Патриция Хайсмит - Талантливый мистер Рипли
И сразу же наткнулся на маленькую заметку на второй странице:
«Полиция разыскивает пропавшего без вести американца.
Дикки Гринлиф, друг убитого Фредди Майлза, пропал без вести после поездки на Сицилию».
Том, низко нагнувшись над газетой, весь ушел в чтение. Он возмущался всей этой непроходимой дурью, ужасающей тупостью и беспомощностью полиции. Да и со стороны редакции глупо было впустую тратить место в газете, печатая подобную заметку. В ней говорилось, что Г. Ричард (Дикки) Гринлиф, близкий друг покойного Фредерика Майлза, американца, убитого три недели назад в Риме, исчез после того, как предположительно сел на теплоход, идущий из Палермо в Неаполь. И сицилийская и римская полиция поставлены на ноги и ведут vigilantissimo[37] розыск. В последнем абзаце говорилось, что Гринлиф только что получил предписание явиться в римскую полицию и ответить на ряд вопросов, касающихся исчезновения Томаса Рипли, также близкого друга Гринлифа. Рипли, как говорилось в газете, считается пропавшим без вести примерно три месяца назад.
Том отложил газету, непроизвольно разыграв удивление, какое может испытать человек, прочитавший в газете, будто он пропал без вести. Притворялся так естественно, что не замечал пытавшегося подать меню официанта, пока меню не коснулось его руки. Да, вот теперь настало время самому явиться в полицию. Если у них ничего против него нет — а что может быть против Тома Рипли? — вряд ли будут проверять, когда он купил машину. Прочитав заметку в газете, он вздохнул с облегчением: это было доказательством, что полиция не выловила его фамилии в отделе регистрации автомашин в Тренто.
Том поужинал не спеша и с удовольствием, заказал напоследок кофе-эспрессо и выкурил пару сигарет, перелистывая свой путеводитель по Северной Италии. И появились другие соображения. Например, почему это он разглядел такую маленькую заметку? Ведь она была только в одной газете. Нет, являться в полицию рано. Надо подождать, пока не попадутся две или три подобные заметки или одна большая статья, которая, естественно, могла бы привлечь его внимание. Очевидно, такая статья появится в ближайшее время. Пройдет еще несколько дней, Дикки Гринлиф так и не отыщется, и тогда возникнет подозрение, что он скрывается потому, что убил Фредди Майлза, а возможно, и Тома Рипли тоже. Мардж, вероятно, сказала им, что говорила с Томом Рипли, но воочию полиция его пока еще не видела. Он листал справочник, водил глазами по строкам бесцветной прозы и статистических данных, а сам в это время думал, думал.
Он думал о Мардж, которая сейчас, вероятно, продает свои дом в Монджибелло и пакует вещи для отправки в Америку. Она прочтет в газетах об исчезновении Дикки и будет считать, что в этом виноват он, Том. Напишет отцу Дикки, утверждая, как минимум, что Том Рипли очень дурно влияет на Дикки. Мистер Гринлиф, вероятно, сам приедет в Европу.
Как хорошо было бы явиться в полицию в обличье Тома Рипли и успокоить их на этот счет, а потом явиться в обличье целого и невредимого Дикки Гринлифа и прояснить также и эту маленькую загадку!
Он подумал, что надо играть Тома Рипли еще лучше, путь даже переигрывать. Еще больше сутулиться, еще больше стесняться. Быть может, даже завести очки в роговой оправе и поджимать губы с еще более унылым видом, дабы подчеркнуть контраст с постоянным оживлением Дикки. Ведь вполне возможно, что он нарвется на кого-либо из полицейских, видевших его прежде в облике Дикки Гринлифа. Как бишь его, того полицейского в Риме, звали? Ровассини, что ли? Надо снова прополоскать волосы в крепком растворе хны, чтобы они стали даже темнее своего естественного цвета.
Он в третий раз просмотрел все газеты в поисках сообщений, связанных с убийством Майлза, но так ничего и не нашел.
Глава 22
На следующее утро в самой главной газете появился подробный отчет, где лишь в коротеньком абзаце говорилось о розыске Тома Рипли, зато смело утверждалось, что Дикки Гринлиф «дал повод для подозрения в соучастии» в убийстве Майлза и если он не явится в полицию, чтобы снять с себя подозрение, это будет расценено как попытка ускользнуть от «неприятностей». В газете упоминалось также о подложных чеках. Дескать, последним сообщением от Ричарда Гринлифа было письмо в Неаполитанский банк, официально подтверждающее подлинность его подписи на чеках. Между тем двое из трех экспертов Неаполитанского байка сошлись во мнении, что январский и февральский чеки синьора Гринлифа были подложными; такова же точка зрения американского банка синьора Гринлифа, приславшего в Неаполь фотокопии его подписи. Статья заканчивалась в несколько игривом тоне: «Может ли человек подделать собственную подпись? Или состоятельный американец выгораживает кого-либо из своих друзей?»
А пошли они все к черту! Дикки и сам расписывался по-разному: когда он однажды в Монджибелло расписался в присутствии Тома, подпись была одна, а на страховом полисе, который Том нашел среди бумаг Дикки, совсем другая. Пусть выкопают все бумаги, которые он подписал за последние три месяца, и посмотрим, что это им даст! Они явно не заметили, что подпись на его письмах из Палермо тоже была подделана.
Единственное, что его действительно интересовало, — это не нашла ли полиция каких-либо улик, изобличающих Дикки как убийцу Фредди Майлза. Да и это едва ли по-настоящему интересовало, ибо не касалось его лично. В газетном киоске на Пьяцца Сан-Марко он купил «Оджи» и «Эпоку», богато иллюстрированные фотографиями малоформатные еженедельники. Они печатали всякую всячину, был бы «жареный факт». Но в них о розыске Дикки Гринлифа ничего не было. Возможно, что-либо появится на следующей неделе. Однако фотографии Тома у них все равно не будет. Мардж в Монджибелло фотографировала Дикки, но Тома не снимала никогда.
Бесцельно слоняясь в это утро по городу, в лавке, где продавали игрушки и всякую ерунду для розыгрышей, Том купил очки в такой, как хотел, оправе с простыми стеклами. Зашел в собор Святого Марка и тщательно осмотрел его изнутри, хотя и ничего не видя. Виноваты в этом были не очки. Он думал о том, что теперь пора объявиться, и немедленно. Что бы ни случилось, но чем дольше он откладывает, тем хуже для него все обернется. Выйдя из собора, Том с несчастным видом спросил у полицейского, как пройти в ближайший участок. Ои и чувствовал себя несчастным. Страха не было, но необходимость объявиться в качестве Томаса Феликса Рипли он считал одним из величайших несчастий в своей жизни.
— Так, значит, вы Томас Рипли? — спросил капитан полиции, выказывая не больше интереса, чем если бы Том был вдруг нашедшейся пропавшей собакой. — Могу я взглянуть на ваш паспорт?
Том подал ему паспорт.
— Не знаю, из-за чего весь этот переполох. Но когда я прочитал в газетах, что меня считают пропавшим без вести… — Все это, в точности как он и предполагал, оказалось до смерти скучным. Полицейские с непроницаемыми лицами стояли вокруг и пялились на него. — Что вы теперь предпримете? — спросил он капитана.
— Позвоню в Рим, — невозмутимо ответил тот, снимая трубку.
Подождав несколько минут, пока освободится линия, капитан бесстрастно сообщил кому-то на другом конце провода, что этот американец, Томас Рипли, находится в Венеции. После нескольких отрывочных реплик полицейский сказал Тому:
— Они хотели бы повидать вас. Вы сможете сегодня выехать в Рим?
Том нахмурил брови:
— Я не собираюсь в Рим.
— Я скажу им, — коротко ответил полицейский и снова заговорил в трубку.
Теперь он договаривался, чтобы полицейские из Рима приехали сюда. Том еще раз оценил привилегированность положения американского гражданина.
— В какой гостинице вы остановились?
— В «Констанце».
Полицейский передал эту информацию в Рим. Потом повесил трубку и сообщил Тому, что его коллега из Рима прибудет в Венецию поговорить с ним сегодня вечером после восьми.
— Спасибо, — сказал Том, поворачиваясь спиной к унылой фигуре полицейского, заполнявшего какой-то бланк. Весь этот маленький спектакль был нестерпимо скучен.
Остаток дня Том провел в своей комнате, спокойно размышляя, читая и внося дальнейшие мелкие изменения в свою внешность. Вполне возможно, что к нему пришлют того же самого полицейского, который говорил с ним в Риме, лейтенанта Ровассини, или как бишь там его. Том подкрасил брови свинцовым карандашом. Целый день валялся в своем коричневом твидовом костюме и даже оторвал пуговицу от пиджака. Дикки был аккуратистом, а Том, в противоположность ему, будет демонстративно неряшливым. Он не стал есть ленч. Есть вообще-то и не хотелось, к тому же он худел, сбрасывая тот килограмм, который набрал, дабы войти в роль Дикки Гринлифа. Теперь он станет еще худее, чем когда-либо раньше был Том Рипли. В его собственном паспорте значился вес шестьдесят два килограмма. Дикки весил шестьдесят семь, а роста они были одного — метр восемьдесят семь.
