Дейв Эггерс - Зейтун
Чтобы доставить на вокзал сетку для ограждения, понадобилось бы не меньше шести грузовых платформ. Но ни автопогрузчиков, ни тяжелой техники Зейтун не заметил — клетки, скорее всего, были собраны вручную. Размах и скорость проделанной работы впечатляли. Когда они только успели?
Зейтуна привезли на вокзал шестого сентября, через семь с половиной дней после урагана. Даже в благоприятных обстоятельствах на строительство такой тюрьмы должно уйти четыре-пять дней. Из чего следовало, что уже на следующий день после основного удара урагана власти вовсю занялись строительством. Надо было найти и заказать сетку и колючую проволоку. Туалеты, прожекторы и другое оборудование или взять напрокат, или реквизировать.
Такой проект предполагал огромный объем планирования и слаженные действия. Обычному подрядчику понадобилось бы несколько недель на выполнение этой задачи; не обошелся бы он и без тяжелой техники. А если строить без техники, то нужны десятки рабочих. Чтобы быстро все закончить — не меньше пятидесяти, а то и больше. Откуда взялись люди? Кто выполнил эту работу? Неужели сразу после урагана подрядчики и рабочие без перерыва трудились, сооружая тюрьму? От всех этих вопросов голова шла кругом. А что самое удивительное, работы производились второго, третьего и четвертого сентября — в те же самые дни, когда жителей снимали с крыш, обнаруживали — живыми или мертвыми — на чердаках.
В середине дня Зейтун услышал нечто странное — шум автобусного мотора. Он присмотрелся: в дальнем конце парковки разворачивался школьный автобус. Вскоре из него вышли человек тридцать в оранжевых тюремных комбинезонах, среди них — одна женщина.
Это были заключенные из тюрем округа Джефферсон и города Кеннер — те, кто сидел там до урагана. Примерно за час их распределили по клеткам. Опять вспомнилась тюрьма в Гуантанамо: все заключенные с любого места видны как на ладони. Дополнявшая картину оранжевого цвета одежда только усугубляла сходство.
Как только размещение было закончено, всех предупредили насчет ограждения. Каждое прикосновение к сетке повлечет за собой суровое наказание. Странные им предлагались условия существования… Пол станет кроватью, туалетная кабинка без двери — ванной, а на торчащей из пола стальной скобе они смогут по очереди сидеть. В течение первого часа, пока вновь прибывшие осваивались в своих новых камерах, охранники не переставали орать, объясняя, где и как им стоять, к чему нельзя притрагиваться.
В клетку неподалеку от Зейтуна поместили мужчину и женщину; вскоре пополз слух, что этот мужчина — снайпер, который стрелял по вертолетам, пытавшимся приземлиться на крышу больницы.
Обед в тот день отличался от вчерашней еды. Охранники принесли сэндвичи с ветчиной, которые просовывали через отверстия в сетке.
И снова Зейтун с Нассером не стали есть.
Присутствие собак было постоянным. В поле зрения всегда маячили, по меньшей мере, два охранника, которые — наверняка намеренно — прохаживались со своими питомцами вдоль самой сетки. Время от времени пес облаивал кого-нибудь из заключенных. Кто-то из товарищей Зейтуна упомянул тюрьму Абу-Грейб и поинтересовался, когда им прикажут, раздевшись догола, составить «пирамиду» и кто из охранников, ухмыляясь, сфотографируется на их фоне.
К двум часам пополудни в тюрьме находилось около пятидесяти заключенных, но только к клетке Зейтуна и его товарищей был приставлен персональный охранник.
— Они, что, и впрямь считают нас террористами? — спросил Нассер.
Тодд закатил глаза:
— А с чего бы им засовывать нас в отдельную клетку, когда все остальные набиты под завязку?! Мы для них — лакомый кусок, крупная рыба.
В течение дня прибыло еще человек пять или шесть: их вывели из дверей вокзала и разместили в клетках. Одежда на них была обычная; скорее всего, как и Зейтуна с товарищами, их арестовали после урагана. Стало понятно, по какому принципу разделены заключенные: тех, кого перевели сюда из тюрем, привезли на автобусах и сразу загнали в клетки; задержанных после урагана сначала оформляли внутри вокзала, а потом выводили на площадь.
Зейтун краем уха слышал разговоры охранников и заключенных и понял, что военные и охрана уже дали тюрьме пару прозвищ. Кто-то окрестил ее «Южной Анголой», но большинство называли «Кэмп-Грейхаунд».
Во второй половине дня один из охранников подошел к соседней клетке, поговорил с находящимся там человеком в оранжевом комбинезоне, дал ему сигарету и ушел в здание вокзала.
Минуту спустя он снова появился с небольшой группой телевизионщиков, которых подвел к тому заключенному с сигаретой. Корреспондент — Зейтун разобрал, что это были испанцы, — коротко поговорил с арестантом, а затем подошел с микрофоном к Зейтуну и стал задавать ему вопросы.
— Нет! — закричал охранник. — С этим — нельзя!
Телевизионщиков поспешно повели обратно в здание вокзала.
— Черт побери, — сказал Тодд. — Этого малого подкупили.
Уходя, испанский оператор водил объективом из стороны в сторону, снимая панораму всей тюрьмы, Зейтуна в том числе. Сбоку к видеокамере была прикреплена яркая лампа. Зейтун пришел в ярость: его выставили преступником в клетке, в ослепительным свете прожекторов. И эта ложь будет показана всему миру.
Но вдруг вспыхнула надежда: команда ведь из Испании, значит, брат увидит его у себя в Малаге. Ахмад точно не пропустит этот репортаж — он не отлипает от экрана телевизора — и скажет Кейти, и Кейти узнает, где находится Зейтун.
Тут же, впрочем, появилась невыносимая мысль: родные в Сирии могут увидеть, в каких условиях он содержится. Что бы ни случилось, когда бы его ни освободили (если вообще освободят), он ни за что не расскажет им про свои «приключения». Ему не место в тюрьме. Он не преступник. Его держат в клетке, за ним следят, на него пялятся, как на экзотическое животное в зоопарке — бабуина или кенгуру. Такого стыда и позора их семья никогда еще не знала.
Во второй половине дня из задних дверей вокзала вывели нового арестованного. Белый, лет пятидесяти, худощавый, среднего роста, загорелый и темноволосый. Зейтун не обратил на него внимания, пока дверь их клетки не открылась и новенького не затолкали внутрь. Теперь их стало пятеро. Никто не знал почему.
Новенький был в джинсах и рубашке с короткими рукавами; во время и после урагана он каким-то образом сумел остаться опрятным и чистым. Ни на руках, ни на лице, ни на одежде — нигде ни единого пятнышка. И настроение скорее радужное, словно его обошли стороной страдания, которых не избежал почти никто в городе.
Он представился, по очереди пожав всем руки, словно на конференции. Сказал, что его зовут Джерри. Был жизнерадостен, полон энергии и непрерывно отпускал шуточки по поводу своего ареста. У Зейтуна и его товарищей после бессонной ночи в клетке под открытым небом не было сил пускаться в разговоры, зато Джерри ни на секунду не умолкал.
Он хохотал над собственными шутками, потешался над незавидным положением, в которое они попали. Не дожидаясь расспросов, сам рассказал, как его арестовали. В преддверии урагана Джерри уезжать не стал — он всегда пережидал шторм в городе. Его задачей было — защитить свой дом. Когда «Катрина» пронеслась, он понял, что продукты на исходе, а добраться пешком до магазина не мог. Его машина стояла на высоком месте и не пострадала, но у него не было бензина. Тогда Джерри отыскал кусок резинового шланга у себя в гараже и стал отсасывать бензин из машины соседа — он собирался потом покаяться, надеясь, что тот не будет держать на него зла. За этим занятием его и застукали солдаты Национальной гвардии и арестовали за воровство. Джерри считал, что это простое недоразумение, с которым власти быстро разберутся.
Зейтун не мог отделаться от мысли, что с этим Джерри что-то нечисто. Во-первых, он, похоже, был единственным, кому положение узника «Кэмп-Грейхаунда» казалось забавным. Во-вторых, его засунули к ним явно неспроста. На площади было еще пятнадцать клеток, многие из которых пустовали. Стоило ли подселять человека, уличенного всего-навсего в воровстве бензина, к преступникам, подозреваемым в грабежах и терроризме?
Джерри поинтересовался, как попали в «Кэмп-Грейхаунд» они. Тодд рассказал про каждого. Джерри заметил, что всем им крупно не повезло. Это был обыкновенный треп, Зейтун не прислушивался, задумавшись о чем-то своем, как вдруг Джерри резко поменял тему и тон разговора.
Он начал приставать к Зейтуну и Нассеру с неожиданными вопросами, которые никоим образом не вытекали из предыдущих разговоров. Пренебрежительно отзывался о Соединенных Штатах. Издевался над Джорджем Бушем и жалкими попытками его администрации справиться с последствиями урагана. Обвинил военное ведомство США в некомпетентности, подверг сомнению мудрость международной политики США в мире в целом и на Ближнем Востоке в частности.
