Кевин Брокмейер - Краткая история смерти
Когда Лука ушел, она открыла окно, чтобы проветрить комнату, и капель как будто ворвалась в квартиру сразу со всех сторон. Если бы Минни закрыла глаза, то, возможно, представила бы, что стоит в центре тропической пещеры, где лесная влага сочится через бесконечные слои камня и падает в сотни маленьких водоемов. Но глаза у нее были широко раскрыты. По улице прошли несколько человек с переброшенными через плечо куртками. Кучи снега сваливались с деревьев и капотов машин — удивительно белые в свете солнца. На карниз сели две птицы, а потом улетели. Минни видела иероглифы их следов на снегу.
Видимо, она вернулась на кушетку и заснула, потому что вскоре над ней уже стоял Лука и щупал лоб. Время от времени, в середине дня, когда напряжение спадало, Минни садилась на минутку отдохнуть, открывала глаза и обнаруживала, что проспала полдня. Таков был один из побочных эффектов бессонницы.
Она не спешила поднимать веки. Минни знала, что Лука собирается сказать, поскольку он говорил это всякий раз.
— Просыпайся, спящая красавица.
— Который час? — спросила она.
— Еще рано, — ответил он. — Сегодня день приятных новостей — только сердце и погода. Кстати о погоде, предлагаю выйти на улицу и порадоваться солнцу.
Минни ощутила дуновение ветра на коже и приподнялась на локтях, чтобы понять, откуда дует.
— Я оставила окно открытым, — вспомнила она и повернулась к Луке. — Можно тебя кое о чем спросить?
— Хм…
— Нет-нет, это другое. Во-первых, ты родился, во-вторых, попал в аварию, так? Какая же третья самая важная вещь, которая случилась с тобой? Ты мне не сказал.
Лука помедлил — он сел, ласково приподнял ее за плечи, положил голову Минни к себе на колени. Словно она опять задала прежний вопрос: «Почему ты меня любишь?» — и он решил ответить как всегда — не отвечая.
Он несколько минут гладил возлюбленную по голове тыльной стороной ладони, потом перебросил ей волосы на лицо.
— Теперь ты похожа на пещерную женщину, — сказал он.
Это было настолько нелепо, что Минни невольно рассмеялась. Лука вечно говорил что-нибудь не к месту, в самое неожиданное время и в самой неподходящей обстановке. Никто и никогда еще не смешил ее так, как он. Никто и не пытался. Никто никогда не знал Минни достаточно хорошо. Ни одна живая душа.
14
ШАРИКИ
Пришла весна, на горизонте появилось солнце, ветер сдул снег со льда, залив трещал и хрустел, как остов старого дома. Стаи рыб плавали в открытой воде, за ними по пятам следовали тучи криля. Огромные ледники таяли и обрушивались в океан — сине-зеленый лед тысячелетней давности. По несколько часов каждый день снег рубиново блестел в слабых лучах солнца, а иногда, когда свет усиливался, сверкал бриллиантами. Никакая весна в мире не походила на эту.
Стояли сумерки, хотя и не вполне настоящие. Было на удивление тепло, и в кои-то веки Лори не пришлось барахтаться в спальнике, чтобы выбраться, потому что он уже оттаял. Она приподнялась на локтях. Десятки тысяч отдельных нитей скользнули по ее рукам и плечам и свалились на пол так легко, что она почти не почувствовала их прикосновения к коже. Когда Лори коснулась нитей, они заструились и разделились, ускользая от пальцев словно вода. Внизу проплыла рыбка. Лори догадалась, что может нырнуть сквозь палатку, разделив нити собственным телом, а потом обернуться и посмотреть, как они вновь смыкаются, — уходить вглубь сквозь ткань, пока она не позабудет, что тонет, как якорь, который погружается глубже и глубже, но вместо этого Лори расстегнула полог и ступила в хрустящий белый снег.
Она не видела и не слышала пингвинов, но, едва подумав о них, Лори действительно услышала их беспорядочную болтовню — значит, они где-то были, — а потом увидела, как птицы сидят, сгрудившись у подножия утеса, то есть они были не где-то, а прямо здесь. Они высиживали птенцов и согревали их в складках живота.
Солнце описало тонкую дугу на краю неба, а луна — дугу чуть побольше с противоположной стороны. Ветер мягко касался кожи. Лори вышла без куртки, без перчаток, без ботинок и носков, без штанов и рубашки — как оказалось, вообще без одежды, — но тем не менее ей еще никогда не было так тепло и уютно. Лори удивилась, отчего раньше она страдала от холода, отчего вообще решила мерзнуть. «Какой странный выбор», — подумала она. Мир — этот мир — постоянно заставлял выбирать.
Она с наслаждением потянулась, согнула и разогнула пальцы, провела ими по волосам. На указательном пальце по-прежнему виднелся след обморожения — маленький кружок сливового цвета, повторяющий форму пластыря. Лори содрала пластырь за красную ниточку, торчавшую сверху, и бросила наземь — он немедленно погрузился в снег и исчез. Она рассмотрела палец при меркнущем свете. Намного лучше.
По отполированному ветром льду вокруг палатки лежали те же самые маленькие мягкие снежные комочки, которые Лори видела много месяцев назад, когда тащила снегоход. Она сама не знала, отчего не заметила их раньше. Они были размером с крупные бусины, самый большой достигал размеров двадцатипятицентовой монетки. Некоторые, казалось, имели перистый рисунок мрамора, расползающийся внутри шарика размытыми линиями. Лори постучала по одному пальцем ноги, и шарик рассыпался, задев соседний, который тоже развалился. Они были такими хрупкими, что Лори удивилась — как они вообще держатся?
Легкий ветер пронесся над бухтой, и шарики лениво покачнулись и приняли прежнее положение в снегу. Казалось, что сила притяжения действует на них слабее. Одного крепкого порыва достаточно, чтобы их унести, подумала Лори, даже мысли хватит, чтобы это сделать. Вскоре она услышала, как ветер со вздохом крадется вдоль утесов, набирая скорость по пути к гнездовью. Она увидела, что снежные шарики вздрогнули, когда их коснулись первые завихрения воздуха, а затем оторвались ото льда и запрыгали вперед. Через несколько секунд все они уже катились, двигаясь стихийно и в то же время слаженно, как стая птиц, поворачивая то в одну, то в другую сторону, то сжимаясь, то рассыпаясь веером, но неизменно устремляясь вперед. Где они остановятся? Лори хотелось выяснить, и она последовала за ними.
Шарики вели ее, заставляя идти бодрым шагом. Вскоре гнездовье осталось далеко позади. Крики пингвинов медленно стихли вдали, и Лори больше их не слышала — только слабый хриплый звук на грани восприятия.
Шарики катились через залив, к солнцу, которое стояло выше, чем Лори помнила, и в иной четверти неба. То и дело они перестраивались — передние отступали на край, а задние выдвигались вперед, чтобы занять их место. Лори придумала имена фаворитам, потом отказалась от имен и распределила по размеру и, наконец, по цвету. Красный победил зеленого, как раз когда Лори обогнула заснеженный холмик. Синий упорно держался позади. Она поняла, что ушла со стоянки, не взяв с собой никаких припасов, даже палатки, но отогнала эту мысль.
Лори ни в чем не нуждалась. Она не представляла, что однажды ей вновь что-то понадобится.
Лед в заливе раздробился на огромные плавучие глыбы, которые свободно колыхались в глубокой воде, поворачиваясь во все стороны, как тарелки, которые вращают на деревянных палках. Огромные трещины и разломы раскрывались между ними, когда тяжеленные льдины двигались, маленькие волны тихонько плескались с боков. Шарики скользили через расщелины, словно не замечая их. Лори осторожно пробиралась позади, наблюдая, как трещины закрываются при ее приближении. Льдины сближались медленно и сталкивались с гулким стуком будто лодки, стоящие у причала. Они держались вместе достаточно долго, чтобы Лори не пришлось замедлять шаг, а затем вновь расходились в разные стороны. Она шла уже не первый час.
Наконец шарики попали в воздушный водоворот, закружились на месте, и Лори остановилась перевести дыхание. Она оглянулась. Позади тянулась на удивление неглубокая цепочка следов в снегу. Отпечатки ног были такими мелкими, что виднелся полый изгиб на подъеме стопы, по форме похожий на гантель. Между подошвой и пятью крошечными горошинками пальцев остался провал, как будто Лори шла по тонкому слою песка поверх твердого камня. Песок был точно таким же, как в Сахаре, он вызывал ощущение непрерывного теплого давления, которое с силой налегало внизу на босую ногу, хотя подошвы уже утратили чувствительность и не различали миллионы уколов от отдельных песчинок. Ноги загрубели после многих лет скитаний по пустыне. Лори чувствовала себя кочевником. Сухой ветер задувал с равнин, и воздух вокруг словно мерцал. Она слышала, как хлопают крылья ветра, пока шагала вслед за шариками в сторону дюн.
На песке была рябь, точь-в-точь как на листе жести. Однажды в рощице за домом Лори нашла кусок покоробившейся жести, лежавший поперек дорожки рядом с теннисным кортом. В складки набились грязь и листья, там и сям проросли сорняки, похожие на связки портновских булавок — с круглыми головками и длинными тонкими ножками. Через год жесть совершенно занесло землей, Лори не удалось разглядеть даже самый маленький уголок или изгиб. Единственным признаком, что она еще тут, было поскрипывание под тяжестью шагов. На мгновение Лори вновь оказалась там, в роще позади дома. Был вечер, и фары машины, въезжающей на парковку, катились по ветвям дуба, скользя с сука на сук. Сначала они осветили ветку прямо у Лори над головой, затем сползли с края, скакнули на тридцать футов в пространстве и снова сошлись — на стволе ели. Никакой разницы между «там» и «здесь» — ну а если она и была, лучи фар этого не понимали.
