Александр Потёмкин - Кабала
— Мой и ваш рост как раз сто шестьдесят сантиметров. Но не будем останавливаться на личностях. До какого предела по росту и весу вы хотите дойти?
«Я понял, что мое признание, относительно предыдущих размышлений о схожести с Ним, Григорий или не уяснил, или вовсе не расслышал», — пришло мне в голову. Об этом можно порассуждать в следующий раз, поэтому я продолжил:
— Лично мне достаточно даже одного сантиметра роста и одного грамма веса при условии, что сохранится айкью моего мозга. Я далеко не самый умный, но меня это устраивает. Идеальный человек будущего в ближайшей перспективе должен обладать сходными параметрами. И вообще эти характеристики должны быть мобильными. Найдутся научные решения, согласно которым в иных случаях можно быть гигантом, а в иных превращаться в невидимый энергетический пучок или луч. Тогда природа не будет так беспощадно расхищаться, а интеллект наконец по-настоящему шагнет во Вселенную. На первых порах я стал бы менять некоторые ткани тела на искусственные, чтобы сократить зависимость организма от энергии распада пищи. Затем можно перейти к еще более радикальным трансформациям. А какие у вас представления о себе и идеальной конструкции канца? — Он выжидающе посмотрел на Помешкина. — Мы говорим о ближайшей перспективе — скажем, лет на сто вперед.
— Рост и вес для меня вообще не вопрос. Меня это не трогает. Конечно, мобильность многое бы решила. Я сам не прочь превращаться по собственному усмотрению в жучков и паучков, а особенно в ос или даже слепней. Допустим, получает какой-нибудь мерзавец премию или государственную награду, орден из рук самого-самого, ведь их довольно часто в Кремле такими почестями балуют. В этот момент праздника укусишь его в самое болезненное место! А потом с чувством исполненного долга, не без ликования, будешь наблюдать его муки да ошарашенные лица других негодяев, присутствующих на церемонии. Прекрасная перспектива. А еще лучше — получить право от вашего профессора на жестокое наказание подлецов разного рода. Как иначе добиться справедливости? Все силовые структуры под ними, а своих они не трогают, имто и разрешено все! Как их достанешь через головы прихлебателей? Как им по морде надавать, задницы надрать? Вот тут-то загадочная таблетка вашего Кошмарова смогла бы помочь. Пока рассчитывать не на кого. Терпим! Если бы я получил возможность вершить правосудие исключительно по собственному разумению, то оставил бы в нашем городе без наказания не больше сотни человек. Начал бы с самого главного… Скажем, с мэра. Представляю следующую картину. Идет пресс-конференция. Журналисты задают вопросы. Я затесался среди них и тоже тяну руку. «А у вас что, Григорий Семенович?» — спрашивает ведущий. «Хочу спросить мэра, почему он окружил себя хапугами и уродами, которые думают только о собственном обогащении и больше ничем не интересуются. А могли бы они вам сказать, что в конце пресс-конференции вы не сможете встать, потому что у вас левая нога отнимется. А завтра в полдевятого утра будет парализована правая рука. А в четырнадцать десять ослепнет левый глаз. Но самое страшное настанет в двадцать два часа. У вас начнется непрерывная рвота, такая сильная, что вы срыгнете собственный желудок. От судорог у вас отвалятся уши, выпадут зубы, слетят с головы последние жидкие волосы. Вот вам результат того, как окружать себя не профессионалами, а рвачами. После этого нечто подобное произойдет с вашим первым замом… Но об этой истории я расскажу позже». Именно так я хотел бы изменить не каждого канца, а прежде всего себя самого. Если вы обещаете мне эти способности, то давайте пилюлю! Я даже требую ее! Ведь терпеть дальше разгул национального мракобесия никак невозможно. Ух, тогда возьмусь я за них с неистовой страстью! О моей ненависти будут слагать легенды. Количество жертв меня не пугает. Дайте таблетку Кошмарова и сами убедитесь, на что способен Григорий Помешкин. Я готов воздать по заслугам миллионам, даже десяткам миллионов!
— Спросите его, — шепнул мне профессор, — как он поведет себя без моей пилюли? Какое чувство к ним он сегодня испытывает? Ведь я хочу вывести новый, идеальный вид канца, а не усилить уже существующие эмоции. Развить решительность и способность к действию.
— Григорий, наша задача наметить контуры человека будущего, а не расквитаться по нынешним долгам с кем бы то ни было, — пояснил Парфенчиков. Я могу понять твою ненависть к функционерам. Но почему ты не действуешь? Не переносишь свою страсть в практику? Признайся, что именно тебя сдерживает от радикальных шагов сегодня?
— Я всех ненавижу. Но моя ненависть — порождение не злобы вообще, а сумасшедшей любви к самому себе. Меня не хватает на других. Ведь любовь — такой же лимитный ресурс, как время или объем. А если он исчерпан, идет поиск чего-то нового. Таким новым может стать ненависть. У меня это и произошло. Я действительно не похож на остальных. Вот ответ на ваш вопрос. Я не хочу, чтобы мои чистейшие руки были вымазаны кровью ненавистных созданий. Почему я надеюсь на таблетку профессора? Я уже не раз себя об этом спрашивал. Или я вылечусь от чрезмерной самовлюбленности, или переломлю себя и объявлю бой проклятому миру.
— А чем не устраивают вас ваши нынешние чувства? Ведь вы милый человек, приятный в общении. Я во всяком случае в вашем обществе ощущаю комфорт, — заметил Петр Петрович. — Поэтому не хочу верить в ваш экстремизм.
— Правда? Очень приятно. Впервые приходится такое слышать. Спасибо. В последнее время я все чаще испытываю неудовлетворенность, а она может стать детонатором. Скажу вам честно, это меня пугает. С чем в таком случае я останусь? Мой радикализм растет. Видимо, поэтому я занят сейчас поиском запасной идеологии. Мне нужны чувства альтернативные или те же, но искусственно либо естественно усиленные.
— Теперь давайте о другом. Что вы пили у меня на кухне? — Я чувствовал, что он меня не понимает.
— Вначале я думал, что пью чай. Но после того, как очнулся на кровати, мне представилось, что я выпил какойто неизвестный отвар. Теперь я чувствую себя прекрасно да еще увлечен беседой. А потому забыл вас спросить: чем же вы меня потчевали? Рассказывайте, если не секрет.
— Я дал вам именно то, что, полагал, вы знаете и что до того уже приняли.
— Что это? Не понимаю…
— Уверен, что в мое отсутствие вы глотали кукнар — желтоватый порошок из этой медной миски. Я решил, что вы знакомы с этим делом, потому в знак гостеприимства предложил его вам опять.
— Ах да, было такое… Я из любопытства лизнул пару раз это странное зелье. Так что это?
— Молотый опийный мак… На языке пушту — кукнар.
— Ох, господи! А у вас он откуда? В наших краях я ничего подобного не встречал. Прямо мистика!
— Я его с собой привез. Помогает существовать. С ним легче переносить обиды и горечи жизни. В нашем российском мире без него я не жилец.
Помешкин не смог утерпеть и быстро спросил:
— Такая сильная ненависть к реальности? Или все же зависимость от зелья?
— Не столько физиологическая, сколько духовная. Выпил пару ложек и приискиваешь, куда бы спрятаться от всего мира. Сам себе и барин и холоп. Он вызывает игры разума, а они стали самым превеликим моим удовольствием. Лучше них ничего быть не может. После него напрочь забудется тоска и сердечная горечь. — Он съел еще две ложки. — Конечно, это было извращением. Но после пяти лет тесного обоюдного знакомства иной раз желание даже покруче поступки подсказывало. Да, тут не до шуток, — продолжал Петр Петрович. — Опийная соломка — вещь серьезная, может с разумом выкинуть что угодно. И в прошлое забросит, и в будущем надолго застрянешь. — Он откусил пряник и уставился на Помешкина. Ему хотелось услышать комментарий в связи с обстоятельствами, о которых Парфенчиков коротко поведал. Григорий сосредоточенно молчал. Казалось, слова соседа его глубоко тронули. Петр Петрович доел пряник, когда тот неожиданно спросил:
— Ах, вот почему я себя не узнаю! Довольно быстро впал в какое-то не свое состояние. Кажется, о Китае сам с собой разговорился. Или во сне это было? Никак сообразить не могу. Вроде не одурел, а себя будто потерял. И навязчивая мысль преследует, что не Григорий Семенович я теперь, а какое-то незнакомое существо. Я и так плохо себя знал, хотя безумно любил. А тут совсем потерялся, и чувства к себе поостыли. И не то что я этим огорчен, напротив, я даже про себя тайком радуюсь, что вдруг так свободно разговорился. Может, и свободнее жить стану. В своем обычном состоянии я бы никогда на такое не решился. Скажи честно, этот кукнар и есть ваша нанопилюля? Что-то изменил он меня кардинально. И, надо сказать, довольно быстро и смело. Просто боюсь верить! А теперь все время думаю: какой Помешкин лучше? Без кукнара или с ним? До знакомства с тобой или после? Продолжить искушать себя маком или остановиться и навсегда сказать этому делу нет? Сложная дилемма. Пару часов назад я об этом и не помышлял, был уверен, что жизненная идеология выстроена. А тут такой перекресток! А где найти этот кукнар? Ты сказал, опийный мак. У нас в Сибири он не растет.
