Аласдер Грей - Бедные-несчастные
— Не тратьте время попусту, Приккет, — сказал генеральский адвокат.
— Это не имеет отношения к делу. Увертки и ничего больше.
— Поясните, пожалуйста, ваши слова, — терпеливо попросил его Бакстер.
— С легкостью. Предположим, некий гнусный мерзавец украл у меня деньги и сбежал с ними из Лондона. Предположим, три года спустя полиция арестовывает его в Глазго и хочет уже упечь его за решетку, как вдруг прибегает врач с криком: «Стойте! Я могу доказать, что этот человек с тех пор, как украл ваши деньги, стал дружелюбней и здоровей и что он начисто забыл о краже». Полиция сочтет, что это увертки. Из-за своей эротомании леди Коллингтон была генералу очень скверной женой, но ни он, ни законы нашей страны не позволят ей ни выходить замуж вторично при живом муже, ни счастливо жить по-шотландски сразу с двумя только лишь потому, что ее счастливое состояние засвидетельствовано оравой заграничных психиатров.
Раздался негромкий звук, похожий на куриное кудахтанье, — генералу стало смешно. Бакстер вздохнул.
Вздохнул и сказал:
— Сэр Обри. Мистер Хаттерсли. Эта женщина готовится к общеполезной работе на благородной стезе медицины. Зачем насильно возвращать ее в лоно брака, сделавшего и ее, и мужа несчастными? Если Свичнет — мой прихлебатель, то Харкер, Приккет и Граймс — ваши. Никто в этой комнате не желает скандала. Единственный человек вне ее, который знает правду или хотя бы часть правды, — сумасшедший, что подтверждено врачами. Все, что я говорил, имело целью убедить вас, что для вас и достойно, и возможно будет разрешить этой женщине свободно выбрать, вернется ли она в Англию с вами или останется в Шотландии, — и достойно, и возможно.
— Невозможно, — сказал генерал мрачно. — Толки об исчезновении моей жены с годами усилились, а не ослабели. В доброй половине лондонских клубов считают, что я избавился от домашних трудностей таким же манером, каким избавлялся от мятежных индусов и ашантийцев. Но на этот раз, черт возьми, они меня осуждают, а не превозносят. Принц Уэльский на той неделе прошел мимо, не поклонившись, а ведь этот невежа несколько тысяч мне должен. Как я покинул поля сражений и подался в парламент, газетчики тут же начали забывать, что я был народным любимцем. Один радикальный листок уже подпускает намеки, и если я не прихлопну клевету в зародыше, популярные газеты тоже Синей Бородой меня окрестят. Гладстон, этот лицемер до мозга костей, посоветовал мне защитить мое доброе имя, пообещав солидное вознаграждение за сведения о моей жене, живой или мертвой. Как вы понимаете, что сегодня же шотландский священник, усевшись с семьей и друзьями за рождественский стол, пойдет чесать языком о том, как я нарушил свадебную церемонию? Нет, Виктория. Если окажется, что этот Бакстер научил тебя вести себя как следует, я щедро заплачу ему за труды, но ты возвратишься со мной на юг, помнишь ты меня или нет.
— И подумай, что ты будешь иметь, когда вернешься домой, Виктория! — воскликнул старый мистер Хаттерсли, придя в сильное возбуждение. — Сэр Обри уже, считай, на три четверти покойник и протянет от силы года четыре. Но за это время он хоть одного-то сына тебе сварганит, а там, пока парень не вырастет, живи себе как душа пожелает — хоть в лондонском доме, хоть в лоумширском поместье, хоть в другом поместье в Ирландии! Только подумай об этой роскоши, Викки, и вся она — тебе и мне. Да, и мне тоже! Дедушке баронета! Ведь всем этим ты мне обязана, Викки, кто же тебе жизнь-то дал? Так что уж будь послушным осликом. Впереди мешок с морковкой — почет и богатство, а сзади вот-вот кованый сапог ударит — сумасшедший дом. Да, мы тебя за милую душу в приют упечем! Никто и не посмотрит, что там наболтала два года назад кучка заграничных профессоров, если доктор Приккет и еще какой-нибудь наш специалист с рыцарским титулом установят, что у тебя не все дома. А ведь это так, Викки, взять хотя бы то, что ты родного своего папу не узнаешь. Или богатство, или сумасшедший дом — вот что выходит. Выбирай давай.
— Или разведись с сэром Обри, — сказал Бакстер. — Если он рассматривает свой брак с точки зрения буквы закона, почему ты не можешь? Мы все воззрились на него.
Даже генерал, открыв на минуту глаза, наблюдал, как Бакстер занял свое место за столом и переложил какие-то бумаги снизу наверх. Взглянув на первую страницу, он произнес:
— 16 февраля 1880 года к леди Коллингтон, находившейся тогда на сносях, явилась другая женщина, также беременная, бывшая судомойка на Порчестертеррас, которая заявила, что она — брошенная любовница сэра Обри, и взмолилась о денежной помощи. Сэр Обри…
— Остерегитесь, сэр! — рявкнул генерал, но Бакстер заговорил еще громче:
— Сэр Обри ворвался в комнату, вышвырнул посетительницу на улицу и запер жену в угольном чулане. На следующее утро леди Коллингтон исчезла.
— Мистер Бакстер, — торопливо вмешался адвокат, — теперь оказывается, что вам известны поразительные факты о прошлом дамы, о которой до сих пор вы вроде бы ничего не знали. Если эти обвинения не будут подтверждены показаниями очевидцев, которые дадут их в суде под присягой и выдержат жесткий перекрестный допрос, вы дорого заплатите за клевету.
— Я получил эти сведения от сержанта Каффа, — сказал Бакстер, — которого вы, может быть, знаете, мистер Граймс.
— Бывший сотрудник Скотленд-Ярда?
— Да.
— Хороший. Много берет, но и работает на совесть. Любит разнюхивать делишки аристократов. Нанимали?
— Я нанял его в прошлом месяце и попросил узнать все что можно, о леди Коллингтон после того, как прочел в письме Парринга, что Белла Бакстер — новое воплощение Виктории Коллингтон. В лежащем здесь отчете Кафф называет многих людей, готовых дать в суде показания против генерала, в большинстве своем слуг, которые уволились или были уволены вскоре после исчезновения леди
Коллингтон.
— При чем тут это? — возразил генерал. — Английские слуги худшие в мире, и больше двух месяцев никто еще у меня не держался. Вот говорят, я с дикими народами жесток, как дикарь, но единственный человек, кому я вполне доверяю, — мой личный слуга-индус. Странное дело, да?
— Слуги, свидетельствующие против бывших хозяев, — сказал адвокат, — пользуются очень малым доверием в английских судах.
— Этим поверят, — заметил Бакстер. — Пожалуйста, мистер Харкер, возьмите копию отчета с собой в отель и обсудите все с генералом наедине. Поезжайте сейчас, немедленно. Слишком много тягостных обвинений уже прозвучало сегодня в этих стенах. Завтра я приеду к вам в отель «Сент-Инок», и вы скажете, что вы решили.
— Нет, Бог, — сказала Белла мрачно и твердо, — мое прошлое оказалось уж очень интересным. Я хочу знать все подробности.
— Валяйте, Бакстер, — сказал генерал, зевая. — Сотрясайте воздух дальше. Все равно это ничего не изменит.
Бакстер вздохнул, пожал плечами и принялся излагать содержание отчета; тем временем адвокат, сидя на стуле у окна, изучал врученную ему копию. Бакстер говорил, обращаясь непосредственно к генералу, а не к Белле. Иначе он был бы обеспокоен переменами, которые его рассказ производил в ее лице и фигуре.
— Долли Перкинс, девушка шестнадцати лет, была вашей горничной, сэр Обри, до тех пор пока накануне вашей свадьбы вы не сняли ей квартиру в пансионе близ Севен-дайелс. Вы не назвали своей фамилии хозяйке, миссис Глэдис Мун, но она узнала вас, вспомнив ваши портреты в «Иллюстрейтед Лондон ньюс». По ее словам, вы регулярно проводили у мисс Перкинс по два часа, посещая ее вечером во вторник, а также вечером в пятницу, когда вы платили за квартиру. Так продолжалось четыре месяца, пока однажды в пятницу, расплачиваясь с миссис Мун, вы не сказали ей: «Сегодня плачу в последний раз, больше вы меня не увидите. От Долли Перкинс проку теперь никакого. Если вы от нее теперь не избавитесь, она испортит репутацию вашего пансиона». Миссис Мун пошла к мисс Перкинс, которая призналась, что она беременна и не имеет ни гроша. Ей было велено освободить квартиру.
— Она забеременела не от меня, — сказал генерал хладнокровно, — мои забавы с Долли полностью исключали такую вещь, как зачатие. Никто, конечно, этому не поверит, и вот жадная сука стала меня шантажировать, вымогая деньги на роды ублюдка И угрожая сказать моей жене, что ребенок от меня. Я велел шлюхе убираться ко всем чертям и не дал ей ни гроша.
— Несчастный вы старый, дурной генерал, — промолвила Белла скорбным тоном, — и вы всерьез считали вашу жену сумасшедшей из-за того, что она хотела греться с вами больше, чем час в неделю, притом что вы обнимали другую девушку по четыре часа?
—Я никогда не обнимал Долли Перкинс, — процедил генерал сквозь зубы.
— Бога ради, расскажите ей, что такое МУЖЧИНА, Приккет. Тут ей неоткуда было это узнать.
— Вероятно, сэр Обри хо-хо-хочет, чтобы я сказал, — заговорил врач неуверенно, — что сильные мужчины, которые возглавляют и защищают б-б-британс-кий народ, должны по-поддерживать свою силу, ублажая животную сторону своей натуры и ра-ра-развлекаясь с девками, но в то же время хранить чи-чи-стоту своей су-су-супружеской постели и святость жилища, где зарождается жизнь их сынов и дочерей. И вот почему с бе-бе-бе-бе-бе-бе бе-бе-бе, — генеральский врач вынул носовой платок и промокнул лицо, — вот почему с бедной Долли пришлось обойтись таким жу-жу-жутким образом.
