Мануэла Гретковская - Полька
— О, вот же он, — узнаю я упаковку.
Обиженная продавщица милостиво швыряет мне пять коробочек. В соседнем киоске покупаю билеты на автобус.
Мужик в фуражке железнодорожника ворчит:
— Что так медленно, люди спешат.
Вхожу в супермаркет — хоть здесь никому не помешаю. Уборщица с тряпкой и ведром громко комментирует мой путь среди полок:
— Ничего не покупает, а прет по чистому.
Вечные поучения: на улице, в прессе. Собственная точка зрения — это для них слишком, хватит и уверенности в собственной правоте, чувства оскорбленного превосходства: будь то уборщица, продавщица, политик, критик.
Куда я возвращаюсь? К квартире за лесами и предместьями? Я скучаю по шведской деликатности, которую принимала за медлительность отупевших от благополучия викингов.
Раскладываем с Петушком бумаги, подсчитываем деньги. Впопыхах поедаем куриные сосиски. Они упакованы в презервативы, которые едва удается разрезать ножом.
— Ты отдаешь себе отчет, что будешь одинокой матерью? — Он рассматривает налоговую декларацию.
— Подать на алименты?
— Согласно налоговому законодательству… жениться нам не выгодно. Так же обстоит дело с выплатой налога за квартиру.
— Ты считаешь, они это специально сделали? Искушают деньгами, толкают на греховный путь — в католической-то стране?
— Мне кажется, это самый обыкновенный католический даосизм. Должно наступить равновесие: пропаганды семейных ценностей и реальности, которая не способствует созданию семьи. Вот, черным по белому, согласно даосизму, — взаимодополнение противоречий. — Петушок подсовывает мне бланки налоговой декларации.
* * *Последние детали нового дома. Берем с собой сестру Петра. Договариваемся насчет стен, потолков. В кухне колонна со встроенным шкафчиком. Я прошу прораба сгладить острые углы. Объясняю, закругляю ладонью гипсовые стены. Строители смотрят на меня как на ненормальную. Начальник понимает: он жил в Канаде, там острые углы тоже не в почете. Сестра — научный работник, Петр называет ее «Мадам Резон», — выдвигает логический аргумент:
— Ребенок может удариться головкой.
— Нормальный ребенок не станет биться головой о стену, — шепчет ей Петушок, который единственный здесь понимает, чего я на самом деле хочу от этой угловатой колонны.
Представляю, как это выглядит со стороны. Чокнутая! Уговаривает трех взрослых мужиков из квадрата сделать круг. Те удивленно кивают.
— Тут вот кантик. — Усатый рабочий гордо похлопывает по недостроенной колонне. — Вам кантик не нужен?
Я не могу открыть им истинные причины своего каприза. Ребенок с разбитым черепом действует на их воображение, но они ни за что не станут закруглять углы ради какой-то китайской ерунды, фэн-шуй… Едва ощутимые колебания энергии, рассекающей пространство… вы еще скажите, что об угол можно, пардон, ж…у ушибить.
В конце концов прораб обещает закруглить при условии, что найдутся какие-то закругляющие детали.
Спорим о пустяках, а тут половины пола не хватает. Слишком мало купили.
— Как быть с порогом? — грозно спрашивает прораб.
— Какой порог?
— В гостиной и в кухне пол на разном уровне, не говоря уже о новом покрытии в гостиной и стандартном — в спальнях.
— Пороги в квартире? — презрительно уточняет рабочий.
— Лучше сделать везде одинаково? — переспрашивает Петушок.
— Ну-у.
— Мы докупим.
— Погодите-ка. — Строитель рассматривает доски. — На что его класть? На картон, на пенопласт? Основу не купили?
— Нет. — Передо мной распахивается метафизическая пропасть под полом. Что из чего да на чем. Доска на основе, бетоне, опорах. Мы ничего не смыслим в азах строительства. Просто купили готовую оборудованную квартиру. А технические премудрости постичь не успели.
— Мы купим. — Петушок мужественно останавливает бесконечное умножение миров, клеев и лишних трат.
Упоительный вечер на строительном складе. Неужели я на восьмом месяце? Откуда только берутся силы бегать! Сизый от усталости Петр находит самое простое объяснение:
— Это Поля дает тебе силы, гормоны.
— Прибавь ни с того ни с сего десять кило и поноси на животе горб, тогда поговорим. — Я топаю за ним от кассы к кассе. Опухшими пальцами запихиваю деньги в тощающий кошелек.
Поездки в метро. Моя любимая станция — «Рацлавицкая». «Политехнический институт», «Поле Мокотовске» диктор (пан Ясеньский, дублирующий телефильмы?) объявляет деловито и бесстрастно. На слове «Рацлавицкая» у него от волнения дрожит голос. Торжествующее эхо победоносной битвы при Рацлавицах[108].
Станция «Служев». Многоэтажки, никогда не бывшие чистыми бетонные плиты. У входа в метро залатанный асфальт, покореженный тротуар. Люди с искореженными лицами и биографиями.
Петушок баррикадируется в комнате. Польшей он сыт по горло.
— Я варшавский парень и другим не стану… Это лезет из меня, словно вши. Я не знаю, как объяснить…
Я из Лодзи. Выросла в бывшем гетто — оттуда моя сентиментальность. Желтый свет, размазанный вечером по стеклам деревянных халуп, брусчатка, сточные канавы. Принаряженная Петрковская, и в двух шагах от нее — маленькие покосившиеся домики, сельские избушки. Лодзь — модернистский салон в провинции. Непонятно, где начинаются предместья. Центр в окружении деревеньки. Быть может, поэтому люди там не отличаются таким столичным хамством.
11 февраля
В моем животе набухает время. Распухает, растет. Несколько месяцев назад оно было комочком, эмбрионом. Семечко времени. Колышущееся при каждом моем вдохе.
Смотрю на крепко спящего Петра. У него день рождения. Положив ему на подушку подарки, тихонько иду на утреннюю службу в костел святого Яцека. В четыре мы возвращаемся в Швецию.
Отправляю племяннику в Лодзь эсэмэску:
— КТО РАНО ВСТАЕТ, ТОМУ БОГ ДАЕТ. ГОСПОДЬ БОГ.
Малыш отвечает, вернувшись с утренней службы (кроме него, никто в семье не умеет пользоваться сотовым):
— ТЕТЯ, ЭТО ТЫ?
Отвечаю:
— КТО РАНО ВСТАЕТ, ТОМУ БОГ ПО ЖОПЕ ДАЕТ. ПО-ПРЕЖНЕМУ ГОСПОДЬ БОГ. — Неужели могут быть еще какие-то сомнения, кто автор.
Тут же звонок:
— Тетя, это ты или не ты? Потому что… — Он умолкает.
Мама вырывает у него трубку:
— Уже?! Осложнения?
— Что уже?
— Ты не рожаешь? — телефон вырывает запаниковавшая сестра. — Мы тут от волнения с ума сходим: чего на тебя нашло с самого утра…
— Осложнения?
— Господи, я пошутила. Мне и в голову не пришло…
— А мы думали, недоношенный. — Похоже, они немного разочарованы? — Ты тоже родилась на два месяца раньше срока…
Художник закончил обложку. Неплохо. Плакат — чувственное тело, одна грудь округлая, вторая заостренная, нацеленная на зрителя. Белесое тело личинки, сбрасывающей кровавый кокон. Закрытая кунтушем, стремительная Нике или рабыня. Интересно, насколько напортачат в типографии.
Самолет полчаса кружит над Стокгольмом — метель. Петушок распаковывает подарки.
— Это крем для век? — неуверенно спрашивает он.
— Для век.
— Это для мытья, это после бритья. — Он открывает следующую коробочку. Петушку нелегко воспринять себя — монолит классической мужской красоты — по частям. Вот женщину можно разобрать на отдельные фрагменты: крем бывает для глаз, губ, бюста, ног, попы, рук.
Больше всего он обрадовался коробочке с мелатонином. Пригодится после ночных дежурств. Ну что ж… подарок есть подарок. Петр наносит крем на веки, глотает таблетку и просит стюардессу принести стакан воды.
— Баю-бай, — обращаюсь я к животу. — Спи, Полечка, спи. Не бойся.
Самолету давно пора куда-нибудь сесть, хотя бы на облако.
12 февраля
— Действует! Правда действует! — Петр оглядывает стены. — Яркие краски, словно после кокса.
— Да нет, Петушок, это не мелатонин, это наш дом после варшавской серости.
— Мне надо очухаться после Польши. — Он отправляется в ванную. Из крана течет родниковая вода. Во дворе по-весеннему чирикают птицы, их клювики оттаяли в тепле.
Французские врачи огорчены. Год назад они пришили одному мужику новую руку. Многочасовая операция, мировой успех, журналисты, улыбки, благодарность пациента. Позавчера — посылаемые через Ла-Манш ехидные усмешки английских коллег. Французский пациент прибыл в Лондон, чтобы отрезать себе пришитую лапу. Он не смог к ней привыкнуть. Предпочитает остаться одноруким, лишь бы не носить на себе оживший кусочек трупа с браслетом шрама вокруг локтя.
Я не утверждаю, что мои пальцы похожи на эту франкенштейновскую руку. Но они уже неделю как чужие. Толстые, неуклюжие сосиски. Приходится вцепляться в них ногтями, чтобы заставить хоть что-то почувствовать. Ночные прогулки в туалет по пять-шесть раз не помогают. Отеки с пальцев не сходят. Рисованию конец. Кисточка врезается в ладонь, вместо того чтобы накладывать цветные пятна, утыкается в шелк. К тому же с меня сползают трусы. Кривизна живота достигла критического уровня. Пришить к трусикам бретельки? Купить панталоны под шею?
