познакомились с ней, когда я уезжал в деревню. Помнишь, почему я там оказался?..
– Помню, и что ты до сих пор?… Но она же замужем!
– Да, замужем, у неё ребенок… Но это ничего не меняет. Я по-прежнему люблю её. Ты можешь не верить, но это так.
– Кому-то, может быть, и не поверил бы, но только не тебе. Но нельзя же всю жизнь жить с этим чувством! Я не обвиняю тебя, но с этим надо что-то делать.
– Я пытаюсь! В последнее время даже стал молиться об этом, но пока всё напрасно. Я ничего не делал, чтобы влюбиться в Марьяну. Я просто увидел её – и всё… И больше уже не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме как о ней. Такое не проходит, лишь забывается… вернее, затирается в памяти. Я буду любить её всегда. Банально, но это шрам на всю жизнь. С той лишь разницей, что он не уродует.
– Но и радости особой тоже не приносит, поверь.
