Ульяна Гамаюн - Ключ к полям

4.30 РМ. На запястье усаживается знакомая полоска света. Солнечный луч и рыжий бобер – два единственных светлых пятна на этой картине.

6.07 РМ. Охает и мигает дряхлый лифт. Он, как и все в этом здании, мастерски тянет время, уминает его за обе щеки. Мертвые создания, жадные до всего живого, день за днем съедают мою жизнь, завтракают, обедают и ужинают, не забыв о полднике, моими мечтами, моими наивными надеждами. Лопают, хряпают, широко открывая пасть, брызжут слюной, разгрызают живую ткань – уже не жизни. Бездонные, плотоядные желудки на ножках.

Но вот и дверь, одна, вторая, ни с чем не сравнимый миг, волна трепещущего воздуха, звуки, запахи, цвета – до дрожи, – и вот она, настоящая, близкая, безымянная красота, привет, толстуха, я без тебя жить не могу!

Трудности перевода

Над художником нет господина. Над ним нет никого.

Слетали покровы, падала мебель, жалобно дребезжал в буфете туго спеленатый фарфор. Стены и пол раскачивались, на голову мне что-то сыпалось (мелькнуло безумное – сера), утлая комнатушка трещала по швам. Я в ужасе смотрел на Жужу: с веселым и страшным блеском в глазах она стаскивала серые саваны и бросала их на пол. Что-то бормоча себе под нос, она, казалось, забыла о моем существовании. Я стоял, беспомощный, оглушенный, на своем островке в центре комнаты: мой мир, мой храм, мой склеп рушился у меня на глазах. Стало светлее, и я понял, что кто-то открывает ставни (неужели Жужа? Только что была здесь): мощные снопы пыльного света, как огромные прожекторы, вспыхивали у меня за спиной. Сквозь прах и туман проступали нерешительные контуры чего-то нового, лучистого и многоголосого. Я различал силуэты людей – в лодочках, на мосту, под деревьями. Воздушные, тонкие тела изгибались павлиньим пером, пританцовывали, смеялись, в густом фиолетовом небе расцветали фейерверки. Какие-то дамы в масках – карминно-красная с огненными кудрями и дымчато-черная с ледяными – ласково мне улыбнулись. Я учтиво им поклонился и поправил маску: мое лицо было мокрым от слез. Жужи нигде не было видно.

Я шел вдоль пруда, вглядываясь в призрачных Коломбин и Пьеро, что скользили в серебристых лодочках по его ртутной глади. Толкаясь, хохоча, мимо меня пробегали Венецианские дамы, Коты, Доктора, Тартальи, Капитаны, Панталоне, пестрые, как попугаи-неразлучники, Влюбленные. Вспыхнул и потух на ажурном мосту Арлекин. Справа расплывалась в теплых огнях сцена с оркестром, в прорезях черной листвы полыхали танцующие парочки. Белое на черном, черное на белом. Кто же, кто? Вот эта щуплая фигурка в бауте? Или вон та дама из ляпис-лазури, что стоит в тени беседки? Нет, скорее всего, Коломбина. Но сколько же их здесь, в ромбах, шляпах, париках, в кринолинах и совсем коротеньких юбчонках, бледные и надменные, смуглые и манящие. В томных беседках, на мостиках, у лимонных фонарей их тысячи, десятки тысяч.

Кто-то тронул меня за плечо. Взрыв смеха. Я обернулся: прилизанный ферт на ходулях, пузатый и легкий, как воздушный шар, в белоснежном жабо и шапочке с помпоном, с черной жемчужиной слезы на белом лице, вежливо осклабился. Я видел эту сценку миллион раз, я знал, что будет дальше, шаг за шагом, и, нахмурившись, продолжил путь. Снова гогот. И снова улыбочка в ответ на мой вопросительный взгляд. Отцепись! Я пошел медленней прислушиваясь, спиной угадывая, что толстяк бесшумно крадется следом. Через несколько шагов я круто обернулся: так и есть – пародирует мою походку, толстая каракатица! Я, такой блазированный, такой многомудрый, был раздосадован этим затертым до дыр ветхозаветным трюком. Я скорчил гримасу – он в ответ, я замахнулся – он тоже, в утрированном гневе балансируя на своих ложноножках, застыл в гротескной позе. Хохот, жидкие хлопки декольтированных смуглых девиц и их тщедушного кавалера в голубом. Впереди, у одной из беседок показался глотатель огня – вихляющий бедрами, весьма разнузданный Кот, который в перерывах между «огненными глотками» хамовато мяукал, а под конец скинул голову с плеч и оказался престарелой губастой матроной с крашеным клоком синих волос. Пернатые дамы со своим пигмеем свернули на мост.

Воспользовавшись моментом, я припустил по дорожке вправо, туда, где на волнах элегической музыки качались танцующие парочки. И не зря, как оказалось. На одной из слабо освещенных скамеек развалилась знакомая фигура в белом с зелеными галунами костюме, лихо сбитой набекрень шапочке, густобровая и густобородая, с гитарой и полупустым бокалом в руках. Сидевший рядом Доктор, завидев меня, ретировался.

– Привет, Бригелла.

– А? – Он вздрогнул, пролив пару капель себе на камзол.

– Не узнаешь? А я тебя сразу узнал. Словно ты не надел, а снял маску.

– Черт... Арлекин, нельзя же так подкрадываться... Мне этот камзол нужно вернуть в целости и сохранности. Как тебе, кстати? Похож я на Бригеллу?

– Я же говорю, Бригелла – твое второе, нет, даже первое я.

Еще он был удивительно похож на Смердякова, но об этом я благоразумно умолчал.

– Твой знакомый? – спросил я, кивая в сторону черной фигуры.

– Да, в некоторой степени. Если могут вообще быть знакомые на маскараде.

К таинственному Доктору тем временем присоединилась дама в прелестном алом платье и Арлекин. Три пятна – красный, черный, красный – стремительно удалялись. Мне показалось, что Доктор обернулся: зловещая фигура в обрамлении огня. Бригелла дернул меня за руку:

– А я вот, видишь, музицирую понемногу.

– Ты полон сюрпризов, – рассеянно пробормотал я.

Его кошачьи глаза тлели сальным недобрым огоньком. Он выглядел рассеянным и сбитым с толку, словно увидел или узнал нечто недозволенное.

– Ты видел Жужу?

На дорожке появилась троица увальней с изумрудными перьями вместо волос, в белых костюмах и нелепых красных ботинках с золотыми пряжками и бантами. Бородатый толстяк распекал своих вертлявых лопоухих спутников. Бригелла подскочил, как ужаленный, выронив гитару и стакан, схватил меня за руку и потащил в тенистые заросли за скамейкой.

– Что такое?

– Маттачино, – жутким шепотом ответил он.

– Что ты несешь?

– Типы, которые бросают в тебя яйца с красной водой.

– Ха.

– Тебе, может, и ха, а мне костюм возвращать. Такой же ослепительно белый, каким я его получил.

– Ты видел Жужу?

– Тише.

– Видел или нет?

– Откуда я знаю. Тут куча Жуж. На любой вкус. – Он высунулся из укрытия, завертел головой. – Кажется, прошли.

Подобрав гитару и треснувший стакан, он снова уселся на скамейке. Стоя рядом, я раздумывал, в какую сторону податься.

– Ты что? Садись.

– Я пойду. Мне Жужа нужна.

Из густой тени напротив выплыла белая щекастая маска с черной кружевной оторочкой вокруг глаз. Она была плотно закутана в черный плащ, и казалось, что белое простоватое личико, как улыбка Чеширского кота, плывет по воздуху. Выпростав из-под плаща руку в белой перчатке, она жестом поманила нас за собой и растворилась во тьме.

– Что за театр теней...

– Это моя знакомая. Смугляночка.

– Бледновата для смуглянки.

Бригелла поднялся, сдувая воображаемые пылинки со своих блистающих доспехов.

– Слушай, а ты уверен, что...

Не успел я договорить, как из той же тьмы материализовались ушастые типы и с хохотом и улюлюканьем стали бросать в нас яйцами. Наступая друг другу на ноги, мы с Бригеллой бросились в спасительные джунгли за скамейкой. Лопоухие продолжали обстрел: одно яйцо больно ударило меня по локтю, второе – чуть повыше запястья. Бригелле повезло еще меньше: на спине и заду у него красовались смазанные алые кляксы. Гитара с предсмертыми хрипами выдувала затейливые пузыри. Наше ветхое убежище исходило кровью.

– Скоты, сволочи, уроды, недоноски, сукины дети! – по-детски распустив губы, стонал Бригелла.

– Да ничего... Почти не видно, – соврал я, вытирая рукав. Ладони мои стали красными и липкими. Кровавые бомбы продолжали шлепаться у наших ног. – Выглядит впечатляюще. В стиле гранж, как ты любишь.

– С меня же кучу денег за это...

– Да успокойся ты. Маскарад есть маскарад. Каждый делает, что хочет, никаких табу. И тайное становится явным. Мы с тобой, похоже, латентные Джеки Потрошители, – сказал я, разглядывая свои бурые ладони.

Лопоухие, исчерпав свои запасы, ретировались.

– Вот тебе и Смуглянка. Осторожнее со смуглыми леди, они коварны.

– Не понимаю, о чем ты. И это была не она. Очень похожа, но не она. Моя дама – женщина в соку, и маска у нее с драгоценными камнями.

– Алчный Бригелла! На тебя не угодишь.

Оставив Бригеллу причитать на липкой скамейке, я побрел обратно к пруду. Где искать свою леди? В каком обличье? Смуглая, белокожая, аквамариновая? Маски дразнили меня. Весь мир надо мной смеялся. Наскочили, налетели, стали водить хоровод. За что, за что? Отпустите... Вселенная, хохоча, открыла пасть, и я с ужасом и омерзением заглянул в этот черный беззубый провал. Размалеванная толпа, в стразах и искусственных жемчугах, манила меня и отталкивала. Дамы, Влюбленные, Коломбины... Куча Жуж.