Санджай Гупта - Тяжелый понедельник
— Покажи мне ладошки, — сказала она девочке, нежно взяла ее за запястья и повернула ручки ладонями вверх.
— Я могу вам чем-то помочь? — услышала она голос Дешона.
— Мне надо к врачу.
— Садитесь.
— Я же сказал, что мне надо к врачу.
Тина прекратила осмотр и прислушалась.
— Сэр, сядьте, пожалуйста, — повторил Дешон. — Врач принимает больных по очереди. Сейчас она освободится и примет вас.
— Она? Что это за сука? Эта сука врач?
— Сэр, будьте любезны сесть.
Клиника была крошечной, и Тина, ее маленькая пациентка и ее мать слышали каждое слово. «Склонность к враждебной атрибуции, — подумала Тина, — склонность считать, что все люди настроены против тебя. Типичная паранойя». Она посмотрела на застывшую с открытым ртом маленькую пациентку, перехватила испуганный взгляд матери, покраснела и встала.
— Одну минуту.
Выйдя из кабинета, она увидела в холле мужчину лет тридцати пяти, который, скрестив на груди руки, злобно смотрел на Дешона. Было видно, что расческа не касалась его коротко подстриженных каштановых волос. Он был одет в поношенную армейскую куртку, из-под горловины линялой белой футболки виднелась часть какой-то замысловатой татуировки.
— Сэр, вы не могли бы придержать язык?
— Придержать язык? — передразнил человек Тину.
— Да, я уже большая девочка, и меня едва ли смутят ваши выражения. Но здесь дети.
— Большая девочка. — Человек смерил Тину оценивающим взглядом. Сейчас он был похож на голодающего, вдруг увидевшего аппетитный стейк. — Ты и в самом деле большая девочка, да? Ясно, что тебя это не смутит.
Дешон встал.
— Сэр, я попрошу вас покинуть помещение.
Теперь мужчина уставился на Дешона. Он был намного меньше ростом, но крепок и жилист. К тому же было заметно, что он не против подраться, даже рискуя пропустить пару ударов. Шон работал вышибалой в местном клубе и обычно справлялся с этими обязанностями и в клинике.
Тина шагнула вперед и протянула руку.
— Доктор Риджуэй, — представилась она, чем повергла типа в куртке в полную растерянность.
— Кей-Си, — против воли процедил он и пожал протянутую руку.
— Кей-Си, мы примем вас, как только я освобожусь.
— Забудь, я пошел. — Парень сделал шаг к двери. — Я вернусь, когда здесь не будет твоего дружка.
— Кей-Си, Дешон здесь работает.
— А у тебя есть дружок? Бьюсь об заклад, что он тебе нужен. — Он снова смерил Тину взглядом: — Могу тебя осчастливить.
— Мистер Кей-Си, я врач. Если вам будет нужна бесплатная медицинская помощь, можете вернуться.
— Я вернусь, будь уверена. С этими словами он открыл дверь и вышел.
Глава 29
Тай поджарил тофу с черникой, красным перцем, ананасом и имбирем, выключил плиту и посмотрел в окно своего пентхауса. Дождь лил как из ведра, вода струйками скатывалась по стеклам, смазывая контуры светящихся окон в доме напротив. Он любил одиночество. Отчасти по этой причине все его связи с женщинами длились не больше двух месяцев. Не важно, какой красивой и умной была его новая подруга, рано или поздно — чаще рано — она начинала вызывать у него ощущение удушья. Он убегал в больницу, искал спасения в работе, пока женщина вынашивала планы, как отучить его от застарелых холостяцких привычек.
Тай добавил в блюдо немного соевого соуса, выложил все в мелкую миску и сел за стоявший у окна стол из стекла и стали. Он ел палочками — считал, что так здоровее, ибо палочками он не мог есть быстро, — глядя в окно и не чувствуя обычного умиротворения, какое испытывал во время таких ужинов в одиночестве. Многие включают телевизор, оставаясь одни, чтобы создать иллюзию компании. Тай не нуждался в обществе. Он любил тишину и получал от нее почти физическое удовольствие.
Сегодня все было не так. Тай был на грани срыва. Последние четыре дня он пытался взять себя в руки и обдумать положение, в котором оказался. Но чем больше он старался привести мысли в порядок, тем сильнее его охватывало беспокойство, тем хуже становилось на душе. Он прошелся по комнате, нашел пульт и включил телевизор. Переключив несколько каналов, остановил выбор на трансляции баскетбольного матча. Но играли две слабые команды, к тому же шла третья двадцатиминутка, и ребята явно приберегали силы для решающего тайма. Он задумался о профессиях, на которых можно было не выкладываться, и от этого никто не умирал. Большинство профессий именно таковы.
Он встал из-за стола, слегка прошелся по комнате и выключил телевизор. Ощущение покоя не вернулось, когда исчез навязчивый голос спортивного комментатора, но зато Тай вдруг понял, что с ним происходит и почему он находится на грани срыва. На самом деле он был сейчас не один. Теперь его всюду сопровождал беспощадный обвинитель — внутренний голос, который говорил, что он некомпетентен, что он всю жизнь обманывал себя и других. Он никто, он — самозванец. Следствием этого жестокого самообвинения стало сомнение. Тая мучила неуверенность и неопределенность. Как все это могло случиться после того, как он достиг вершин в своей профессии? Это казалось абсурдом, но как ни пытался Тай вытравить сомнение смехом, работой до седьмого пота и терпением, оно оставалось. Он начал читать книги по психологии и узнал, что человек, подсознательно стремящийся не совершать ошибок, делает их еще больше. Но как избавиться от подсознательных мыслей? Это все равно что приказать себе не думать о розовых слонах. Это было похоже на отрицательную обратную связь. Чем сильнее он старался избавиться от сомнения, тем сильнее оно становилось, тем больше места занимало в его мыслях.
Была и еще одна причина. Прошло пятнадцать дней с тех пор, как он спасовал на трансназальной эндоскопической операции. С тех пор он не сделал ни одной операции. Он прилежно посещал обходы и шестичасовые конференции по понедельникам, но операционную обходил стороной, испытывая перед операциями непреодолимый страх, страх, какого не испытывал никогда в жизни. Больше двух недель. Таких долгих перерывов у него не было ни разу со времени окончания учебы. Резиденты хватались за любую возможность оперировать, а Тайлер Вильсон болтался по городу и не оперировал, поддавшись своей трусости. Он ненавидел это чувство. Он пошел в медицину и в хирургию не для того, чтобы увиливать от жестких решений. Совсем наоборот.
Тай снова выглянул в окно. Дождь прекратился. Буря ушла на восток. На небе появилась луна, то и дело выныривавшая из-за стремительно несущихся по темному небу облаков. У него возникла идея. Он подошел к компьютеру, набрал Delta.com и только после этого посмотрел на часы. Сполоснув тарелку, поставил ее в посудомоечную машину. В спальне он бросил несколько вещей в дорожную сумку и вышел из квартиры.
Пак проходил сеансы облучения по ночам. Днем он не хотел появляться в больнице в качестве пациента. Он изо всех сил старался разделить эти две свои ипостаси. Сун Пак — доктор, и Сун Пак — больной. Он, конечно, понимал, что такой подход лишен логики. Он врач и одновременно больной. Это он понимал. И тем не менее каждую ночь один из его резидентов заезжал за ним домой и вез в больницу. Из-за риска припадков страховая компания запретила ему водить машину. Когда жена сказала, что будет сама возить его в больницу, Пак отказался. Ей надо следить за домом и укладывать детей спать. С резидентами все было проще.
В большом кабинете центральное место занимал массивный излучатель. Пак ложился на каталку, которую лаборантка почему-то называла кушеткой. Потом девушка накладывала на его лицо металлическую сетку и закрепляла ее. Он слышал, как один молодой больной назвал эту сетку маской Ясона, но не понял почему.
Покончив с маской, лаборантка сдвигала кушетку и помещала голову больного под раструб аппарата. Раструб был похож на глаз, внимательно смотрящий на пациента. На самом деле этот «глаз» ничего не видел, так как был источником мощного рентгеновского излучения. «Глазами» аппарата были панели, которые лаборантка называла рычагами, и Пак тут же вспомнил свои учебные английские кассеты: «Антропоморфизм — приписывание человеческих свойств животным и неодушевленным предметам».
Лаборантка приглушала освещение, и аппарат начинал вращаться вокруг его головы. Датчики ориентировались по трем точкам металлической сетки — на ушах, на шее и на лбу, чтобы точно нацелить источник излучения. Потом аппарат начинал мерно жужжать, но Пак при этом ничего не чувствовал. Естественно, он и сам назначал облучение своим больным, но никогда об этом не задумывался. Облучение было частью стандартного лечения.
Но теперь у него, оказавшегося в положении пациента, процесс облучения вызывал изумление. Он был человеком, привыкшим доверять только своему непосредственному восприятию. Для него существовало только то, что он мог видеть. Он знал, конечно, что аппарат осуществляет объемное, трехмерное облучение злокачественных клеток. Понимал, что фотоны разрушают ДНК раковых клеток, уцелевших после операции, не щадя, впрочем, и клетки здорового мозга. Лучи не могут отличать норму от патологии. Но как он может знать это точно? Лучи невидимы.
