Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Качур Катя
– Ты рехнулся, Илья? – заорал он на сына.
– К-какой м-младенец от умершей Корзин-нкиной? – белея лицом, произнес Илюша.
Папа понял, что сболтнул лишнего. Виновато озираясь по сторонам и отдирая кошку от брюк, он пролепетал:
– Илюш, поехали уже…
Илья выпрыгнул из машины, хлопнув дверью, и подошел к открытому окну отца.
– Какой младенец от умершей Корзинкиной, папа? – спросил он чисто, без заикания.
– Ну мама же тебе все рассказала? – с надеждой спросил Лев Леонидович.
– Выйди! – приказал Илюша.
Папа по-стариковски завозился, сгрузил кошку на сиденье и с одышкой покинул салон.
– Девчушка эта, Корзинкина, умерла при родах. С травмой она была какой-то химической, с увечьями. А мы с мамой домик тогда снимали в Томилине, недалеко от воинской части. Жопа мира, в общем. Дай закурить.
Илюша механически протянул отцу вскрытую пачку. Отец чиркнул зажигалкой, но от волнения смог затянуться только с четвертого раза.
– Родику было два года. И тут ее привезли полуживую в наш сельский медпункт. На сносях. Она родила и умерла. А ребенка, тебя то есть, нам с мамой отдали.
– Меня???? – оторопел Илюша. – То есть я не в-ваш родной с-сын?
– Ну как не родной, что ты несешь? Я вот с Муськой живу три месяца, так она мне уже роднее всех родных! А тебе два дня от роду было. Коровье молоко ты не пил, весил два кило четыреста, как деревенская курица, умирал на глазах. И тут у мамы началась лактация, представляешь? Грудь раздулась, молоко пришло! И она тебя выкормила! А уж сколько ты болел… Мама тряслась так, что даже забывала про Родиона. Всю жизнь на тебя положила, надышаться не могла. Да и сейчас ты ее единственная любовь. Не родной…
Илюша дрожащими губами вытянул из пачки сигарету и уронил ее на асфальт. Отец сунул ему в рот свой окурок. Сын набрал полные легкие дыма и сел на корточки.
– А Родька з-знал? – прошептал он.
– Нет, конечно! Никто не знал! Поехали, Илюш, я замерз!
– А кем была эт-та Корзинкина?
– Да бог ее знает! Родственников у нее не было, мужа тоже, какая-то несчастная девочка девятнадцати лет. Как вон Муся. Полный живот детей, а где она родилась, кто ее изнасиловал, откуда она знает?
– Пап, с-садись за руль, я не п-поведу, – сказал Илья.
– Только держи Мусю крепко, чтоб не убежала, – засуетился отец и пошел на водительское сиденье.
Осознание собственной безродности потрясло Илюшу не меньше смерти брата. Не мигая, смотрел он на летящую дорогу, автоматически гладя полосатую Мусю по бороздке между ушами. Под чувственными подушечками его пальцев, от которых млели все женщины, кошка расслабилась и громко затарахтела. Через джинсы на ногах он ощущал ее материнский живот с шевелящимися детьми. От нервного потрясения Илья стал терять связь с реальностью и впал в необъяснимый транс. Совершенно четко, как на экране с высоким разрешением, он увидел палисадник возле своего детского дома, молодого наглого Родиона, мента Виталю и какого-то склизкого мужика в коричневом костюме.
– Корзинкина здесь живет? … Я ее отец.
«Почему она должна была жить именно в этом доме, если к тому моменту была мертва вот уже 18 лет?» – подумалось Илюше.
– Она умерла, а квартира осталась… – всплывали огрызки разговора тридцатилетней давности.
Они уже въехали в Москву, папа резко остановился на светофоре. Илюша очнулся, сжал зубы и с этого момента понял, что будет искать следы несчастной Корзинкиной, чего бы это ему ни стоило.
– Ну ведь я по-прежнему твой отец? – робко спросил Лев Леонидович.
– Конечно, п-пап. Как и я т-твой сын.
Старик облегченно выдохнул и потрепал Илюшу по голове.
– Только у мамы ничего не спрашивай. Она и так настрадалась за последнее время.
– Догов-ворились. К-когда Муся родит с-свору, одного наз-зови в честь меня.
– Заметано, – отец нажал педаль газа, и они поплыли за бесконечным рядом красных стоп-сигналов в московской полуночной пробке.
Глава 28. Любовь
Участкового Виталю Илюша отыскал через адресный стол. Он уже был майором в отставке, ушел на пенсию и возглавлял местный союз ветеранов МВД. Жил на той же улице, где Гринвичи провели детство. Илья взял ночной билет на поезд и с утра был у его двери. Жена Витали, работавшая секретаршей союза, предупредила, по какому делу к нему приедет гость, и мент поднял все справки и связи. Когда Илюша позвонил в дверь, у Витали от предвкушения хоть какого-то расследования уже чесались ладони.
– Любимчик Эпохи! – заорал майор. – Сколько зим, сколько лет!
– Есл-ли быть точными, то двад-дцать семь, к-как мы отсюд-да уехали, – засмеялся Илья, обнимая растолстевшего, седого Виталю.
– До сих пор квакаешь, заикаешься? – Мент сердечно потрепал его по макушке.
– Аг-га!
Виталя усадил его за кухонный стол с дешевой клеенкой, плотно заставленный домашней едой: пирожки, блинчики, ватрушки исходили горячим паром и возвышались в тарелках египетскими пирамидами. Жена налила чай и поставила стопки.
– Махнем? – спросил майор.
– Дав-вай сначала к д-делу.
– Итак, резюмируем, что мы ищем? – собрался Виталя.
– Ищем некую К-корзинкину Зэ Пэ, кот-торую почему-то в сорок п-первой к-квартире искал тот х-хмырь, помнишь?
– Илюша, я помню все. Смотри, что я нарыл.
Виталя раскрыл старую коричневую папку с потертыми углами и, смочив слюной волосатые пальцы, начал по одной перекладывать бумажки на стол.
– В нашем городе за последние пятьдесят лет проживало тридцать две Корзинкины, из них Зэ Пэ – три штуки. Помнишь, как звали искомую Корзинкину? – Мент поднял на лоб очки с засаленными стеклами.
– Н-нет.
– П-память д-дырявая, – передразнил его Виталя, – мужик искал не кого-нибудь, а Злату Петровну, свою дочь! И звали его Игнатов Петр Петрович!
– От-ткуда т-ты помнишь? – изумился Илюша.
– Профессия у меня такая, – майор поднял вверх указательный палец. – Так вот, из этих Зэ Пэ – Златы Петровны нет ни одной. Зоя и две Зинаиды. Игнатов Петр Петрович прибыл из-под Архангельска. Я навел справки, он уже умер вместе со своей женой. Дети его ни о какой Корзинкиной никогда не слышали.
– Т-так это т-тупик… – растерянно произнес Илья.
– У нас остается только одна зацепка, – продолжил Виталя. – Ваш дом принадлежал городской администрации, и часть квартир была предназначена для передовиков производства, почетных граждан, ветеранов войны и труда, а также инвалидов. Сорок первая как раз была из их числа. До Анны Ивановны Полуэктовой по кличке Эпоха там никто не проживал. Официально. Я в то время не работал – лично не видел. Анну Полуэктову вселяла в квартиру некая Нина Ланская – глава молодежного комитета городской администрации, любовница одного эмвэдэшника, мы его недавно хоронили за счет союза ветеранов. Она жива, эмигрировала сначала в Израиль, а сейчас живет в Тунисе. Вот ее и надо искать. Если она кого-то вселяла, значит, знала, кто оттуда выселялся и куда.
– А если он-на не з-знала? – Илюша был полностью разочарован.
– Значит, искупаешься в Средиземном море и поешь устриц, – заключил Виталя.
– К-корзинкина ум-мерла в деревне Т-томилино с какой-то т-травмой…
– Этого населенного пункта больше не существует, я узнавал. – Мент запихнул в рот пирожок, из которого поперла на подбородок красная жижа, и, причмокивая, отхлебнул чай. – Снесли на хрен, сейчас там построили завод «Данон», йогурты выпускают.
– Н-наливай, – вздохнул Илюша. – П-похоже, Корзинкина – эт-то м-мираж.
– А скажи-ка, на кой черт она тебе сперлась?
Илюша помялся, опрокинул стопку, понизил голос:
– К-клянись, что ник-кому не с-скажешь!
– Клянусь, – серьезно ответил Виталя.
Илья рассказал ему всю историю с биркой и передал разговор с отцом. Мент почесал лысеющую макушку.
– Соня не твоя мать? Черта с два! Она же бегала с тобой по всем больницам, сдувала с тебя пылинки, тряслась над тобой, зацеловывала до смерти… Весь двор это видел.
