Александр Генис - Сладкая жизнь
В Сингапуре за полдня можно обойти пол-Азии. Неудивительно, что сингапурский календарь — самый сложный в мире. Здесь отмечают праздники четырех религий, каждая из которых применяет свою систему летосчисления. Единственное, что объединяет страну, — английский язык, который стал государственным. Отцы и дети говорят на разных языках: старики — на родном, а молодые — по-английски. Так в далеком Сингапуре происходит примерно то же, что в каждом эмигрантском доме Америки.
Гонконг — тоже рай. Во всяком случае, для американских старушек, которых здесь называют «голубоволосыми леди». В своих канзасах и айовах они наверняка именно так представляют счастливую жизнь: бескрайний торговый центр — и всё без налога. Многие сюда и впрямь приезжают, чтобы покупать. Средний турист оставляет в здешних магазинах по 700 долларов в день, и городские власти во всем идут ему навстречу. В Гонконге никогда не знаешь, вышел ты из магазина или еще внутри. Торговля вытесняет людей с тротуаров. Впрочем, в центре улицы растут вверх и вниз. Галереи лавок становятся лабиринтом, по которому бродит очумелый иностранец, переходя с верхних этажей на подземные. Можно провести в Гонконге неделю, так и не увидев ни неба, ни моря.
Богатство Гонконга откровенно вульгарно, но город можно понять: Британская колония перешла к Китаю. Так что гуляют напоследок. Пекин, правда, заявляет, что все останется по-прежнему. Это называется «одна страна — две системы». Но люди побогаче уже давно начали перебираться на Запад.
Несмотря на положенное количество небоскребов, Гонконг — чисто китайский город. Плотность населения здесь самая большая в мире. И образ жизнь такой, какой он бы был, скажем, в Пекине, если бы там жили, как хотели. Гонконг снабжает все чайнатауны мира тем, без чего китайцам не обойтись, — сушеными акульими плавниками, рогом носорога, игрушечными деньгами (их положено сжигать на кладбище), даже изящными, похожими на байдарки китайскими гробами.
По вечерам в свете ослепительных неоновых реклам (такого не увидишь и на Бродвее) местные жители собираются на ночных базарах. Здесь среди американских джинсов и японских калькуляторов варят в горшках морских тварей и лапшу, играют в карты и домино, слушают предсказания гадателей-даосов, пьют китайскую водку мао-тай (одеколон с чачей). Артисты-любители представляют сцены из пекинской оперы под аккомпанемент неописуемых и по звуку и по виду инструментов.
Буйная и колоритная жизнь Гонконга настолько не похожа на ту, что ведет континентальный Китай, что приходилось все время себе напоминать: и там и тут живут одни и те же китайцы, самый энергичный народ Азии. Гонконгу просто не мешали реализовать свои потенции, и теперь этот крохотный островок учит оборотливости миллиардную страну, жаждущую приобщиться к потребительскому идеалу.
Путешествие на Дальний Восток чрезвычайно поучительно, ибо оно демонстрирует разные варианты нынешней китайской жизни — строгий Пекин, образцовый Сингапур, неистовый Гонконг. Говорят, что Тихий океан — новое Средиземноморье — колыбель третьего тысячелетия. Китай перестает быть Востоком, но и не становится копией Запада. Тут создается новый, еще непривычный стиль жизни, который придется осваивать жителям этого стремительно наступающего на нас века, которые — как сегодня предсказывают многие — назовут китайским.
* Самое экзотическое место в Китае — сооруженный без единого гвоздя Храм Неба в Пекине. Это расписанное пронзительными красками культовое сооружение так переполнено символикой, что его можно читать и толковать, как архитектурную версию китайского священного писания.
* На ночных базарах Гонконга можно отведать морскую живность, которой изобилуют окрестные воды. Если не самые вкусные, то самые причудливые из морских гадов напоминают громадных насекомых — что-то вроде многоножек, чтоб не сказать вшей. В кипятке они становятся совершенно прозрачными. Подходящий обед для голого короля.
* Самой неизбежной, но и самой впечатляющей китайской достопримечательностью является, конечно же, Великая стена. Чтобы понять ее устройство, достаточно пересечь Стену в любом месте. Но чтобы по-настоящему осознать ее размеры, необходимо покинуть пределы Земли. Великая китайская стена — единственный рукотворный объект, который виден с космической орбиты.
Письма из Португалии
С Португалией — до того, как я в ней побывал, — меня связывала единственная ниточка, зато прочная: портвейн. Только подумать, какая причуда истории сделала изысканный напиток британских джентльменов основой русского меню. Разлитый в зеленые «фугасы», портвейн завоевал страну, отравив попутно мою молодость. Помнится, марки этих вин разделялись не по году урожая, а по цене. Самый популярный назывался «за рупь восемьдесят две». В лиссабонском Институте портвейна вино дегустируют в кожаных креслах возле горящего камина: двести сортов, а пьют, как в нашей молодости, — без закуски. Сами португальцы к своему знаменитому вину относятся без энтузиазма. Портвейн существует исключительно для экспорта в Англию, где его смакуют после обеда флегматичные британцы, не подозревая, насколько их вкусы близки жителям Тамбовщины.
В самом имени «Португалия» звучит разгадка ее славной морской истории: порт. Порт Европы, а уж точнее — и всей западной цивилизации, которая воспользовалась удобными координатами, чтобы именно отсюда начать свою всемирную экспансию.
В лиссабонском порту я видел гигантские якоря, которые счел последними останками каравелл. Может быть, и не без оснований. В Португалии чтут свою мореходную историю — но она в прошлом. В настоящем эта страна производит меланхолическое впечатление. Нигде, даже в Венеции, мне не попадалась такая смесь величия и запустения.
Здешняя столица — чуть ли не самая маленькая в Европе — может похвастаться столь нарядными дворцами, монументами и проспектами, что заставляет вспомнить о Петербурге. Просторные «авениды» перерезают веселые площади, чтобы перетечь в необъятную набережную Тахо. Памятники королям — дюжинами — раскиданы по городу с помпезной щедростью. Над лиссабонскими холмами красивой зубчаткой высится замок святого Хорхе (по-нашему Георгий). Важные государственные дома занимают по нескольку кварталов кряду — и главный из них, конечно, адмиралтейство.
Лиссабон отнюдь не так экзотичен, как обещает его романтическое, будто списанное из Александра Грина название. Красота этого города в европейской смеси пышности с облезлостью. Стены в какой-то особой древней плесени. Трещины причудливым узором то ли украшают, то ли уродуют дворцы. Все памятники заросли голубиным пометом, кроме одного, кажется, последнего, — монумента португальским воинам, отдавшим жизнь за победу Антанты. Лиссабон стоит в руинах былого расцвета. И в этом смысле Португалия поучительна и представительна, как и вся Европа.
В Старом Свете ты никогда не знаешь, где — правильнее — когда, находишься. Европа живет в одновременном историческом пространстве, где так смешаны эпохи, что единственной стилевой доминантой неизбежно остается декаданс.
Европейские руины — на архитектурного гурмана. В конце концов современный человек при слове «культура» представляет себе обязательно статую с отбитыми руками или портик с прореженной, как старческая челюсть, колоннадой. Нам трудно счесть за подлинник уцелевшее без изъяна. Только порченное историей мы согласны принять за чистую монету культуры. Может быть, зараза декаданса — в нашем взгляде, который, как опытный развратник, выбирает из толпы краснощеких девиц затянутую в траур прелестницу с болезненной худобой.
Португальцы создали первую заморскую империю нашего времени. В XV веке их каравеллы открыли морской путь в Азию и принесли своей стране славу и деньги. Васко да Гама — самый знаменитый португалец — вывел Европу из средиземноморской колыбели. Именно португальские колонии в Африке, Индии, Китае, Японии, Индонезии, Бразилии — даже в большей степени, чем Колумб, — преобразовали западную цивилизацию в планетарную.
Интересно, что каравеллы везли домой товары, которые никак не назовешь необходимыми. Добравшись до Индии, Васко наполнил трюм своего корабля перцем, имбирем, корицей, гвоздикой, мускатом и ювелирными украшениями. Есть какое-то противоречие между дерзостью эпохи Великих географических открытий и ее непосредственными плодами. Стоило ли открывать новый мир, чтобы набить европейские кухни пряностями? Перекраивать карту ради изысканного обеда? Однако необходимость не может двигать прогресс. Только неутоленная жажда лишнего сдвигает горы, меняет политические системы, завоевывает земли и моря. Лишнее отличается от необходимого тем, что без последнего жить нельзя, а без первого — не хочется.
